Скажи мне, кто я - Адриана Мэзер

Эш отвешивает нам обеим легкий поклон и снова вливается в поток учеников, которые больше похожи на шпионов, чем на учащихся старшей школы. Вблизи Эш казался чуть ли не пугающим, но теперь, когда он уходит, мне трудно не смотреть ему вслед. Не знаю, заинтересовал он меня или напугал.

Глава третья

В кабинете тестирования, где основным источником света служит огонь в большом камине, я сажусь на один из бордовых диванов. Стены увешаны портретами угрюмых пожилых мужчин и женщин, на потолке скрещиваются деревянные балки. Провожу сапогом по выцветшему ковру и выглядываю в высокое узкое окно, за которым не видно ничего, кроме толстых веток.

Доктор Коннер ставит на стол передо мной серебряный поднос с горячим хлебом, маслом и джемом. В животе у меня урчит. Мало что в мире может сравниться со свежим хлебом. А из-за наркотиков в самолете я вообще не помню, когда последний раз ела.

– Итак, Новембер, сейчас я задам тебе несколько вопросов, – говорит доктор Коннер, присаживаясь на диван напротив меня.

Его выговор напоминает британский. Одет он в черный блейзер, похожий на тот, что я видела на Блэквуд, только еще и с бордовым карманом. На вид ему тоже примерно столько же лет, сколько папе, а может, даже немного меньше.

– Главное – отвечай честно, – говорит доктор Коннер, скрещивая ноги и открывая кожаную папку. – Это существенно увеличит твои шансы попасть в подходящий класс. Поскольку мы, как правило, не принимаем учащихся в середине учебного года, особенно твоего возраста, у нас нет времени поэтапно оценивать твои сильные и слабые стороны, как принято в подобных случаях.

– Понятно. Давайте, – говорю я, второпях проводя собственную оценку. «Коннер – происходит от cunnere, что означает «инспектор», и cun – «исследовать». – Вы получили какие-нибудь сведения из моей школы?

Он удивленно поднимает брови.

– Разумеется, нет. Могу тебя заверить, здесь подобной информации не существует. И все, что ты скажешь в этом кабинете, строго конфиденциально и может быть использовано только для обучения. Доступа к твоим данным нет ни у кого, кроме меня и директора Блэквуд.

У меня в голове звенят предупреждения Лейлы и Блэквуд. Он что, решил, что я проверяла, не записывают ли здесь мои личные данные?

– А, хорошо. Задавайте свои вопросы, – говорю я уже менее бодро.

Он проводит рукой по коротко подстриженной бороде и слегка хмурится.

– Ты интроверт или экстраверт?

– Экстраверт. На сто процентов, – отвечаю я.

– У тебя есть какие-нибудь физические травмы, которые в данный момент ограничивают движения?

– Нет. Никаких травм.

– Как бы ты наиболее точно описала свой уровень равновесия: можешь ходить по подоконнику, ветке дерева или канату?

Я морщу лоб, обдумывая ответ. «К чему он клонит? » Это скорее оценка спортивного уровня экстремалов, а не школьников.

– Ветка дерева. А что, в этой школе действительно есть люди, умеющие ходить по канату?

– Как ты лазаешь? – спрашивает Коннер, игнорируя мой вопрос.

– Отлично.

Он на секунду поднимает глаза.

– Насколько отлично?

Похоже, ни один вопрос не имеет отношения к моим учебным успехам.

– Лучше всего по деревьям, но могу и по камням. Могу забраться на столб… Короче, если поверхность не совсем гладкая и есть за что ухватиться, я могу залезть на что угодно. Это своего рода… – Я замолкаю, едва не сообщив, что мои друзья в Пембруке обычно делают ставки на то, куда я смогу залезть и как быстро. «Правило номер один», – напоминаю я себе.

Он вскидывает брови.

– Ночь или день?

– Все равно.

– Ночь или день?

– Но меня правда устраивает и то, и другое.

– Рад, что ты так думаешь, – говорит он тоном, который дает мне понять, что его это вовсе не радует. – Но если я предлагаю тебе выбор, то рассчитываю, что ты что-нибудь выберешь.

Я меняю положение на диване, хотя и не очень хочу.

– Ночь.

– Почему? – спрашивает он, глядя на меня.

– Ну… – говорю я и замолкаю. – Темнота меня не пугает, а иногда бывает даже полезной.

Он кивает и что-то записывает. На этом этапе нашего странного разговора я бы очень хотела заглянуть в его заметки.

– Какое из своих чувств ты назвала бы самым сильным?

– Гм… Так, дайте подумать.

Когда я была маленькой, мы с папой начали играть в игру, по правилам которой одному из игроков завязывали глаза и он в течение пяти минут следовал за другим по лесу, удаляясь от дома. Ведущий петлял и ходил кругами, пытаясь как можно больше запутать игрока с повязкой. Но если игрок с завязанными глазами находил дорогу домой, то побеждал. Я всегда добивалась этого, слушая язык деревьев и трогая их. Папа клялся, что в основном делает это по запаху, хотя я до сих пор считаю это неправдоподобным. Он начал разрабатывать стратегические игры вне дома, такие как игра с повязкой, после смерти мамы. Мне тогда было шесть. По выходным мы ходили в походы, и он учил меня всяким фокусам. Наверное, на самом деле это были занятия на выживание, но тогда они больше напоминали игры или головоломки. Думаю, таким образом папа пытался найти способ утомить меня физически и морально, чтобы я не спрашивала про маму, хотя никогда в этом не признавался.

Коннер откашливается.

– Следующий вопрос.

– Подождите, я могу ответить.

Он многозначительно смотрит на меня.

– Я сказал, следующий вопрос, Новембер.

– Сочетание осязания и слуха, – быстро вставляю я – и не потому, что не могу оставить его вопрос без ответа, а потому что не люблю, когда меня затыкают.

Он не обращает внимания.

– Ты бы предпочла залезть на дерево, выйти в море или не испытывать боли?

Я сомневаюсь. Папа устраивал мне похожие личностные тесты в виде загадок. Я всегда дразнила его, что это пережиток прошлой работы в ЦРУ. Но сейчас я хочу понять, какое значение имеют вопросы про выход в море, мое самое сильное чувство и нравится ли мне день или ночь.