Пыль грез. Том 2 - Стивен Эриксон

Свищ уставился на нее, сам не зная, чего хочет – обнять или ударить.

– Ты рождена своей матерью – так же, как и я!

– Тогда отчего мы другие?

Мотыльки бросились врассыпную от ее вопля, окружающий лес притих.

– Не знаю, – негромко ответил он. – Может статься… может статься, ты что-то и обрела в И’Гхатане. Но со мной ничего подобного никогда не случалось.

– В Малазе. Когда ты спрыгнул с корабля. Отправился искать нахтов. Зачем?

– Я не знаю!

Она отпрыгнула от него в сторону, бросилась в чащу. Какие-то несколько мгновений спустя он потерял ее из виду.

– Синн! Куда ты? Что ты делаешь?

Сумрак исчез. В полусотне шагов отсюда с шипением распустился огненный шар. И покатился прямо на Свища, деревья у него на пути попросту взрывались.

Он раскрыл рот, чтобы закричать, но не смог издать ни звука.

Жгучий пламенный шар тяжко накатывался на него, огромный, угрожающий…

Свищ взмахнул рукой. На пути у огня вдруг вздыбилась земля, масса из перепутанных корней, перегноя и глины рванулась вверх, опрокидывая деревья по сторонам. Из бурлящей почвы выросли тысячи кривых коричневых рук. Извивающаяся стена охватила катящийся огненный шар и прихлопнула его, словно каблук, что давит отлетевший в сторону уголек. Грянул гром. Земля осела, руки исчезли, остался лишь искореженный, медленно оседающий курган. Из-под него забили струи пара, потом их напор стал ослабевать. Пар медленно уплыл прочь, и вновь воцарился полумрак.

Он увидел, как Синн спокойно идет к нему, перешагивая через покореженные пни, отряхивая мусор с платья.

Она остановилась прямо перед ним.

– Все это неважно, Свищ. Мы с тобой – другие.

И зашагала вперед. Мгновение спустя он неуверенно двинулся следом.

С девчонками спорить – себе дороже.

Сплошные пришельцы. Один пока недостижим, зато другой ему отлично знаком. Таксилиец и Раутос сумели отжать панель, под ней открылась путаница металлических пружин, трубок и проводов в оплетке. Бормоча себе под нос, что надобно отыскать ключевые заклинания, которые приведут в действие колдовские силы и тем самым пробудят мозг города, Таксилиец принялся тыкать в кнопки и дергать провода. Топтавшийся у него за спиной Раутос, на лбу которого выступили капельки пота, завел песнь о необходимости быть осторожным, на что Таксилиец не обращал ни малейшего внимания.

Ласт придумал ловушку для крысоящериц – ортенов – и отправился ее испытывать. Асана последовала за ним.

Наппет и Шеб отыскали на самом верху пандуса, который заканчивался длинным, но неглубоким помещением, закрытую дверь, и лупили сейчас по ней стальными кувалдами – звук от каждого удара напоминал колокольный стон. Если им что и удалось повредить, так это собственные барабанные перепонки – впрочем, поскольку поводов для разговора у них не нашлось, этот печальный факт им еще только предстояло обнаружить.

Бриз обследовала Гнездо, ныне пустую, покинутую обитель Матроны, и пока что не нашла там ничего интересного – сама не зная, что остатки ароматов струятся сейчас через ее легкие, крошечными каплями оседают на коже. Ее преследовали смутные мысли о деторождении, о бесконечной последовательности схваток и родов, беспорядочно следующих друг за дружкой, словно в неуправляемом кошмаре. Сперва она ощущала лишь неясное раздражение, но оно все быстрей превращалось в беспричинную ярость.

Бриз жила внутри Плиток с тех самых пор, как их сотворила, но открыть в них искомый смысл не получалось даже у нее. А теперь внутрь к ней начал просачиваться внешний мир. Было от чего прийти в замешательство.

А, и еще личинка к’чейн че’малля. Которая взбиралась все выше, приближаясь к злосчастному человеческому сборищу.

Призрак плавал среди своей семьи, ощущая всевозрастающий трепет. Его люди терпят неудачу. В некотором смысле – неподвластном описанию, но от того не менее важном – их общность начала распадаться. Когда-то он не мог осознать назначения каждого, но теперь все – исключая разве что Таксилийца – заняты одним и тем же. Назревал кризис, и призрак не мог не чувствовать нарастающего замешательства. Они не успеют подготовиться к явлению Сулкит. Может статься, даже убьют личинку. Тогда все пропало.

Ему вспомнилось – впервые или же в тысячный раз? – как он стоит на палубе корабля, а поверхность моря со всех сторон гладкая, как стекло, неподвижный воздух насыщен чем-то странным, освещение необычное, словно пульсирует. Вокруг суетятся бледные безликие матросы – обещания обильных жертв Старшему Богу, заполошное блеяние коз, которых тащат наружу из трюма, блеск клинков, окунутых в морскую воду, прочь от корабля плывут извивающиеся кровяные пятна – все вокруг него переполнено ужасом. Его собственный смех звучит словно бы в ответ всему этому. Жестокий, демонический, все таращат на него глаза – они обнаружили среди себя монстра. И он – этот монстр.

Я сам призывал шторма? Просто чтобы увидеть их ярость, завернуться в нее, как в самый уютный плащ. И удовольствия моего не нарушали даже вопли гибнущих смертных.

Эти воспоминания – они мои? И каким же чудовищем я должен был быть?

На вкус кровь была… приятной. Умиротворяющие жертвы? Болваны попросту придавали мне еще больше сил.

Я помню племя, тела, остывающие под меховыми одеждами и покрывалами, пятна злобы на моих руках. Помню ту дыру, в которой оказался, пустую яму собственного преступления. Выть уже поздно, от ее глубины, от безжизненного воздуха, от внутреннего омертвения не спастись.

Жена изменила. А они все лишь хихикали у меня за спиной. Подобное карается смертью. Так должно быть, так оно и было. А потом я бежал оттуда, из собственного дома, который уничтожил своими руками за одну лишь ночь. Но бывают ямы, из которых не выбраться. Я бежал день за днем, но каждую ночь, падая с ног от усталости, я проваливался в ту же самую яму, смотрел оттуда на светлый зев далеко вверху, на то, как он все уменьшался и уменьшался. Потом наконец мигнул и погас.

Взгляните сейчас мне в глаза, и вы увидите эту мертвенность. Увидите лишь гладкие, черные стены. И знаете что? Когда я сам смотрю на вас, то не вижу ничего, способного пробудить во мне… чувства.

Я все еще иду, один посреди безлюдной равнины, а сооружение, к которому я приближаюсь, все растет и растет – сделанное из камня и засохшей крови, жаждущее пробудиться заново.