Пограничная трилогия: Кони, кони… За чертой - Кормак Маккарти

На весенних торгах в Лексингтоне дон Эктор приобрел через агента жеребца-производителя и послал за ним Антонио, брата геренте. Тот отправился за покупкой в грузовичке марки «интернешнл харвестер» модели 1941 года с прицепом и отсутствовал два месяца. Дон Эктор вручил ему письма по-английски и по-испански, где излагалась цель поездки. Кроме того, в коричневом конверте, перевязанном для надежности шпагатом, Антонио вез большую пачку долларов и песо, а также векселя банков Хьюстона и Мемфиса на предъявителя. Антонио не говорил по-английски и не умел ни читать, ни писать. Когда он вернулся, конверта, как и письма по-испански, при нем уже не было, но письмо по-английски осталось. По сгибам оно распалось на три части, имело невероятно потрепанный вид и было покрыто кофейными пятнами и чем-то еще, напоминающим кровь. Антонио один раз побывал за решеткой в Кентукки, один раз в Теннесси и трижды в Техасе. Въехав во двор, он вышел из машины, на непослушных ногах направился к кухне и постучал в дверь. Мария впустила его, и он стоял, держа в руке шляпу, и ждал появления хозяина. Когда тот вышел на кухню, они обменялись рукопожатием, и асьендадо осведомился у Антонио насчет его здоровья. Тот сказал, что чувствует себя превосходно, и вручил дону Эктору обрывки письма, кипу счетов и чеков, а также квитанций и справок из кафе, бензоколонок, магазинов и тюрем. Он вернул хозяину оставшиеся у него деньги, в том числе мелочь, затерявшуюся по разным карманам, ключи от грузовика и, наконец, бумагу от мексиканской таможни в Пьедрас-Неграсе вместе с длинным, перевязанным синей лентой манильским конвертом, где находились документы на жеребца и справка-счет.

Дон Эктор положил деньги, квитанции и документы на буфет, а ключи сунул в карман. Затем спросил, доволен ли Антонио грузовиком.

S? . Es una troca muy fuerte [61 - Да. Очень крепкая, выносливая машина (исп. ). ].

Bueno. ?Y el caballo? [62 - Понятно. А как тебе конь? (исп. )]

Estа un poco cansado de su viaje, pero es muy bonito [63 - Да ничего. Немного подустал в дороге, но конь хороший (исп. ). ].

Упоминавшимся в их разговоре конем был темно-гнедой жеребец ростом в шестнадцать ладоней в холке и весом тысяча четыреста фунтов. Для представителя этой линии разведения у него были хорошая мускулатура и прочный костяк. В третью неделю мая его вернули на ранчо из столицы Мексики все в том же трейлере. Джон-Грейди и сеньор Роча пошли в конюшню на него взглянуть. Джон-Грейди уверенно открыл дверцу денника, вошел и, подойдя к жеребцу, стал гладить его, что-то говоря ему по-испански. Потом он обошел его кругом, продолжая говорить, а дон Эктор молча глядел на обоих. Джон-Грейди приподнял коню переднее копыто, посмотрел, потом спросил хозяина:

Вы уже на нем ездили?

Конечно.

Я хотел бы проехаться… Если вы не против…

Милости прошу.

Вышли из денника, прикрыв за собой дверь. Какое-то время стояли и молча смотрели на коня.

? Le gusta? [64 - Нравится? (исп. )] – спросил дон Эктор.

Жеребец что надо, кивнул Джон-Грейди.

