Зимняя рябина - Вера Колочкова

Сама Евка к матери ездила редко, но и совсем ее не забывала. Приезжала, убиралась в доме, холодильник продуктами заполняла. А потом соседи начали Евке звонить – делай, мол, что-то с матерью, пристраивай куда-то, она совсем дурит… Однажды дом чужой чуть не спалила ни с того ни с сего. А в другой день стриптиз около школы устроила. И вообще, неизвестно было, что она еще может выкинуть…

Евка и собралась этим вопросом заняться, устройством матери куда-нибудь, да что-то ее остановило. Может, мать пожалела, может, еще какие обстоятельства были. Потому и уволилась с городской работы, приехала жить в Снегири. Как говорила – временно. Чтобы просто осмотреться, по интернатам в округе поездить, выбрать что-нибудь подходящее для матери. Заодно и врачам ее показать, может, что-нибудь посоветуют. Да только что они могли ей посоветовать, ничего толком и не могли… Сказали – будет ваша мама жить долго. Организм по физиологии работает как часы, и сердце стучит, как пламенный мотор, а мозг отказывает потихоньку и довольно причудливо. Так причудливо, что оторопь берет… И ничего не поделаешь, если природа так распорядилась. И самый главный мучительный вопрос – зачем… Зачем этой природе надо было красивую женщину в такое стыдное безумие отправлять – неизвестно. И Евке жизнь портить – зачем? Получилось, что она теперь к матери цепями прикована, ни на минуту ее оставить не может. Вот и приехала, что называется, осмотреться. Ага. Не зря говорят, что нет ничего более постоянного, чем временное.

Вздрогнув то ли от холода, то ли от грустных мыслей, Аня взбежала на крыльцо, постучала костяшками пальцев в дверь. Слышала, что за дверью было шумно – опять Евка с матерью ругалась. Не вовремя, стало быть, она заявилась. Хотя – когда ж оно вовремя-то? Если они все время ругаются…

Вдруг за дверью стало очень тихо, и она снова постучала. Услышала, как Евка торопливо идет к двери, отступила на шаг.

– Привет! – сиплым шепотом проговорила Евка, распахивая дверь. – Давно стучишь, наверное?

– Да нет… А почему ты шепотом говоришь, Ев?

– А моя мамаша приказала организовать тишину в палате, она почивать изволит… Сегодня у нее новая блажь, будто она в больнице лежит. А я у нее что-то навроде сиделки или нянечки, персонал самого нижнего ранга. Только что отчитывала меня, что пол в палате плохо помыт. А в обед борщ был пересолен… В общем, все у нас по-прежнему, только интерьеры меняются. Да ты заходи, Ань, чего мы на холоде тут…

– А тетя Люба точно почивать отправилась, Ев?

– Боишься, да? Не бойся. Ты, может, у нее за главного врача по рангу сойдешь. С большим уважением отнесется, не бойся. Помнишь, как она тебя в прошлый раз приняла за телевизионную дикторшу?

– Да я и не боюсь… Я и заходить не собиралась. Только про баню хотела уточнить. Какую будем топить, твою или мою?

– Так мою, наверное… Моя ж очередь вроде. Завтра к обеду истоплю.

– Да? Ну ладно… Пойду я тогда…

– Постой, Ань! Куда торопишься-то? Зайди хоть, скрась мое существование бестолковое. Выслушай, жилетку подставь. Подруга ты мне или кто?

– Да подруга, подруга… Ладно, зайду ненадолго. Послушаю. Можешь прямо сейчас начинать припадать в жилетку.

– Да ладно… Это ж я так про жилетку сказала, между прочим. Тебе и самой эта жилетка нужна не меньше, чем мне. Тоже ведь несладко приходится, я знаю. Просто ты не хнычешь никогда, молодец.

– Да нормально у меня все, Ев. И даже очень нормально…

– Ну да, как же. Вся личная жизнь прахом пошла… и нормально.

– Зато я маме нужна, Ев…

– Ой, не говори мне ничего такого, Анька, не начинай даже! Знаю я эту твою песню про святую выплату долга, сто раз уже слышала! Давай лучше проходи на кухню… Чаю попьем…

– Да я напилась уже чаю, Ев. Я просто так с тобой посижу, ладно?

– Ну, тогда коньячку… У меня припрятан шкалик, сейчас достану.

– Нет, и коньячку не хочу. Ты же знаешь, я не любительница.

– Зануда ты, а не любительница! Надо ж как-то расслабляться, иначе с ума сойдешь, в нашем-то с тобой положении!

– Из-за чего расслабляться, Ев? У меня все хорошо, не надо мне ни от чего расслабляться.

– Во-во… Ты не только зануда, Анька, ты еще и блаженная. И минуты не прошло, как у тебя от «все нормально» к «все хорошо» перешло! А еще через минуту у тебя уже все расчудесно будет, да? Вот вся ты в этом и есть… Все хорошо у нее, гляньте-ка! Просто со всех сторон счастливая женщина! Завидно даже, ей-богу!

– Евка, отстань… Пей свой коньяк, если тебе надо. Чего привязалась?

Евка хмыкнула, глянула исподлобья, заправила за ухо прядь отросших после стрижки волос. Не шла ей эта отросшая стрижка, неряшливо смотрелась. Да и вся Евка была какой-то отчаянно неухоженной, будто даже кичилась этим, напоказ выставляла. Мол, если живу в таких обстоятельствах, то и соответствовать им буду! И попробуйте сказать мне что-нибудь! Совсем на дно опущусь, постарею, помру… Назло этим самым обстоятельствам…

– Ев… Ты бы лучше лекарства какие попила успокаивающие… Ну что так прям… Смотреть на тебя больно, честное слово, – жалобно промямлила Аня, тронув Евку ладонью за плечо.

– А ты не смотри, если не нравится, – довольно спокойно ответила Евка, наливая себе коньяк в рюмку. – Хотя за сочувствие спасибо, конечно. Оно у тебя шибко сладкое, Ань, уж поверь мне на слово, я знаю, что говорю. Немногие так сочувствовать умеют. Иные вроде хорошие слова говорят, добрые да правильные, а с изнанки – только насмешливость да злорадство. А у тебя вкусно жалеть получается, будто горячий чай с мороза пьешь и медом прикусываешь.

– Как ты красиво говоришь, Ев… И сравнения интересные приводишь… Может, в тебе литературный талант пропадает, а?

– Не, никаких талантов во мне нет. А относительно красивых сравнений… Так ведь насобачилась уже, Ань! Сколько романов перечитала, чтобы от своей жизни отвлечься! А в романах – у них же так… Все красиво прописано, каждое дерьмецо в блестящую обертку завернуто. Вот и плещется из меня эта самая беллетристика, сама себе иногда удивляюсь!

– А где ты эти романы берешь, Ев?