Уездный детектив. Незваный, но желанный - Татьяна Коростышевская

– Чайку не желаете? – Давилов подхватил поднос.

Вот ведь подхалим, раньше меня так обихаживал, а теперь на другой объект переключился.

Крестовский чаю не пожелал, а меня о том даже не спросили. Дождавшись, пока за регистратором закроется дверь, шеф протянул ко мне через стол ладонь:

– Оберег.

А где же «здравствуй, милая», улыбка где, взгляд нежный? Дрожащими руками сняла я с шеи серебряную цепочку с подвеской-буковкой, положила на стол, пробормотала:

– Думала, Эльдар в Крыжовень едет.

– Ошиблась. – Шеф ткнул оберег кончиком пальца, будто дохлого жука. – Он пуст!

– Чего?

– Того, Попович. Когда мы виделись с вами на перроне столичного вокзала, ваша «ять» была заряжена полностью, я специально проверил, теперь же… – Он сжал кулон в ладони, прикрыл глаза. – Будто постоянно чародейские атаки отбивал.

– Не было ничего такого.

– Понятно, – сообщил Крестовский в пространство.

Хорошо ему, мне-то понятно ничего не было. Что за ерунда? Ну ладно, положим, между нами с Семеном Аристарховичем все кончено. Ну, решил он чувства на более достойный предмет направить, бывает. На эту версию «вы» с «Попович» указывают. Но меня-то в известность поставить надобно?

Посмотрев на шефа пытливо, я заметила испарину у него на лбу, видимо, немало сил на Волкова потратить пришлось.

– Григорий Ильич в порядке? – спросила я осторожно.

Ну правильно, отставку мне после дадут, не в приказе же личные дела обсуждать. Сейчас разговор деловой.

– Кто? – распахнул Семен свои сапфировые очи. – Ах, Чарльз Гордон уездного разлива, господин Волков. Разумеется, в порядке, хороводится с великими островными чародеями, в сонных пределах находясь. И дней семь еще там находиться будет.

– Перфектно… – Я запнулась, потому что мое паразитное слово шефа не радовало. – Он хороший парень, Волков этот, и добрый сыскарь, не хотелось бы…

И снова запнулась, подвесив окончание фразы, голос дрожал, реветь хотелось. Экая ты, Крестовский, дрянь. Неужели трудно было со мною как-то мягче порвать? Хотя бы письмом. Чтоб у меня чуточку времени на страдания осталось. Я ведь не железная и сразу про несколько вещей думать не могу.

– Хороший? – Семен протянул мне цепочку. – Ну-ну…

Наши пальцы соприкоснулись, когда я брала с его ладони оберег, привычная искорка пробежала под кожей к локтю. Спокойно, Геля, дыши. Забудь обо всем, отпусти, с самого начала понятно было, что не сладится у вас. Ты женщина современных взглядов, сильная и независимая, а он… Он это он. Твой начальник. И хороший, кстати, начальник, лучший из возможных. Поэтому страдать ты после будешь, в одиночестве. Сейчас честь мундира блюди.

Медленно вернула я цепочку на шею, спрятала ее за воротом, расслабленно опустила руки на колени.

– Думаю, про господина Волкова вам уже приказные все рассказать успели.

Крестовский кивнул, указывая на картонную папку:

– Рассказать и показать.

– Тогда я, с вашего позволения, повторяться не буду. – Голос уже не дрожал, только смотреть я старалась не на на собеседника, а чуть в сторону. – Приступлю непосредственно к делу, за которым вы меня в этот город направили. Блохин Степан Фомич, покойный пристав…

Рапорт длился минут двадцать. Подробно изложив все свои предположения и перечислив действия, я двигалась от события к событию. Шеф слушал внимательно, не перебивал, ему, в отличие от меня, записывать для памяти не требовалось.

Закончив, я налила из графина воды в стакан и осушила его до донышка.

– Понятно…

Я повторила манипуляции. Подождав, пока я отставлю посуду, Семен спросил с фальшивым дружелюбием:

– Стало быть, по факту у нас в приказе находится арестованная опиумщица, обвиняемая в убийстве госпожи Чиковой, и тело супруга последней?

– Именно. Мишкина в этом убийстве призналась, и как только будет возможно продолжить допросы, убийство Блохина…

– А Чиков?

– Что Чиков?

– Его застрелил некий мальчишка по фамилии Степанов из вашего револьвера?

– Да.

Смысл его вопросов от меня ускользал, потому что буквально пару минут назад я это все другими словами уже излагала. Застрелил в целях самообороны, сам о том пока не знает. И никто не знает, кроме меня, Волкова и приказного извозчика, который тело в морг отвез.

Ноздри Семена Аристарховича гневно раздувались, а глаза метали молнии, я даже о страданиях в испуге позабыла.

– То есть… – начал шеф едко, но тут в дверь постучали, и он громко велел: – Войдите!

– Ваше превосходительство, – Давилов посторонился, впуская посетителя, – тут к ее высокоблагородию…

– Евангелина Романовна! – возник на пороге адвокат Хрущ. – Доброго вечерочка.

Цепкий его взгляд метнулся от меня к Семену.

– Невыразимо счастлив лицезреть, так сказать, воочию великого чародея. – Он поклонился. – Наслышан, наслышан. Весь Крыжовень новостями бурлит. Андрон Ипатьевич Хрущ, так сказать, адвокат, к услугам вашего превосходительства.

Крестовский кивнул и посмотрел на меня со значением, я привычно подхватила мяч.

– Присаживайтесь, – предложила гостю, указывая на свободное кресло. – Здравствуйте, драгоценный Андрон Ипатьевич. В каком качестве визитируете? Защитником убийцы или распорядителем похорон?

Посетитель поправил траурную повязку у локтя.

– Поверенным в делах господина Бобруйского, о покраже заявить явился.

– Что похищено? Когда? Кем? – изобразила я деловитость.

Адвокат сел вполоборота к столу, на колени его легла кожаная папка.

– Из конторского сейфа моего клиента деньги пропали. Сто тысяч рублей ассигнациями. Когда, он не знает, с вересня в тот сейф не заглядывали, а нынче… – Он достал из папки стопочку бумаг. – Номера банковских билетов переписаны.

Я посмотрела на стопку. Адвокат продолжал:

– Подозревается в хищении господин Чиков Сергей Павлович.

Крестовский хмыкнул, я похолодела. Только что купец Бобруйский меня переиграл, даже напрягаться не пришлось. О смерти Чикова никто пока не знает, то есть кроме меня, Волкова, приказного извозчика и теперь шефа. Да и узнают, покойник оправдаться не сможет. Номера билетов банковских я, разумеется, сверю, но они сойдутся, к гадалке не ходи. И все, и концы в воду, ниточка, связывающая купца – заказчика убийства с исполнителями оборвалась.

Хрущ поглядывал горделиво, вытягивал шею, будто гриф-падальщик из школьного учебника.