Ночь сурка - Инна Бачинская

– Больше, чем кажется на первый взгляд. Попытка увидеть преступление через обобщения философского, исторического, даже литературного характера. Попытка понять и обосновать преступление, ответить на вопрос: зачем? Увидеть общую картинку, а не собирать разрозненные факты и улики. Мой друг, капитан полиции, называет это «мутной философией».

– В отличие от «прозрачной» философской науки, должно быть?

Гость усмехнулся…

…Федор Алексеев был интеллигентом в четвертом или пятом колене. Прадед его был из семьи священника. После окончания духовной семинарии не принял сана, примкнул к разночинцам и стал писателем. Пописывал в либеральные журналы о ветре свободы, грядущей революции и народовластии.

Дед окончил медицинский институт; имея от роду тридцать четыре года, погиб от оспы где-то в Средней Азии, куда отправился добровольно, оставив семью. Отец, горный инженер, всю жизнь мотался по экспедициям. Наверное, охота к перемене мест была заложена в мужчинах их рода на генном уровне. Иначе как объяснить более чем странный поступок Федора Алексеева?

Несколько лет назад Федор распрощался с оперативной карьерой и пошел преподавать философию в местный педагогический университет. И до сих пор не понял, правильно он сделал или нет. Он скучал по следственной работе. С другой стороны, преподавать ему тоже нравилось. «Вот если бы можно было работать и там и там, – думал иногда Федор. – Но там и там работать нельзя, как нельзя сидеть на двух стульях. Или все-таки можно? »

Старшекурсники называли его «Кьеркегор», а первокурсники, которые не могли произнести это имя с первой попытки – попросту «Егором» или «Философом». Необходимо заметить, что последнее было более популярным в университете в силу простоты и демократичности.

Между Федором и студентами царило полное взаимопонимание. Они любили его за справедливость, эрудицию и чувство юмора. Но и зубоскалили, и анекдоты про него сочиняли в силу возраста, для которого не существует авторитетов. И обезьянничали: то шляпу с широкими полями заведут, то длинный белый плащ, а то и трубку… был такой период в жизни Федора, «трубочный», когда он расхаживал по аудитории с незажженной трубкой, – короткий, правда. А студент Леня Лаптев даже вел виртуальные «Философские хроники», куда записывал всякие байки про него, реальные и выдуманные…

– …Сказать-то Кузнецов сказал, да не всякий сюда поедет. Ты приехал и сразу попал в гущу событий.

– Леонид Максимович сказал, у вас проблемы.

Рубан почесал седую щетину и сказал:

– Что-то творится вокруг меня в последнее время… возня какая-то. Уговаривал себя, что старческие фантазии, плюнуть и растереть, а потом спать перестал. Мы, художники, животные внушаемые. Лежу, думаю, прислушиваюсь, и такая тревога охватывает… и давление прыгает. Понимаешь, Федор, самый смелый, самоуверенный и успешный человек, которому море по колено, вдруг начинает чувствовать нечто вокруг себя… пугающие ночные телефонные звонки, исчезают вещи, какие-то люди все время попадаются на глаза, какой-то тип торчит около дома, и он уже не знает, то ли галлюцинации и крыша едет, то ли действительно. А потом начинают приходить письма, и этот, самый успешный, сильный, умный и так далее, сдувается, ему становится страшно, он забивается в норку и по нескольку раз проверяет, заперта ли дверь на ночь. Даже говорить неловко, ей-богу, и, главное, кому это нужно? Врагов нет, соперников тоже… кто?

– Письма?

– Письма. С угрозами.

– Можно взглянуть?

– Возьми в верхнем ящике секретера. Лежат сверху. Два письма.

Федор выдвинул верхний ящик, посмотрел и сказал:

– Здесь ничего нет, Леонард Константинович.

– Как нет? Посмотри еще, может, не наверху, а под альбомом.

– Альбом вижу, еще пара блокнотов, пачка, видимо, счетов… писем нет.

– Куда же я их дел? – Рубан сполз с дивана, подошел, уставился в ящик. Схватил альбом, блокноты…

– Когда вы видели их в последний раз?

– Ну… несколько дней назад, не помню. – Вид у Рубана был обескураженный. – Куда они могли… черт! Нелепость какая-то! Память ни к черту. Не в службу, а в дружбу, Федор, посмотри под подушкой!

Федор поднял подушку. Там было пусто.

– Сюда ведь может зайти каждый, как я понимаю. Кто, кроме вас, знал о письмах?

– Дверь не запирается, я иногда выхожу. Никто не знал, я не хотел никого пугать. Не думаю, что взяли, зачем? Сам, должно быть, засунул куда-то. Найдутся.

– Они пришли сюда или на городской адрес?

– На городской.

– Что там было?

– В первом: «Пора собираться. Готов? Не страшно? » Во втором: «Собрался? Уже скоро. На мягких лапах, скрипнув половицей…» Втемяшилось, будто в камне выбито. Лежу ночью и повторяю…

– Когда они пришли?

– Первое месяц назад, второе перед отъездом сюда, неделю назад. Потому и сбежал. Абсурд, честное слово. Стыдно сказать. Думал, что уже ничего не страшно, всякого видел-перевидел, а тут как гром среди ясного неба. Может, чья-то неудачная шутка?

– Если письма вас напугали, то не шутка.

– Ну не то чтобы напугали, но заставили оглянуться по сторонам и задуматься о жизни. Что это, Федор? Читал про такое в детективных романах, смешно было, что жертвы так пугаются, казалось, сюжеты из пальца высосаны. Зачем?

– Подавить морально. Напугать. Я не думаю, что речь идет о прямой угрозе. Как правило, преступник не объявляет о преступлении заранее.

– Что же делать?

– Подумаем. Что еще?

– Я думаю, автор писем находится здесь.

Федор в упор рассматривал Рубана, думал. Потом сказал:

– Пропавший журналист ваш телохранитель?

– Прав был Кузнецов, – сказал после паузы Рубан. – Хватка у тебя имеется. Как ты догадался?

– Здоровый, накачанный, жизнерадостный, с анекдотами. Такие, как он, не имеют понятия об искусстве и не пишут книг. В вашу компанию он не вписывается. Тем более познакомились вы недавно, никто ничего о нем не знает. И еще. Ваша реакция на то, что произошло. Как-то слишком бурно, особенно по сравнению с реакцией ваших гостей и домашних. Чувствовалась личная заинтересованность. Кто он такой?

– Из частной конторы, нашел листовку в почте. Хотел, чтобы он тут осмотрелся. А потом понял, что морду побить в случае чего он сможет, а мозгами ворочать… вряд ли. Позвонил Кузнецову на всякий случай. Описал в общих чертах ситуацию, думал, он скажет, успокойся, ерунда, а он сказал, что пришлет… философа. А теперь получается, что я прав, журналиста устранили.