Небо над бездной - Полина Дашкова

Принесли еду, и Соня поняла, как сильно проголодалась. В последний раз она ела в самолете. Дома только выпила чаю и сгрызла пакет орешков.

– Демоническая женственность. Тысячелетнее царство кровожадных жриц, – быстро, нервно шептал Макс, перегнувшись через стол. – Подобно самкам богомола, они станут убивать самцов сразу после совокупления. Древнеегипетский миф о богине Исиде, родившей сына Гора от мертвого Осириса. Апокалипсическая жена верхом на звере багряном.

– Тихо, тихо, Макс, успокойтесь, – перебила Соня и поднесла к его губам стакан с водой.

Он послушно глотнул, облизнул губы и покосился вправо. Там, через два столика, сидела приятная молодая пара. Они только что вошли и спокойно читали меню.

– Уходим отсюда, быстро, – сказал Макс.

– Погодите, я еще не выпила кофе. И надо расплатиться.

Макс вытащил бумажник, шлепнул на стол купюру, пятьдесят долларов.

– Вот. Этого достаточно?

– У нас принимают только рубли. Нужен счет. Макс, невозможно так уйти.

– У меня нет рублей. Я поменял семьсот долларов и все потратил. Осталась только мелочь. Я не могу пользоваться кредиткой.

– Ну и ладно. Что вы нервничаете? Сейчас позовем официанта. У меня есть деньги.

Когда они выходили из кафе, Соня взглянула на приятную пару. Мужчина делал заказ, женщина разговаривала по телефону.

– Это их вы испугались? – спросила Соня на улице.

– Не важно, – он рванул вперед, бегом.

Соня отстала немного и заметила, что у него из-за ворота куртки торчит что-то.

– Макс, подождите, стойте, у вас ярлык болтается, надо оторвать.

– А, да, я забыл, – он притормозил на минуту.

Соня дернула капроновую леску, чуть не порезала палец. В руках у нее остался бумажный ярлык и приколотый к нему пластиковый пакетик с лоскутом ткани, кнопкой и белым клочком пуха.

– Давно вы так ходите? – спросила она.

– Куртку я купил только что, тут неподалеку, в торговом центре, как и всю прочую одежду, от ботинок до нижнего белья.

– Куда же вы дели то, что было на вас надето?

– Выбросил.

– Зачем?

– Потом объясню. Сейчас некогда. Соня, слушайте очень внимательно, – он взял ее под руку, она почувствовала, как сильно он дрожит.

– У вас нет температуры? Мне кажется, вас знобит. Хотя бы застегните куртку.

– Умоляю, молчите и слушайте! Вы продолжаете опыты под крышей Кольта. Они будут рядом, держать вас под контролем, психологически обрабатывать.

– Макс, куда мы идем?

Они не шли, а бежали, причем Макс то и дело оглядывался, чуть не вывихивая шею. Было скользко и слякотно, с неба посыпалась какая-то липкая гадость, снег с дождем.

– Вы должны поддаться на их уговоры, притвориться, будто ничего не имеете против.

– Погодите, Макс, я так не могу. Вот еще кафе, давайте зайдем, мне холодно, мокро, я хочу выпить кофе и выкурить сигарету.

– Нет. Нельзя, – он резко остановился, огляделся.

– Макс, никто за нами не идет, расслабьтесь вы хоть немного. Что бы вы сейчас ни говорили, я все равно не слышу, не понимаю.

– Ладно. Вы правы. Так разговаривать невозможно.

В маленькой кофейне играла музыка. Компания подростков громко болтала и смеялась, сгрудившись перед раскрытым ноутбуком. Две аккуратные старушки чинно пили кофе. Больше никого не было. Соня подошла к стойке, заказала себе двойной эспрессо, Максу ромашковый чай.

– Стало быть, вы думаете, что имхотепы хотят натравить друг на друга мужчин и женщин? – спросила она, вернувшись за столик.

– Я не думаю. Я знаю. Они уже это делают.

– Зачем?

Внезапно Макс засмеялся. Смех был тихий, на дребезжащей высокой ноте. Соня решила подождать, пока он придет в себя, спокойно выпила свой кофе, закурила. Музыка кончилась, и странный смех стал слышен на всю кофейню. Подростки не обратили внимания, а старушки тревожно уставились на Макса.

– Ну, все, все, тихо, – не выдержала Соня, – глотните чаю или лучше съешьте что-нибудь.

Макс уже не смеялся, а плакал, горько, по-детски шмыгал носом.

– Вечный вопрос. Вопрос-ловушка, – пробормотал он и высморкался в салфетку. – Соня, зачем был большевизм в России? Нацизм в Германии? Зачем на один маленький двадцатый век пришлось две гигантские мировые войны? Первая вырастила и вскормила две химеры, большевизм и нацизм. Вторая явилась битвой химер, с миллионами убитых и замученных. Зачем? Чему научилось несчастное человечество? Что оно приобрело такой страшной ценой? Ничего! Если вы не понимаете, примите на веру и запомните, как аксиому. Зло иррационально, бессмысленно, противно логике. Внутри нашей системы ценностей мы никогда не найдем честного разумного объяснения ни одному из исторических злодеяний. А наши мозги так устроены, что мы склонны считать необъяснимое несуществующим. Между прочим, одна из гениальных уловок дьявола – притвориться, будто его нет.

– Да, я, пожалуй, начинаю понимать вас, но все это слишком отвлеченно. Я не могу себе представить то, о чем вы говорите. Невозможно развязать войну между мужчинами и женщинами.

– Вы просто не хотите это представить. Слишком ужасно и безнадежно. Разумеется, до войны еще очень далеко, и не обязательно, что она охватит весь мир. Но зерна подозрительности, вражды, ненависти уже посеяны.

«Он правда свихнулся, – спокойно подумала Соня, – он ведет себя как сумасшедший. Полностью, до белья, переоделся в новую одежду, а старую выкинул. Потратил на это все наличные рубли. Поступок психа».

– Хорошо. Допустим. И вы считаете, что предотвратить катастрофу возможно, если Хот погибнет от вливания препарата? – спросила она с той ласково-снисходительной интонацией, с какой обращаются к малым детям и психически больным.

– Отсрочить, притормозить – да. А это уже немало. Вероятно, вам даже придется пройти инициацию.

– Мг-м. И потом у меня будет так же вонять изо рта, как у Хота и остальных?

– Существует тринадцать ступеней посвящения. На последних пяти ритуальности не придается никакого значения. Балахоны, гробы, петли на шее, черное причастие нужны лишь для новичков.

– Черное причастие?

– Ну да. Сложная смесь животных и растительных препаратов. Состав меняется по мере продвижения адепта. На первых ступенях – высокий процент галлюциногенов. На последних – только биостимуляторы. Вы можете отказаться. Я уверен, вы будете проходить сразу девятую или десятую.