Потом юные американцы работали с манадой [65 - Табуном (исп. ). ], и асьендадо то и дело заходил в корраль. Они ходили среди кобыл, и Джон-Грейди рассказывал об их качествах, а дон Эктор слушал, размышлял, отходил на несколько шагов, присматривался, кивал, снова погружался в размышления, потом, глядя в землю, переходил на другую точку, меняя ракурс, и снова поднимал глаза на кобылу, пытаясь увидеть ее по-новому, разглядеть в ней то, что прежде от него ускользало. Если дон Эктор не находил в кобыле достоинств, на которые указывал его молодой помощник, он так и говорил, и Джон-Грейди обычно не возражал, соглашаясь с мнением хозяина. Впрочем, почти за каждую из кобыл он склонен был замолвить словечко, лишь бы у нее имелось то, что называют здесь la? nica cosa [66 - Зд. : единственное и главное (исп. ). ]. Свойство, позволяющее простить лошади все, кроме совсем уж вопиющих изъянов, а суть его состоит в интересе лошади к коровам. Когда Джон-Грейди приучал к седлу наиболее перспективных кобыл, он выезжал на луга к сьенаге, где в сочной траве паслись, обходя топкие места, коровы и телята. В манаде попадались кобылы, проявлявшие повышенный интерес к тому, что им показывал Джон-Грейди. Он был убежден, кстати, что этот интерес не просто прививается, но и передается по наследству. Дон Эктор относился к этой теории довольно скептически, зато оба свято верили в две вещи, о которых, впрочем, никогда не говорили вслух: во-первых, Господь создал лошадей, чтобы пасти скот, и, во-вторых, работа со скотом есть единственный правильный источник богатства.

Жеребца поставили в конюшню у дома геренте, подальше от кобыл, и, когда у тех началась течка, Джон-Грейди и Антонио занялись делом. В течение трех недель они случали их практически ежедневно, а иногда заставляли жеребца проявлять себя во всем блеске даже и по два раза в день. Антонио выказывал производителю большое уважение и величал его «кавальо-падре». Подобно Джону-Грейди, Антонио охотно разговаривал с жеребцом и часто что-то ему обещал, причем всегда неукоснительно выполнял обещания. Заслышав его шаги, жеребец поднимался на дыбы, а Антонио, подходя к его деннику, начинал тихим голосом на все лады расписывать ему кобыл. Он никогда не устраивал случки два дня подряд в одно и то же время и говорил дону Эктору, что жеребца надо почаще прогуливать, чтобы тот оставался управляемым. Он делал это по наущению Джона-Грейди, которому очень уж нравилось на этом жеребце кататься. Точнее сказать, ему нравилось, когда все видели, как он на нем катается. Впрочем, если честно, Джону-Грейди хотелось, чтобы то, как он скачет на этом жеребце, видел вполне определенный человек, один-единственный.

Еще затемно он приходил на кухню, пил кофе и на рассвете седлал жеребца. В саду ворковали голуби, веяло утренней прохладой, и, когда Джон-Грейди выезжал из конюшни, жеребец бил копытом, гарцевал и выгибал шею. Джон-Грейди уезжал по дороге к сьенаге. Ехал берегом озера, и при его приближении с мелководья взлетали гуси и утки, проносились над водой, разрывая утренний туман, а потом взмывали ввысь, превращаясь в сказочных жар-птиц в лучах еще только собиравшегося взойти и невидимого с дороги солнца. Иногда жеребец переставал дрожать, лишь когда они оказывались у дальнего края озера. Джон-Грейди заговаривал с ним по-испански, и его слова звучали будто библейские речения, будто не занесенные еще на скрижали заповеди. Soy comandante de las yeguas, говорил Джон-Грейди. Yo y yo solo. Sin la caridad de estas manos no tengas nada. Ni comida ni agua ni hijos. Soy yo que traigo las yeguas de las monta? as, las yeguas jоvenes, las yeguas salvajes y ardientes [67 - Я распоряжаюсь этими кобылами. Я, и только я. Если бы не эти мои руки, у тебя не было бы ничего. Ни еды, ни воды, ни потомства. Это я привожу кобыл с гор, молодых кобыл, необузданных, сгорающих от страсти (исп. ). ]. Он произносил свои речи, а между его колен, под могучими сводами конских ребер, выполняя чью-то непреклонную волю, колотилось большое темное сердце, разгоняя по венам и артериям кровь. Сизые сплетения кишок поднимались и опускались в такт работе мощных бедер, колен, берцовых костей, прочных, словно льняные веревки, сухожилий, которые, подчиняясь этой самой загадочной, таящейся под конской шкурой в глубинах плоти, непреклонной воле, сгибались и выпрямлялись, сгибались и выпрямлялись – и несли жеребца вперед. Его копыта пробивали колодцы в стлавшемся понизу тумане, голова моталась из стороны в сторону, с оскаленных зубов слетала слюна, а в горящих выпуклых глазах пылал окружающий мир.