Пограничная трилогия: Кони, кони… За чертой - Кормак Маккарти

У старика Эстебана в конюшне есть манильские веревки. Мягкие, прямо шелк. Как только подвернется случай, одну для тебя позаимствую, сказал Джон-Грейди.

Черные сапоги. Надо же! Всегда мечтал стать разбойником с большой дороги, сказал Ролинс, качая головой.

Хотя вечер выдался прохладным, двойные двери амбара были распахнуты. Человек, продававший билеты, сидел на стуле, поставленном на деревянное возвышение, так что при появлении очередного посетителя ему приходилось нагибаться, чтобы взять монету и вручить билет – или принять корешок от того, кто выходил и теперь возвращается обратно. Большое строение из саманных блоков опиралось на наружные столбы, из которых далеко не все являлись частью его первоначальной конструкции. Окон у строения не было, а стены сильно потрескались и местами, казалось, вот-вот обвалятся. Освещался зал двумя рядами электрических лампочек в бумажных мешочках, раскрашенных акварельными красками так, что на просвет виднелись следы от кисти. Зеленые, красные и синие абажурчики были грязноваты и казались одного цвета. Пол хоть и подмели ради такого случая, но под ногами похрустывала шелуха от семечек и солома. В дальнем углу зала вовсю наяривал оркестр, расположившийся на возвышении из дощатых поддонов, сзади прикрытом раковиной из согнутых железных листов. У подножия эстрады были установлены «прожектора» – мощные лампы в больших жестянках из-под повидла, поставленных прямо на драпировку из цветной материи, которая весь вечер потихоньку тлела. Отверстия банок были затянуты цветным целлофаном, и прожектора отбрасывали на раковину причудливые тени музыкантов. Под потолком в полумраке время от времени проносились с жуткими криками козодои.

Джон-Грейди, Ролинс, а также местный парень Роберто стояли у дверей в темноте среди машин и фургонов и передавали друг другу пинтовую бутылку мескаля. Роберто приподнял бутылку и сказал:

? A las chicas! [59 - За девчонок! (исп. )] – Сделал глоток и передал бутылку дальше.

Джон-Грейди и Ролинс также сделали по глотку, после чего насыпали на запястья соли из бумажки и лизнули. Роберто затолкал в горлышко бутылки пробку из кукурузного початка и спрятал бутылку за колесо грузовика. После чего они поделили на троих пачку жевательной резинки.

? Listos? [60 - Теперь готовы? (исп. )] – спросил Роберто.

Listos.

Она танцевала с высоким парнем с ранчо Сан-Пабло. На ней было голубое платье, и ее губы были накрашены. Джон-Грейди, Роберто и Ролинс стояли у стены и смотрели на танцующих, не забывая поглядывать на девчонок в дальней части зала. Джон-Грейди стал проталкиваться между группками молодежи. Пахло потом, соломой и крепкими духами всех мастей. На эстраде аккордеонист отчаянно боролся с непослушным инструментом, усердно топая в такт. Затем он сделал шаг назад, и вперед вышел трубач. Алехандра вдруг посмотрела через плечо партнера туда, где стоял Джон-Грейди. Ее черные волосы, повязанные голубым бантом, были высоко подняты, и шея белела словно фарфоровая. Когда она снова повернулась в его сторону, на ее губах появилась улыбка.

До этого он никогда до нее не дотрагивался. Ее рука оказалась очень маленькой, а талия тонкой. Она посмотрела на него с какой-то особой решимостью, улыбнулась и прижалась щекой к его плечу. Голос трубы направлял танцующих в их одиноких и совместных странствиях. Вокруг лампочек в мешочках кружили мотыльки.

Алехандра говорила на английском, выученном в школе, и в каждой ее фразе он пытался отыскать тот смысл, на который надеялся. Он повторял ее слова про себя и снова ставил под сомнение их истинное значение. Она сообщила ему, что очень рада видеть его здесь.

Я же сказал, что приду.

Сказал…

Труба неистовствовала, увлекая их в жаркий водоворот.

А ты думала, я не приду?

Она откинула голову назад и посмотрела на него с улыбкой. Глаза ее сверкали.

Al contrario… Наоборот. Я знала, что ты придешь.

Когда музыканты устроили себе перерыв, они подошли к буфету и он купил две порции лимонада в бумажных стаканчиках. Они вышли на дорогу. Навстречу им то и дело попадались парочки, все с ними раскланивались и желали им доброго вечера. Было прохладно. Пахло землей, парфюмерией и лошадьми. Алехандра взяла его за руку, рассмеялась и сказала, что он mojado-reverso, «мокрая спина» наоборот – редкостный, невиданный зверь, которого надо холить и лелеять. Он рассказывал о себе. О том, что его дед умер и ранчо продали. Они уселись на длинное цементное корыто-поилку. Она скинула туфли, положила их себе на колени и, вытянув в темноту босые ноги, стала задумчиво водить пальцем по темной воде. Вот уже три года, как она учится в школе-интернате. Ее мать живет в Мехико, и по воскресеньям она приходит к матери домой обедать, но иногда они обедают вдвоем где-нибудь в городе и потом отправляются в театр или на балет. Мать говорит, что жить на асьенде скучно и одиноко, но и в городе у нее, по правде говоря, друзей не много.

Она сердится на меня за то, что мне нравится приезжать сюда. Говорит, что я больше люблю отца.

Это так и есть?

Да. Хотя я приезжаю совсем не поэтому. Но мама говорит, что настанет время и у меня все это пройдет…

Пройдет желание приезжать сюда?

Да вообще все. Все мои детские задвиги.

Она посмотрела на него и с улыбкой спросила:

Ну что, пойдем обратно?

Джон-Грейди повернул голову туда, где горели огни. Там снова заиграла музыка.

Она встала и, опершись о его плечо, стала надевать туфли.

Я познакомлю тебя с моими друзьями. Познакомлю с Люсией. Она очень красивая…

Бьюсь об заклад, что ты красивее.

Ой, что ты говоришь! Это неправда! Люсия просто чудо какая красавица.

Домой он возвращался один. От рубашки пахло ее духами. Все три их лошади стояли там, где они их привязали, но Ролинс и Роберто словно в воду канули. Пока Джон-Грейди отвязывал своего жеребца, два других коня удивленно повернули головы в его сторону и тихо заржали, словно напоминая о себе и о своей готовности пуститься в обратный путь. Вокруг урчали моторы автомобилей, по домам потянулись и пешие. Джон-Грейди отвел своего еще плохо обученного коня подальше от людей и огней и только тогда сел в седло. Когда отъехал от поселка на милю, его стала нагонять машина, битком набитая веселой молодежью. Машина стремительно приближалась, и Джон-Грейди съехал на самую обочину. От света фар конь разнервничался и стал подниматься на дыбы. Когда машина с ним поравнялась, сидевшие в ней что-то прокричали Джону-Грейди и кто-то запустил в них с конем пустой банкой из-под пива. Конь задергался, забил задом, но Джон-Грейди начал ему втолковывать, что все в порядке, ничего, мол, страшного не случилось, и вскоре они снова двинулись рысью. Перед ними висело облако поднятой машиной пыли, и ее мелкие частички медленно кружились в воздухе, пронизанном светом звезд, словно земля источает из себя что-то таинственное. Джон-Грейди счел, что конь достойно выдержал сегодняшнее испытание, о чем ему и сообщил.