Восстание безумных богов. Северная Ведьма - Ник Перумов

– Sescenti! [3 - Шестьсот! (лат. )] – немедля подняла цену женщина под вуалью.

– Sescenti quinquaginta! [4 - Шестьсот пятьдесят! (лат. )] – хором выдали молодые люди, обнявшись.

Бородатые гномы дружно ухмыльнулись, весьма недобро поглядев на парочку.

– Septingenti [5 - Семьсот (лат. ). ].

Ланиста крякнул.

– Septingenti viginti [6 - Семьсот двадцать (лат. ). ] и ни сестерция больше!

Молодые люди разом надули губки.

– Septingentas quadraginta [7 - Семьсот сорок (лат. ). ].

Женщина под вуалью подняла палец, требуя времени.

– Octingenti! [8 - Восемьсот! (лат. )] – дружно рявкнули гномы.

Ланиста присвистнул.

– Да на кой она вам, эта орка? !

Бородачи ухмыльнулись, торжествующе глядя на остальных.

Юнцы состроили гримаски, разочарованно вздыхая.

Женщина с вуалью наконец опустила руку.

– Nongenti [9 - Девятьсот (лат. ). ], и большего тебе, Друзус Консентиус, никто не предложит!

Купец по имени Друзус Консентиус выжидательно уставился на остальных участников торга.

Однако ланиста уже уходил, раздосадованно маша хлыстом; молодые люди, обиженно фыркая, помогали один другому забраться обратно в паланкин – рабы готовы были поднять его на плечи.

Двое гномов уставились на женщину под вуалью так, словно она только что увела у них из-под носа особо крупный самородок.

– Nongenti decem [10 - Девятьсот десять (лат. ). ], – проскрипел наконец один из них.

– Mille [11 - Тысяча (лат. ). ], – сказал вдруг ещё один голос откуда-то сбоку.

И гномы, и женщина разом повернулись.

Там стояли четверо. Плечистый мужчина, крепко сбитый, с наголо бритым черепом, на котором, изгибаясь, свились вытатуированные драконы. Женщина, покрытая, словно плащом, густым потоком медово-золотых волос, доходившим до самых пят. Ещё один мужчина – без особых примет, стройный, среднего роста, завернувшийся в богатый белый плащ с золотой оторочкой; и наконец, последний, четвёртый член этой странной компании – средних лет, худощавый, слегка горбоносый, загорелый, в одежде, что напоминала одеяния самих Драконоголовых в летнюю пору: порты до колен да рубаха, перепоясанная по-гномьему, широким поясом со множеством карманов, карманчиков и привешенных сумок-зепей.

«Mille» произнёс именно он.

Бритоголовый ухмыльнулся и хлопнул сказавшего по плечу. Неприметный слегка улыбнулся, как бы в некотором удивлении. Женщина осталась бесстрастной.

Та, кого при жизни звали Шаартой, вгляделась в них.

Сила. Бездна силы. Неизмеримая, неоглядная. Страх и ужас – подобное свойственно богам, но не смертным.

Драконоголовые умеют смотреть сквозь. Умеют видеть. Поэтому их шаманы никогда не ошибаются и знают, кому жить – а кому нет.

– Mille, – повторил горбоносый. – Почтенный Друзус, как я понимаю, больше предложений нет?

Гномы буравили его злобными взглядами; пудовые кулаки стиснуты на рукоятях секир, но здесь рынок, здесь не проливают кровь. Женщина застыла, не поднимая вуали, но звавшаяся Шаартой знала – она вперилась в странную четвёрку и точно так же пытается понять, что они такое.

Неприметный сделал жест, словно говоря – мол, наше дело кончено. Ещё раз хлопнул горбоносого по плечу.

– Скьёльд, Соллей, идём. Наш друг, полагаю, будет в хорошей компании.

– Продано! – отчего-то голос купца Друзуса Консентиуса звучал отнюдь не радостно, хотя торговец выручил за безымянную аж целую mille (ясно, что много). – Продано доминусу… как прикажете звать, civis? [12 - Гражданин (лат. ). ]

– Публий Каэсенниус Маррон, – спокойно ответил горбоносый. – Орден Ворона, первая степень, ego tibi [13 - К вашим услугам (лат. ). ].

– Благодарствую, доминус. Эй, Хостус! Впиши, значит, что рекомая рабыня продана достопочтенному гражданину Публию Каэссениусу Маррону, и волен он отныне в жизни её и смерти, по собственному усмотрению, в каковое никто вступать не должен, кроме только лишь ущерба bonum publicam, сиречь благу общественному! .. Куда велите покупку доставить, досточтимый? ..

– Никуда. Я заберу её сейчас. И верните ей одежду, равно как и вещи. Barbari, как известно, снабжают ей подобных всем необходимым. Не задерживайтесь, любезнейший, Орден Ворона ждать не любит.

В нём тоже была сила, думала она, глядя на короткие, седые на висках волосы. Но не так много, как в той троице, о которой ей даже думать страшно. Хоть она уже и мертва.

…Одежду ей принесли и вещи вернули, все, до последних мелочей. Публий Маррон стоял, отвернувшись, пока она одевалась, и Шаарта удивилась про себя – он волен в жизни её и смерти, она обязана исполнить любое его желание, так чего же отворачиваться? Может, он находит её отвратительной, монстром, как кричали из толпы?

Впрочем, он – хозяин и поступает как хочет. Орка оделась, подпоясалась всеми ремнями, протянула было руку к оружию – сабли и кинжалы, всё, как оставил клан, – и тут же отдёрнула.

Она теперь не сама по себе, она теперь вещь, принадлежащая этому странному человеку; надо ожидать его приказа.

Чародей кашлянул, повернулся.

– Как тебя звать? – спросил он на всеобщем.

– У меня нет имени, хозяин.

Лоб его пересекли морщины.

– Как это «нет имени»? .. Ах да, прости. Для своего клана ты умерла, а мёртвым имена не положены. Хорошо, поведай мне, как звали тебя… до всех этих событий?

Она заколебалась. Мёртвые, даже если они ещё ходят по земле, не должны вслух произносить своих имён, если не хотят навлечь гнев смотрителя чёрных палат, могучего Гарзонга. Но с другой стороны – это её хозяин и воля его превыше всего на этой земле.

– Шаарта ар-Шурран ас-Шаккар из клана Тёмного Коршуна.

Волшебник кивнул.

– Возьми своё оружие, храбрая Шаарта. Бери-бери, не стесняйся. Я знаю, что ты никогда не обратишь его против меня. Но прежде – я хочу услыхать твою клятву.

– Клятву, хозяин?

– Да. Клятву верности. – Голос его сделался суров, но злости или раздражения в нём не слышалось. – Клятву верности, ибо отныне ты служишь мне, но не клану Тёмного Коршуна.

– Но, хозяин… – Она растерялась. – Мне неведомы слова…

– Встань на одно колено, – распорядился чародей.

Орка повиновалась.

– Повторяй за мной. – Хозяин вдруг заговорил на её родном языке. – Повторяй клятву! ..