Одинокий некромант желает познакомиться - Карина Демина

Глеб вздохнул.

И вот что с ними делать? Перед соседкой извиниться надо, это само собой, а заодно узнать, какие еще редкие растения погибли от стихийного выброса силы.

– Сука хорошая, – сказал Арвис с немалым удовлетворением. – Дать. Есть.

Глеб разжал руку. То есть с соседкой он успел познакомиться, а стало быть, обозвал ее… в своем стиле. И теперь предстояло не просто извиниться, но как-то успокоить оскорбленную до глубины души женщину, объяснив ей, что Арвис вовсе не имел в виду собачью мать как таковую, но его словарный запас оставляет желать лучшего.

– С тобой поговорим позже.

Арвис вздохнул. Глеба, как ни странно, он не боялся. Предыдущего хозяина боялся. А вот Глеба – ничуть. Слушать слушал. Иногда внимал. Укусить уже не пытался, а главное, в драках перестал пускать в ход когти. Но… может, стоило бы цепь с собой прихватить? Исключительно устрашения ради.

– А ты… господин виконт, объясните, чем вы думали, нарушая прямой запрет на использование структурированной силы в заклятьях выше второго уровня? – у Глеба с трудом, но получилось сохранить спокойствие.

Калевой потупился, сделавшись неуловимо похожим на Адель. Глеб очень надеялся, что с завтраком она все же справится.

– Идиот, – отозвался с крыши Арвис.

– Вы понимаете, что речь идет не только о вашем явно преступном намерении, направленном против своего одноклассника…

– Он не мой…

– Молчать.

Богдан упрямо поджал губы.

– К счастью, не все в мире подчинено вашим желаниям. И хочется вам или нет, но Арвис точно так же одарен, как и вы. И лишь этот факт, а не ваше происхождение, положение или иные глупости, которыми забита еще ваша голова, имеют значение.

Не убедил.

– Однако вернемся к вашему проступку. Вы пытались проклясть человека.

– Он тварь!

– К вашему сведению, так называемые твари, согласно существующему кодексу, полностью уравнены в правах с людьми. Следовательно, кем бы ни был Арвис, но вы преступили закон.

Ответом было обиженное сопение. Про закон Калевой думать не привык.

– Ко всему сделали это крайне неумело. Вы спешили. Взгляните. Круг весьма далек от того, чтобы иметь право назваться кругом. Руны… вы пытаетесь писать их с наклоном. Ваш почерк ставили хорошие учителя, но к рунописи правила обычного письма неприменимы. Далее. Установленные вами линии внутреннего круга не слишком соотносятся с осью проклятия, что и вызвало дестабилизацию.

Теперь Калевой слушал. И слушал внимательно.

Чего у него было не отнять, так это жажды знаний. Арвис, к слову, тоже чуть спустился и вытянул шею. Уши его развернулись. Стало быть, и ему любопытно. Иногда Глебу казалось, что понимает найденыш куда больше, нежели пытается показать.

– Впрочем, эту ошибку легко было бы исправить, если бы вы не спешили так в своей ненависти. Вам следовало перекрыть силовые потоки. Отметить точки первичного угасания. Вычленить нестабильные секторы и на основе их анализа выявить ошибку. Исправить ее. Попробовать вновь. А ваша попытка удержать рассыпающееся проклятье, вливая в него дополнительную энергию, приведет лишь к тому, что вы потеряете контроль над собственной силой. Это чревато стихийным выбросом, который повредит всем, кто находится рядом с вами, а затем откатом ударит по вам же. Итогом может быть как временная потеря трудоспособности, так и полное выгорание. Я уже не говорю о таких мелочах, как помутнение разума, разрывы кровеносных сосудов и прочие физические… проблемы.

Калевой окончательно притих.

– Именно поэтому работа со сложными проклятьями проходит под наблюдением наставника. И на специально оборудованном для того полигоне.

Который придется оборудовать куда раньше, чем Глеб предполагал. Мальчишка слушал. Но надолго ли его хватит?

Силен. Честолюбив. И наивно полагает, будто пары десятков книг достаточно, чтобы стать мастером.

– Что ж, я вижу, вы осознали глубину вашей ошибки, – Глеб разжал руку.

И Богдан буркнул:

– Осознал.

– И готовы извиниться перед товарищем?

Взгляд, которым наградили товарища, подтверждал: полигон нужен. Очень нужен. Иначе пострадают не только розы.

– Я… мне очень жаль, – пробормотал Богдан, глядя куда-то в сторону.

– На печеньку, – Арвис свесился с крыши и вытянул руку с зажатой в ней печенькой. Та была слегка обгрызена, несколько покрошена, но все равно жест этот до глубины души удивил Глеба.

А вот Калевой не понял:

– Сам жри…

Арвис кивнул и сунул печеньку за щеку.

Завтрак почти получился. Во всяком случае, каша не пригорела, хлеб был свеж, а чай походил на чай, а не на темную бурду.

Правда, Адель выглядела недовольной. Но… Глебу было плевать на чужое недовольство.

Первые девушки появились на Березовой улочке ближе к вечеру. Они прогуливались парами, хотя в городе имелись другие улочки, куда более подходящие для вечернего променада. Но нет же…

Платьица в клеточку. Платьица в горох. Пышные юбки, подчеркивающие тонкую талию. Широкие, по моде, пояса, завязанные непременно хитрым бантом. Чулочки. Туфельки.

И шляпки с непременной вуалеткой. А под ними – обязательные локоны. Яркие помады. Духи, запах которых ощущался, казалось, даже с той стороны улицы. И главное, голоса. Звонкие. Веселые, раздражающие. И раздражение это внезапное было тем более удивительно, что девушки, если разобраться, не совершали ничего незаконного или постыдного. Они просто… были.

Там. На улице.

Они останавливались у кружевной ограды господина Кляйстена, известного в городе часовщика. Любовались скворечниками пожилой четы Духновых. Беседовали… и жили.

Жили! У них у всех было будущее, Анна же… она вдруг явственно ощутила свою чуждость этому миру, будто проклятье, очнувшись, оплело ее.

К чему сопротивляться? К чему цепляться за призрачную надежду, которая и существует-то исключительно в воображении Анны? К чему вовсе ей жизнь, если Анна этой жизни сторонится, привычно затворяясь воротами сада.

– Ах, ты посмотри, какие розы! – воскликнул кто-то. И радостный голос этот резанул по нервам, заставив закрыть уши. – Нет, просто прелесть! Я таких даже у маменьки не видела.

– Неудивительно. Твоя маменька вряд ли потратит на розы сто рублей.

– Сколько?

– Сто. Я в каталоге видела. Папеньку садовник очень уговаривал, мол, чудеснейший сорт…