Моя прекрасная жизнь во Франции - Жанин Марш

К моему огромному удивлению, когда мы все пробрались внутрь, отец широко улыбался. Я поймала его взгляд и поняла, что узнаю это выражение лица. Папа считал, что это очень веселая ситуация. Он раньше был строителем и собирался разнести это место до фундамента. Марк был сбит с толку. Он любит, чтобы все было чисто и аккуратно. Когда-то он был полицейским (у него было много работ) – тяготел к порядку, поэтому сейчас был явно перегружен разноцветностью и захламленностью этой комнаты.

В гостиной лежал липкий ковер с отвратительным черно-оранжевым узором, вызывавший тошнотные ощущения и довольно сильно похожий на тот линолеум, что мы видели в предыдущем доме. Наша обувь хлюпала, потому что пол был очень влажным. Стены были выстроены из серых бетонных блоков с маленькими дырочками из известняка и из ДСП, в которых отлично себя чувствовали жучки. Тусклая лампа в углу унылой и мрачной гостиной подсвечивала клубы нашего дыхания – так тут было холодно.

Из гостиной вели три двери. Одна была явно для хоббитов, стеклянная, наверху полуметровой лестницы. Две других двери были деревянными, с матовыми стеклянными панелями янтарного цвета, которые добавляли комнате странный рыжий оттенок. Рядом с одной из дверей была лестница. К стене прислонился старый сервант из темного дерева, и даже в таком тусклом свете было видно, что он весь изъеден червями, а каждый дюйм этого серванта был заполнен чашечками и фарфоровыми фигурками. В центре гостиной и одновременно столовой находились маленький квадратный черный деревянный стол и четыре стула.

– Я заварю чай, – сказал мужчина. – Может, хотите сначала осмотреться?

Я знала, что должна была сказать. «Нет, спасибо, этот дом как будто нарушает закон о торговле, притворяясь местом, где люди могут жить. Я не уверена, что пущу сюда козла, не говоря уж о человеке».

Но в итоге я, удивляясь самой себе, сказала вот что:

– Да, благодарю, это было бы мило. Меня зовут Жанин, это мой отец Фрэнк и мой муж Марк.

Марк смотрел на меня так, словно не понимал, кто стоит перед ним. Наш дом в Лондоне был чистым, аккуратным, теплым и уютным. Мы были городскими жителями, и в нашей жизни не было грязи. Как-то раз мы поехали на выходные в Корнуолл, в отель на ферме, и вернулись раньше, потому что нам не понравился деревенский запах. Мы проснулись на второе утро, и я спросила: «Чувствуешь запах коров? » И Марк с облегчением ответил: «Я думал, что это я, не в смысле коровами пахну, но ты меня, наверное, поняла». Так что мы вернулись к цивилизованной городской жизни, зная, что деревня не для нас.

Мужчина представился Уильямом и объяснил, что он следил за домом по просьбе дочери, которая служила во флоте. Она обручилась с французом из этих краев и купила дом, чтобы жить поближе к нему, но так как он переезжает на юг по работе, она решила его продать.

– Давайте начнем со второго этажа. Осторожно, ступени узкие.

Узкие? Лестница вообще не была предназначена для людей. Может, для пикси или эльфов. Марк, рост которого больше 185 сантиметров, был вынужден согнуться и практически встать на четвереньки. Ступеньки были высокими и шириной не больше буфетного ящичка. Лестница изгибалась и приводила к люку на второй этаж. Я поднялась туда первой, и, хоть мой рост около полутора метров, даже мне пришлось пригнуться. Я смотрела, как Марк вылезает из люка – он выглядел как гигантский злой кролик, выглядывающий из норы.

Отец весело поднялся по ступеням, за ним пришел Уильям, и мы вчетвером стояли на листе фанеры, брошенном на перекрытия. Стены были выстроены из бетонных блоков, и второй этаж был похож на строительную площадку, которую забросили много лет назад. Тут была всего одна комната, занимавшая весь длинный и узкий второй этаж. Было темно, одинокая лампочка отбрасывала желтый свет на грязные полы. Везде свисала паутина, прилипала к одежде и к голове Марка – он был самым высоким и принял на себя основной удар. Тут пахло кошачьей мочой и чем-то, что я не смогла определить. Ветер свистел в дыре на крыше.

В углу у лестницы находилась большая деревянная коробка. Она выглядела как то крыльцо внизу, но с дверью-купе. Это была работа того же самого строителя.

– Это ванная, – сообщил Уильям, показывая на коробку.

Пол пружинил под ногами, когда мы шли к так называемой ванной, то есть к деревянному ящику с ярко-бирюзовой раковиной, которая гармонировала с лимонного цвета душевой кабиной. Одинокая наклейка «Спасите природу» висела на обшарпанной, видевшей лучшие дни стенке душа. Стены из ДСП были украшены гвоздями, которые служили вешалками для полотенец. Голая лампочка с торчащими проводами свисала с потолка.

– Довольно опасно.

Наконец-то кто-то нарушил тишину. Было сложно понять, что сказать, чтобы не обидеть хозяина, но мой отец об этом не переживал.

– Эта лампочка… – продолжал он, – …если на нее попадет вода, то… БАМ! – закричал он, заставив всех подпрыгнуть, отчего пол сразу же прогнулся. Мне показалось, что мы стоим на трамплине и можем провалиться на первый этаж в любой момент.

– Что ж, – рассудительно заметил Уильям, – в этом доме никто и не принимает душ. Слишком холодно.

Я не могла смотреть на отца.

Мы осторожно спустились по лестнице, прошли по гостиной и зашли в еще одну маленькую бетонную комнатку. Там находилась ржавая стиральная машинка и несколько железных стеллажей розового цвета, где нашли последний приют несколько огромных пауков. Уильям пнул скелет давно умершей птицы и сообщил, что это была кладовка.

Над моей головой в комнату заглядывала открытая труба, на конце которой болталась старая плетеная корзина – все для того, чтобы крысы не попали внутрь, объяснил Уильям таким тоном, словно это самая нормальная на свете вещь. Запах гнили был просто невыносим. В остальном доме он был просто неприятным, но тут было уже слишком. Пол был покрыт жидкостью, сочившейся из стен. Это, конечно, была самая худшая комната в доме.

– Спальня! – объявил Уильям, проведя нас через дверной проем, в котором Марку опять пришлось пригнуться. В этот момент даже Уильяму было тяжело найти что-то позитивное.

Кажется, интерьер этой комнаты был вдохновлен французскими шале, и почти вся комната сверху донизу была обита оранжевой вагонкой. Там было темно, мрачно, грязно и влажно. Слово «отвратительный» было придумано словно для этого дома.