Пограничная трилогия: Кони, кони… За чертой - Кормак Маккарти

Где твоя пушка?

В седельной сумке.

Если я когда-нибудь еще увижу этого крысенка, я собственноручно сверну ему шею, казал Ролинс, закуривая сигарету. Чтоб мне провалиться, если я этого не сделаю.

Ладно, пора в путь-дорогу, сказал Джон-Грейди. Им еще до нас ехать и ехать. И вообще, лучше удирать, чем топтаться на месте.

Они поехали на запад. Солнце светило им в спины, и впереди мельтешили тени – лошадей и их собственные – длиннющие, словно деревья. Когда-то тут действовали вулканы, и теперь Ролинс и Джон-Грейди ехали краем холмистой долины, усыпанной обломками черной лавы. Ехали и то и дело оглядывались. Потом они еще раз увидели всадников – гораздо южнее той точки, где ожидали. Потом увидели их в третий раз.

Если бы их лошади не выбились из сил, они были бы вона где, заметил Ролинс.

Что ж, верно.

К полудню они оказались на гребне невысокого вулканического хребта. Там развернули лошадей и застыли в ожидании.

Что скажешь, приятель? – нарушил молчание Ролинс.

Ну, во-первых, они знают, что гнедой не у нас. Это сто процентов. Поэтому им незачем особенно стараться.

Наверное, ты прав.

Они долго всматривались в даль. Но никаких признаков движения так и не заметили.

Похоже, на нас плюнули, сказал Ролинс.

Мне тоже так кажется.

Тогда вперед!

Ближе к вечеру кони начали спотыкаться. Джон-Грейди и Ролинс напоили их из шляпы, опорожнив в нее одну фляжку, а другую осушили сами. Потом продолжили путь. Те трое всадников больше не появлялись. Под вечер увидели лагерь пастухов-вакерос на другой стороне глубокого арройо, дно которого было устлано округлыми белыми каменьями. Пастухи, похоже, выбрали такое место для стоянки из соображений безопасности, – в случае чего здесь можно было держать оборону, как поступали их предки в далекие и воинственные времена. Пастухи внимательно следили за двумя всадниками, двигавшимися по другой стороне арройо.

Что скажешь? – подал голос Джон-Грейди.

Давай-ка двигай. Что-то мне не нравятся обитатели этих краев. Надо убираться от греха подальше.

Согласен.

Проехав еще с милю, они спустились на дно арройо в поисках воды. Воды не оказалось. Они спешились и, спотыкаясь, с конями в поводу потащились дальше в сгущавшихся сумерках. Ролинс, по-прежнему держа в руке свою мелкашку, вглядывался в путаные следы птиц и диких свиней на песке.

Когда совсем стемнело, коней привязали, а сами расположились на одеялах и сидели в темноте молча, не разжигая костра.

Надо было у тех пастухов водой разжиться, сказал Ролинс.

Утром сами найдем.

Скорее бы утро…

Джон-Грейди промолчал.

Черт. Малыш будет метаться и ржать всю ночь. Я-то его знаю…

Они небось думают, что мы спятили.

А не так, что ли?

Думаешь, его сцапали?

Не знаю.

Я буду спать.

Они лежали, завернувшись в одеяла. Невдалеке беспокойно топтались Малыш и Редбо.

Одного все-таки у него не отнять, сказал вдруг Ролинс.

Ты о ком?

О Блевинсе.

Так чего не отнять-то?

Этот сопляк не смирился с тем, что у него увели коня.

Утром они оставили лошадей в арройо, а сами залезли на самый верх, чтобы в лучах восходящего солнца понять, что представляют собой окрестности. Ночью в низине было холодно, и теперь, когда взошло солнце, они повернулись к нему спинами, чтобы скорее согреться. На севере в застывшем воздухе повисла тонкая струйка дыма.

Думаешь, это те пастухи? – спросил Ролинс.

Дай-то бог.

Ты не хочешь съездить к ним и попросить воды и жрачки?

Нет.

Мне тоже что-то неохота…

Они продолжили наблюдение, потом Ролинс поднялся и, захватив мелкашку, куда-то ушел. Вскоре он вернулся и высыпал из шляпы на плоский камень плоды нопала, а потом сел и начал очищать их ножом.

Угощайся, сказал он.

Джон-Грейди подошел, присел на корточки, вынул свой нож и тоже стал счищать кожуру с плодов, которые были холодными с ночи и окрашивали пальцы в кровавый цвет. Они сидели, ели нопалы, выплевывали маленькие твердые семечки и то и дело извлекали из пальцев колючки. Ролинс обвел рукой окрестности:

Нельзя сказать, что здесь жизнь кипит, верно?

Джон-Грейди кивнул:

Самое неприятное, что мы можем натолкнуться на этих ребят и даже не поймем, что влипли. Мы даже толком не заметили, какие у них лошади.

У них та же проблема. В лицо они нас не знают, отозвался Ролинс и сплюнул.

Не бойся, увидят – сразу узнают.

Тоже верно.

Но, конечно, наши трудности – пустяк по сравнению с тем, во что вляпался Блевинс. Ему впору выкрасить лошадь в красный цвет и разъезжать на ней, дуя в трубу.

Святая правда, сказал Ролинс, вытирая лезвие ножа о штанину.

Самое удивительное – это то, что паршивец не врет. Конь действительно его.

Не знаю, не знаю. Кому-то он и до него принадлежал, скажешь нет?

Во всяком случае, не этим мексиканцам.

Конечно. Только хрен он кому что докажет.

Ролинс сунул нож в карман и стал оглядывать шляпу – не застряли ли в ней колючки, потом заговорил:

Красивая лошадь все равно что красивая женщина. Хлопот больше, чем удовольствия. А нормальному мужику нужна такая, чтобы от нее толк был. Чтобы работу свою знала.

Это ты где такое почерпнул?

Не помню.

Джон-Грейди сложил нож, потом сказал:

Однако просторы тут – будь здоров!

Это точно. Места хватает.

И ведь бог знает, куда исчез пацан-то.

Исчез-то исчез. Только я щас скажу тебе то, что в свое время услышал от тебя.

Ну?

Мы об его костлявую жопу еще спотыкнемся.

Весь день они ехали на юг по широкой равнине. Только к полудню нашли наконец воду – жалкие илистые остатки на дне большого саманного корыта. Вечером, оказавшись на седловине невысокого хребта, спугнули из зарослей можжевельника почти безрогого теленка белохвостого оленя. Ролинс выхватил из седельной кобуры мелкашку, вскинул к плечу, взвел курок и выстрелил. Стреляя, он отпустил поводья, и его конь встал на дыбы, потом отскочил в сторону и остановился, мелко дрожа. Ролинс спешился и пошел туда, где видел оленя. Тот лежал в луже крови. Пуля вошла в основание черепа, и глаза животного остекленели. Ролинс выбросил стреляную гильзу, вставил новый патрон, опустил большим пальцем курок и посмотрел на Джона-Грейди, который подъехал, ведя под уздцы коня Ролинса.