Уездный детектив. Незваный, но желанный - Татьяна Коростышевская

– Пропал наш Сереженька со всеми деньгами. Вы уж, господа хорошие, непременно злодея арестуйте.

Семен встретился со мною глазами и приподнял саркастически брови, я залилась краской стыда. Сейчас пообещаю «всенепременно» и… Делать-то что? !

– Какая удача, Андрон Ипатьевич, – неожиданно сказал Крестовский, – что вы именно сейчас, во время отнюдь уже не присутственное, к нам заглянули.

– Простите? – Хрущ спросил, а я подумала.

– Надеюсь только, – шеф развернул на столешнице носовой платок и стал щедро умащивать его ментоловой мазью из жестянки, – что плотно поужинать вы не успели.

– Простите? ..

Тут я мысленным дуэтом с адвокатом не выступала, пропитанный ментолом платок предполагал посещение морга.

– Попрошу вас в опознании поучаствовать. – Крестовский, лучась дружелюбием, поднялся из-за стола. – Евангелина Романовна…

– Могу пока номера банкнот сверить, – предложила я быстро.

Покойников я боялась, шеф об этом прекрасно знал, и в любое другое время от совместного визита к ним воздержаться позволил бы, но не сегодня.

– Не трудитесь, – улыбнулся он с нежностью, от которой у меня чуть волосы дыбом не встали, – использовать чиновницу вашего ранга для столь мелкой конторской работы…

Вздохнув, я перегнулась через стол и достала из ящика связку ключей.

– Пройдемте, господа.

За конторкой дремал письмоводитель, Давилов же устроился подле арестантской клети, видимо, наше появление прервало его задушевную беседу с давешними забулдыгами.

– К покойникам, – сообщила я в пространство, и голос предательски дрогнул. – Сопровождать не надо.

Ключи не попадали в замочные скважины, руки мелко дрожали. Семен Аристархович вздыхал при виде моей нерасторопности, отвечал на расспросы адвоката общими фразами, оказавшись в подвальном коридоре, раздул ноздри, будто принюхиваясь, похвалил:

– Добротные какие казематы. Вы, Евангелина Романовна, не забывайте каждую дверцу за нами запирать, так в приказе положено.

Злоба, всколыхнувшаяся во мне после этих слов, привела меня в чувство. Поучать он меня еще будет!

– Всенепременно, ваше превосходительство, это запишу, чтоб запомнить крепко-накрепко.

Хлопнула дверью, заперла, холодно указала:

– По коридору прямо. Здесь, изволите видеть, у нас арестантские камеры, а покойницкая – в подподвальном помещении.

– И вы его, Евангелина Романовна, посещали?

– Да как-то времени не нашлось.

– А необходимости?

– Мне, Семен Аристархович, простой берендийской бабе, ваши чародейские подземные бдения чужды.

Хрущ кашлянул.

– Простите великодушно, господа приказные чиновники, но… Еще одного платочка от смрада не найдется?

Крестовский отдал ему свой. А разило действительно даже здесь, меня немедленно замутило от сладковатой вони разложения.

Спустившись в конце коридора по трем каменным ступеням, мы оказались в обширном зале. Потолочные светильники, ожившие при нашем появлении, покрывал слой наледи, разводы инея украшали стены, возле которых стояло около десятка простых дощатых столов. Свет был синеватым, неживым и очень ярким.

– Какое расточительство, – сказал шеф громко, и эхо его голоса пронеслось под низкими сводами, – использовать морозный кристалл в это время года.

Дыхание наше застывало у рта, Хрущ прикрывался платком, но никакой вони здесь не ощущалось, вымерзла, не иначе.

– Итак… – Крестовский быстро прошел к единственному столу, на котором, накрытое простыней, лежало тело, прочие были пусты. – Андрон Ипатьевич, извольте взглянуть.

От холода пальцы мои примерзли к связке ключей, а зубы стучали. Да, от холода, а вовсе не от страха.

Шеф дернул простыню, я прикусила язык. Адвокат вытянул шею. Чиков лежал на спине, вытянув руки вдоль тела, был он в черном костюме и черном же пальто, застегнутом на груди, на голове нечто похожее на колпак, опущенный до самого подбородка. Этот подбородок торчал к потолку подобно ледяному утесу. Семен потянул колпак, открывая лицо покойника.

– Как мы могли заметить, обязательного осмотра тела не проводилось.

– Сережа! – ахнул сдавленно Хрущ и высморкался в ментоловый платок. – Как? Кто? Почему?

Шеф продолжал деловито:

– Исходя из видимых повреждений одежной ткани…

Подбородок-утес дернулся, покойный Сергей Павлович Чиков сел на столе. Я лишилась чувств на секунду позже Андрона Ипатьевича.

Волков сызнова нес меня на руках, привычно даже.

– Гриня-а, – шепнула я сквозь сон, устраивая голову на мужском плече, – напортачили мы с тобою изрядно, по всей строгости отвечать придется. Нельзя было… Но не боись, всю вину на себя возьму, потому что чином старше и… Ты только целоваться сейчас не смей, потому…

– Замолчите, Попович, – шефов баритон влажным холодком щекотал скулу, – или я вас на прозекторский стол уложу.

– Чего? – забившись рыбкою, я скользнула на пол, царапаясь о пуговицы шефова сюртука. – Не желаю на прозекторский!

Мы с Крестовским стояли уже в присутственном зале, развлекая арестованных забулдыг и прочую публику. Семен Аристархович скомандовал:

– Давилов, Старунов, рысью в морг! Чикова в свободную камеру, Хрущу помощь оказать, он в обмороке.

– Ч-чикова? – перекрестился регистратор.

– Не спрашивать! – рявкнул шеф. – Исполнять! Всех конвойных сюда! Лекаря! Быстро!

– Девка, – позвали из-за решетки, – а чего здесь деется? Страшно, девка…

Сапоги служивых грохотали по полу, сквозняк ворошил бумаги, я пошатнулась.

Отвлекшись от командования, Крестовский обернулся ко мне.

– За этот кафешантан, Евангелина Романовна, я с вас спрошу по всей строгости. Готовьтесь петлички перешивать.

Гневное лицо начальство увеличивалось, покачивалось отдельно от всего остального, будто нарисованное на воздушном шарике. Петлички?

Семен успел удержать меня от падения. Сцена какая театральная. Девица без чувств и благородный неклюд… Неклюд? Бесник подмигнул мне с экрана:

– Запуталась, чавэ?

Проектор громко тренькнул, погас, все исчезло.

– …допрос, Андрон Ипатьевич, будет проведен в свой черед, – говорил шеф негромко, – вашему подопечному так и передайте…

– Немыслимо, – всхлипывал Хрущ, сморкаясь, – невероятно…

– Нервический припадок, – растирал мои руки лекарь Халялин, – обычное дело для барышни. Ну раз к кровопусканиям вы, ваше превосходительство, столь предвзяты, позволю себе откланяться.

Высвободив руки, я натянула плед на лицо; подошвы упирались в подлокотник кабинетного диванчика, я его уже могла определить, зажмурившись и на ощупь. Позорище ты, Попович. Как есть позорище. Два обморока подряд. Судя по звукам, лекарь удалился.