Проданная - Дарья Ратникова

Шаг, ещё шаг. Запах исходил от небольшого котелка, стоявшего на маленькой, импровизированной печке. Он дурманил и навевал такие приятные воспоминания. Вот отец жив, вот ещё жива мама. А вот Эдмон. Они вместе гуляют возле пруда. Шаг, ещё шаг. Картины были такие живые, как будто она и правда вернулась в прошлое. Вот же стоит отец. Она видит его наяву. Диара протянула руку и в тот момент, когда она почти дотронулась до фигуры отца, кто-то грубо дёрнул её за руку.

Она вздрогнула. Миражи рассеялись. Она стояла посреди лаборатории рядом с печкой, на которой кипел котелок. Сейчас котелка на печке не было, а напротив неё стоял травник. Диара взглянула на его лицо и тут же опустила глаза, не желая встречаться взглядом с рассерженным хозяином.

– Что ты делала в моей лаборатории? – Если бы голосом можно было убить, то она была бы уже мертва.

– Я просто зашла, – тихо ответила она и добавила, не ожидая ответа, – здесь очень вкусно пахло.

– Это дурман-трава. Она очень опасна. Впредь не смейте входить в мою лабораторию без разрешения.

И травник кивнул ей, видимо ожидая, что она уйдёт. Диара не стала испытывать его терпение и покинула лабораторию. Выйдя за дверь, она ускорила шаг. Встреча с травником почему-то оставила двойственные чувства.

С трудом найдя свою комнату, она улеглась на кровать. Всё, что произошло с ней за последний день, было так странно. Почему то она перестала испытывать страх. Да, Диара до сих пор не понимала своего хозяина, но бояться его вдруг перестала. Может быть, это виновата дурман-трава? У неё до сих пор немного кружилась голова. Эх, если бы существовал такой эликсир, позволявший повернуть время вспять…

Кажется, она уснула, потому что внезапно очнулась от скрипа открывающейся двери. Опять к ней зашли без стука.

– Пойдём в приёмный зал. Господин Эурелиус ждёт. – Надо же, а Гастин всё-таки умеет говорить. Голос у него был тихий и немного хрипловатый. Выглядел слуга так же невозмутимо, как и вчера. Интересно, травник его тоже купил?

Диара встала и попыталась привести себя в порядок, насколько это было возможно при отсутствии зеркала. Отряхнула помятое платье, пригладила волосы и вышла в коридор вслед за слугой.

Спустившись вниз, она услышала, как часы пробили полдень.

– Ты опоздала, – услышала она холодный голос, когда Гастин открыл дверь и впустил её в приёмный зал. Диара хотела пролепетать что-то вроде, что она больше не будет так делать – такую оторопь вызвал внезапно у неё и сам приёмный зал и присутствие рядом – рукой можно дотянуться – травника, но она смолчала. Зачем оправдываться, если не требуют оправданий?

Приёмный зал был большой комнатой, скорее всего гостиной, переоборудованной для других целей, и выглядел очень мрачно. Уставленный склянками со снадобьями и эликсирами, он отталкивал своим негостеприимством. Как будто травник специально хотел произвести впечатление на покупателей. В самом конце зала стоял стол, за которым сидел сам хозяин, а сбоку – маленький столик, который, видимо, поставили специально для неё, с тетрадями и пером с чернильницей на нём. Окна в зале были закрыты ставнями, а свечи тускло горели только над столами. Зал терялся в полумраке. И не сказать, что на улице полдень. Неужели она теперь все оставшиеся годы просидит безвылазно в этой темноте? Уныние затопило горячей волной. Захотелось свернуться в клубочек и уснуть, чтобы потом не проснуться.

– Вот. Выпей, – травник внезапно протянул ей пузырёк с каким-то снадобьем.

– Что это? – Спросила испуганно Диара. Она даже боялась подумать, что это может быть, настолько пугающими рисовались картины. А если она не выпьет? Какое наказание грозит ей?

– Пей. – А потом заметил её испуганный взгляд, и Диаре показалась, что она увидела лёгкую ухмылку, тронувшую губы. – Я не отравлю. Будет не так уныло.

Она не могла объяснить самой себе, почему взяла из рук травника склянку и поднесла к губам. Она пахла так… так восхитительно! Что-то из детства. Мёд, малина, мята, земляника. И на вкус, как чай, просто чай из тех, которые заваривала матушка. Диара вздохнула и едва заметно улыбнулась. Тьма, стянувшая сердце как капканом отпустила. Всё будет хорошо. И Эдмон обязательно приедет за ней и заберёт с собой.

Ей почудилось, или она услышала едва заметный вздох?

Но подумать о том, что только что произошло, она не успела. В дверь постучали и робко, бочком втиснулся какой-то полный неопрятный горожанин. От него разило луком и перегаром, да так, что она даже поморщилась.

– Господин Эурелиус, мне это… ну лекварство, – с трудом выговорил сложное слово посетитель.

– От чего? – Сухо спросил травник.

– Голова у меня болит пятый день.

– Пить надо меньше.

– Ага, ага, точно так, – покивал горожанин. – Так энто, вы дадите мне лекварство?

– Здесь снадобье от похмелья, – почти неуловимым жестом показал травник на одну из многочисленных полок. Диара поняла, что это говорится для неё. Когда горожанин ушёл, расплатившись за снадобье, она добросовестно записала в тетрадь, что господин Эурелиус продал и за сколько.

Следующие несколько часов (а посетителей принимали до четырёх часов вечера) она едва успевала записывать. Народу было много с самыми простыми заболеваниями, вроде болезни руки, ноги или головы. Травник с невозмутимым видом отдавал им снадобья и получал деньги.

Под конец приёмного дня, около четырёх часов (по старым большим часам, висевшим в зале над столом), пришёл один странный посетитель.

– Господин Эурелиус, мне нужно поговорить с вами наедине.

– Говорите, – травник был немногословен, но он не сделал Диаре ни одного жеста, который можно было бы расценить, как то, что он её прогоняет. Поэтому она осталась, преспокойно сидеть на своём стуле. Хотя она бы с удовольствием отправилась в столовую, например. Есть хотелось просто неимоверно.

– Эм… – Помялся мужчина, потом всё-таки продолжил. – Понимаете, мне нужно особое снадобье, такое, чтобы забыться.

Диара только сейчас разглядела глубокие морщины на лице мужчины и мешки под глазами. Видимо, какое-то горе мучило его. Травник молчал, словно что-то взвешивал, потом ответил:

– Простите, я не работаю с дурман-травой. Это запрещено законами нашей Империи. Поищите себе какое-нибудь дело, чтобы забыться.