Не алё - Аида Павлова

Мать подходит ко мне вплотную, сует в руки ненавистное пальто и зло шепчет:

– Не позорь меня перед людьми. Я сказала, ну-ка, быстро меряй.

На глазах у меня уже блестят слезы. Я понуро захожу в закуток, снимаю с себя джинсовку и влезаю в бордовое пальто. Такие носили советские бабушки в начале семидесятых. Такие до сих пор носят бедные старушки, а теперь его буду носить и я.

Мать придирчиво смотрит на меня, больно тычет мне пальцем в плечо:

– Ну вот, размер твой!

– Ее, конечно, – кивает продавец.

Пальто мне, разумеется, велико: рукава слишком длинные, плечи немного висят.

– А может, размер поменьше? – робко спрашиваю я в надежде, что его не окажется в ассортименте.

Мать и продавец поднимают гул:

– Зачем поменьше? Куда поменьше? Твой размер! Подденешь свитер! Выдумала! За год еще вырастешь – и будет в самый раз!

Я злобно скидываю с себя жуткое, колючее, неудобное пальто не своего размера:

– Оно мне не нравится! Я не буду его носить!

– Как это не будешь? Я тебе дам, не будешь! Я на него деньги потрачу – значит, будешь носить. Смотри, какое хорошее пальто – да в нем всю осень можно проходить, а потом весну. Да оно тебе на три года вперед пойдет. Или ты думаешь, что я тебе каждый год обновки покупать буду? У меня что, по-твоему, денег куры не клюют? Я, по-твоему, жена олигарха, что ли? Ты обернись, посмотри по сторонам, где мы находимся! Посмотри, посмотри! Это что, по-твоему, бутик? Мы что, в «Охотном ряду»?

– Нет, – дрожащим от слез голосом отвечаю я.

Мы не в «Охотном ряду». Это уж точно. «Охотка» открылась два года назад – вожделенное место для покупок. Я езжу туда с подругами из школы как в роскошный музей, где мы можем себе позволить только облизывать витрины магазинов и хотеть, хотеть, хотеть. Когда-нибудь мы станем так богаты, что сможем позволить купить себе в «Accessorize» все эти кричащие безвкусные сумки из полиэстера и дерматина, пластиковые заколки китайского производства, шарфики из синтетики и даже туфли из кожзама. О, какими же счастливыми мы будем с многочисленными пакетами в руках! Радостно смеясь, мы продефилируем мимо охранников в ближайший Макдак и обмоем наши покупки шоколадными молочными коктейлями, закусив их двойными чизбургерами!

– Ну, так что? – возвращает меня в реальность суровый голос матери. – Покупаем или будешь ходить в старой куртке?

– Покупаем, – чуть не плача соглашаюсь я.

Мать поворачивается к продавцу, начинается ее любимая часть программы:

– Так, ну а скидку-то сделаешь?

– Какую скидку? И так продаю дешево! Себе в убыток!

– Ну-ну, конечно. Ты кого обмануть хочешь? Себе в убыток никто не торгует, стал бы ты тут стоять. Навар-то хороший имеешь! Уступи, мы первые твои покупатели. А то удачи тебе сегодня не будет!

– Эй, женщина! Зачем такое говоришь? Зачем слова такие говоришь? – вскипает продавец и выплевывает сигарету на асфальт.

– Правду тебе говорю. Давай скидку, не жадничай.

– Ты жадная! Нельзя такой быть! Ребенка своего расстроила! Ничего тебе не продам!

Внутри меня еще теплится надежда. Не продавай, пожалуйста, прогони нас, не продавай ей ничего!

– Ничего не продашь нам и за день ничего не продашь. Мы отсюда не уйдем. Будем тут стоять и всем говорить, чтобы у тебя ничего не покупали.

– Зачем такая злая женщина ты? Да сделаю я тебе скидку, сделаю!

Далее идет маленький спор по поводу конкретной суммы, но уже беззлобный, смешливый, спокойный. Наконец, мать и продавец расстаются, довольные друг другом. Он обмахивает полученными от матери деньгами остальные пальто, мать, искренне улыбаясь, желает ему на прощанье:

– Удачи и хорошей торговли!

– Спасибо, спасибо!

Мы отходим чуть поодаль, мать сует мне сверток с пальто в руки:

– На, неси сама свое пальто. Вроде не сильно нас обдурил этот чурка. Конечно, денег таких оно не стоит, но все-таки что-то отбили.

– Мам, там куртки были хорошие. Мне они понравились, – делаю я попытку.

– Какие еще куртки? А почему мне не сказала?

– Я тебя звала, но ты убежала вперед, – обиженно отвечаю.

– Если бы хотела, то докричалась бы, – отрезает мать, – я ничего не слышала.

– Ну пойдем на них посмотрим, – канючу я.

– Всё уже, поезд ушел. Я тебе пальто купила, денег больше нет.

У выхода, как и было обещано, мать покупает мне хот-дог в местной палатке. Я давлюсь им и слезами, проглатываю без аппетита невкусную картонную сосиску, щедро залитую слишком сладким кетчупом и крахмалистой горчицей, в другой руке – пакет с ненавистным страшным пальто, которое я постараюсь никогда не надеть, но, конечно, надену однажды с жутким скандалом, добреду в нем до школы, скину перед зданием, засуну в мешок из-под сменки, испачкаю, скомкаю, спрячу. Мать, разумеется, спустя время обнаружит, что стало с ним, будет еще одна ссора, слезы, крики, ругань. А потом всё забудется, пройдет год, и придет время опять ехать на «Петрашку» за обновками.

Это воспоминание действует как пощечина. Сколько было этих вещей, нелюбимых, купленных со скандалом и слезами? Пальто, замшевые сапоги на плоской подошве, спортивный костюм «Абибас», кроссовки, от которых воняло дешевым клеем, колючие свитера, летний топ из акрила ужасного темно-зеленого цвета с оранжевыми пальмами. Все эти вещи стоили денег, но были мной благополучно уничтожены, разорваны, запачканы, истерзаны, – страшные вещи, кричащие о дурновкусии и бедности.

Сколько бы я ни убеждала мать хоть раз вместо «Петрашки» поехать в «Охотку» – мне было отказано. Мы не новые русские, ты в своем уме? Я что, по-твоему, богачка и печатаю деньги? Давай хоть посмотрим, сравним цены. Вон Арина была с мамой, говорит, там цены чуть выше, чем на рынке, но не намного. Врет твоя Аринка, ей верить, как фальшивой монете, – нельзя! Или для ее матери, может, это и копейки, а для нас – целое состояние. Ты забыла, из какой ты семьи? Из нищей! Мы – нищие, запомни это! Не про нашу честь все эти бутики, не с нашим рылом шляться по «Охотному ряду».