Кровь изгнанника - Брайан Наслунд

Карлайл ловко соскочил из седла, Бершад и Роуэн спешились следом. Конюхи в шелковых рубахах увели коней. Двери в десять локтей высотой, ведущие в замок, были срублены из древнего альмирского дуба и украшены резными изображениями богов.

По обе стороны дверей выстроились две шеренги стражников, по трое в ряд, в масках и сине-черных доспехах, сверкавших на солнце. За роскошным столом сбоку от дверей сидел кастелян – тощий и мосластый, с редкими седыми волосами и глубокими морщинами на лбу и щеках – и торопливо записывал что-то в огромный фолиант.

– Зачем ты пришел в замок Мальграв? – осведомился кастелян, не отрывая взгляда от страницы.

– Я привел Сайласа Бершада, изгнанника-драконьера, и Роуэна, его треклятого щита. Они явились по приказу короля, – формальным тоном объявил Карлайл.

Перо кастеляна замерло. Он уставился на Бершада и спросил:

– А приказ у тебя с собой?

Карлайл извлек свиток из кошеля на поясе и протянул кастеляну. Тот прочел приказ, трижды потыкав пером в королевскую печать.

– Предъяви свою отметину, драконьер, – велел кастелян, все еще разглядывая свиток.

Бершад снял перчатку с правой руки и закатал рукав. От запястья до плеча кожу покрывали синие спирали замысловатой татуировки. Первые завитки, у запястья, были вытатуированы одновременно с синими прямоугольниками на щеках. Древние альмирские символы обозначали бывший титул изгнанника, перечисляли его преступления и указывали причины изгнания. Кастелян огласил их вслух:

– Сын предателя Леона Бершада. Бывший наследник Заповедного Дола и провинции Дайновая Пуща. Бывший жених принцессы Эшлин Мальграв. Бывший полководец Воинства Ягуаров. Нрава буйного, легко ярится, в гневе жаждет крови. Изгнан за кровавое побоище в Гленлокском ущелье.

Эти символы покрывали лишь запястье Бершада, а дальше перечислялись победы драконьера. На коже Бершада корчились в предсмертных судорогах шестьдесят пять драконов. Татуировки, нанесенные разными людьми, сплетались в мозаичную картину невероятных подвигов.

Почти все драконы были убиты ясеневым копьем, поразившим пасть или глаз. Чисто и безупречно. Единственным исключением был желтоспинный гризел, вытатуированный на бицепсе Бершада, – драконьер снес голову этой твари кинжалом из драконьего клыка. Дракон был недомерком, но биться с ним было тяжело, все равно что бороться с взбешенным вепрем, щетинистым, будто дикобраз. Яд острых шипов вызывал безумные видения, которые мучили Бершада целую неделю после битвы. Когда драконьер пришел в себя и отправился в соседнюю провинцию, оказалось, что все только и говорят о его подвиге, потому что прежде никому не удавалось обезглавить дракона, пусть даже недомерка.

При виде татуировок Карлайл присвистнул. Таких татуировок не удостаивался ни один драконьер. Большинство при первой же попытке завершали битву с раковиной во рту, без права даже на одну-единственную татуировку, а редким счастливчикам удавалось обзавестись двумя или тремя.

Татуировки Бершада обвивали всю его руку, украшали плечо и даже грудь и спину.

Кастелян, не выказывая ни малейшего признака восхищения, притянул руку Бершада поближе, чтобы лучше рассмотреть изображения драконов, и чуть было не ткнул его пером, но вовремя сдержался.

Удовлетворив свое любопытство, кастелян выпустил руку драконьера и что-то записал в своем фолианте.

– Мне надо добавить еще одну, – сказал Бершад.

– Татуировка подождет. А вот король Гертцог ждать не станет. – Кастелян поморщился, глядя на Бершада. – Ты жутко грязен. Я пришлю служанок, пусть приведут тебя в подобающий вид для аудиенции с королем. Твоему треклятому щиту отведут место среди слуг. Военачальник Карлайл, – сказал он, скользнув по молодому человеку небрежным взглядом, присущим всем кастелянам, с кем бы они ни разговаривали, – ты свободен.

Карлайл даже не показал виду, что задет таким бесцеремонным обращением, и повернулся к Бершаду:

– Для меня большая честь снова встретиться с тобой, барон.

Кастелян хмыкнул, услышав, что Карлайл именует драконьера бывшим титулом, но ничего не сказал.

– Надеюсь, мы с тобой еще встретимся, – продолжил Карлайл. – А до тех пор я буду охранять замок.

Он с улыбкой надвинул орлиную маску на глаза и направился к конюшне, а кастелян принялся расспрашивать следующего посетителя, желающего пройти в замок Мальграв.

Прежде чем расстаться с Роуэном, Бершад сказал:

– В замке держи ухо востро. Если вдруг что не так, бери Альфонсо и уходите из Незатопимой Гавани. Меня не ждите.

Роуэн нахмурился:

– Сайлас, не делай глупостей. Он все-таки король.

– Да, король. Мерзавец, который убил моего отца и наградил меня синими полосами на щеках. Я не намерен ему кланяться и лобызать руки. – Бершад, склонившись к Роуэну, сжал его плечо. – Мы с тобой через многое прошли, но тебе рановато отправляться к морю вслед за мной. Обещай, что сбежишь отсюда.

Роуэн сглотнул и пристально посмотрел на Бершада:

– Обещаю.

Драконьер хлопнул его по плечу:

– Молодец. И не волнуйся, я очень постараюсь не умереть.

Две бледнокожие служанки с волосами соломенного цвета, явно уроженки Листирии – холодного края на дальнем берегу Моря Душ, – увели Бершада в покои во второй башне. По всей Терре прославляли необычайную удачливость драконьера, но слугам Гертцога Мальграва под страхом плетей не позволялось выказывать ему ни капли уважения. Бершад сообразил, что слуги-альмирцы, опасаясь за собственные спины, нарочно отправили к нему чужестранок.

Листирийки наполнили огромную лохань горячей водой, всыпали туда ароматические соли и лаванду. Едва Бершад окунулся в лохань, вода почернела. Изумленные служанки сменили воду, на этот раз добавив побольше ароматических солей и трав.

Пока одна листирийка занималась спутанными космами Бершада, другая щеткой оттирала ему руки, грудь и спину, осторожно смывая присохшие струпья и дорожную грязь. Рана на ноге зажила, под струпом остался лишь светло-розовый кружок, который вскоре превратится во вспученную, узловатую отметину. К многочисленным шрамам добавился еще один.

Когда Бершада отмыли дочиста, одна служанка подстригла бороду драконьера, а другая умастила благовонным маслом его кожу, покрытую глубокими бороздами шрамов. Занимаясь своим делом, листирийки все время перешептывались на родном языке.

– О чем это вы секретничаете? – спросил Бершад.

Та, что стригла ему бороду, кашлянув, ответила на ломаном альмирском:

– Фэй не понимает, почему тебя прозвали Безупречным. Ты же весь в шрамах. Так много шрамов не бывает даже у гвардейцев.