Яд персидской сирени - Инна Бачинская

Татка вернулась в постель. Легла, скрутилась в комок, сунула руки под мышки. Ее колотила дрожь. Дядя Витя! Конечно, она помнила его! Фальшивая улыбка, участливый голос, подлое вранье, что она вернется, что ее осмотрят врачи – соберется консилиум, и она сразу вернется домой, что он дружил с отцом, что он все для нее сделает. Она помнит, как он гладил ее по голове, как обнимал, а однажды расстегнул блузку… И она стерпела, она верила, что он хочет ее вытащить. Она была напугана, она ничего не понимала и не помнила, она до смерти боялась тюрьмы. Когда он полез к ней, она подумала, что ничего не теряет, лишь бы помог, за все нужно платить. Она помнит, как он задрал ей юбку и как она, сцепив зубы, повторяла: ничего, ничего, ничего… и только уворачивалась от его нечистого рта. Ее стошнило, а потом еще долго преследовал запах его сладкого парфюма. Обманул! Подло обманул.

Она сжимает кулаки, ее трясет от ненависти, и к горлу подкатывает тошнота…

…Света, домоправительница, встала на пороге кухни. Была это крупная, толстая бабеха с локонами-блонд; несмотря на габариты, проворная и быстрая, кроме того, прекрасная кухарка. А еще любительница поговорить, понимай – посплетничать. Обычно Веру забавляли ее россказни, но не сейчас. Да и Света не была расположена к болтовне. Она смотрела хмуро, и Вера вдруг подумала, что она собирается попросить расчет. Некстати! Но она ошиблась. Света зашла издалека.

– Я тут подумала, – начала Света, – вы говорили, ваша сестра была в дурдоме, а я страх как боюсь психов, у меня сосед псих. А если буйная?

– Она не буйная, кроме того, она принимает лекарства. Будешь следить, чтобы принимала вовремя, поняла?

– Даже не знаю… А если она бросится?

– Не говори ерунды! – резко сказала Вера. – Она сидит у себя в комнате, не выходит, будешь приносить ей поесть. Можешь запирать дверь. Что еще?

– А Павел Семенович когда вернутся? Вы говорили, может, скоро.

– Я не знаю. Пока не вернется.

– А если вернется, так что, на мне сразу двое будет? И ваша сестра, и Павел Семенович? Это намного больше работы.

– В чем дело? – вспылила Вера. – У Паши будет сиделка, при чем здесь ты! И вообще, речь о том, чтобы забрать его домой, не идет. Пока не идет.

– Меня зовут к хорошим людям, кума нашла место, но я не хочу уходить, я к вам привыкла, Вера Владимировна, вы мне как родная. И Павел Семенович, честное слово! Такое горе, такое горе! Я ей так и сказала, не пойду. А она говорит, подумай сама, Света, буйная и лежачий больной. Врагу не пожелаешь. И никаких денег не надо.

– Хорошо, Света, я поняла. Обсудим. Иди работай.

Вера сдерживалась, чтобы не заорать, она с удовольствием выгнала бы зарвавшуюся прислугу, а дальше что? Новую найти не так-то просто, а Светке можно доверять, да и привыкла к ней, вот только язык бы укоротить.

Довольная Светка завозилась у плиты, а Вера вернулась к себе в спальню. Раскрыла шкаф, застыла, раздумывая, что надеть. Настроение было на нуле. Как-то сразу все свалилось! Татка, дядя Витя… Сволочь! Он посмел угрожать ей! Посмел, а она что? А что она… А она ничего. Сейчас не до него, пусть остается до поры до времени. Володя будет недоволен, она обещала убрать дядю Витю… Господи, да что же за полоса такая!

Тяжелые мысли прервал колокольный перезвон мобильного телефона. Вера схватила телефон, номер показался ей незнакомым. Охваченная дурными предчувствиями, она осторожно произнесла: «Алло? »

Это был лечащий доктор Паши с радостным известием – пациент пришел в себя. Вера почувствовала дурноту. Девять месяцев в коме, она уже не верила, что он очнется, она привыкла к мысли, что так и будет и ситуация навечно останется в подвешенном состоянии. Ей стало страшно. Она спросила: «Как он? », подразумевая, что у него с головой. В хорошей физической форме, бодро ответил доктор, правда, память пока не вернулась, но есть надежда… даже уверенность, что все будет хорошо. Нужны положительные эмоции, возможно, это поможет вернуть память. Никогда не знаешь, что послужит толчком, сказал доктор, и в голосе его звучали преувеличенно радостные нотки. Вера представила себе его лицо – ухмыляющееся, ироническое, злорадное! Одернула себя: прекратить истерику! Он действительно рад, он прятал глаза, он не знал, как вести себя с ней, зато теперь триумф! Паша очнулся, находится в прекрасной физической форме, правда, ничего не помнит. Вернее, не соображает. По причине сбитых поведенческих стереотипов и полной потери памяти.

Овощ. Растение. Идиот.

И самое отвратительное, что нужно забрать его из больницы! Если к нему вернется память, то пусть это случится дома.

Вера отшвырнула мобильник, закрыла лицо руками и зарыдала…

Глава 10. Эрик

Предмет упадет таким образом чтобы нанести больший ущерб.

    Закон избирательного тяготения

– Э-э-э-ва! – вдруг невнятно выговорил Митрич, смотря поверх их голов, протянув туда же руку, тыча пальцем. Выражение лица у него было самое странное. – Гос-с-споди! Что это?

Монах и Добродеев обернулись. Посреди полутемного зала неподвижно стояло необычное существо – длинное, тонкое, изломанное, с длинными волосами, в черной одежде. Похожее на богомола.

– Что это? – повторил Митрич.

– По-моему, это наш Эрик, – сказал Добродеев, присмотревшись.

– Эрик? Твой знакомый?

– Наш с Монахом. Однажды он его чуть не убил.

– Кто кого? – не понял Митрич.

– Эрик Монаха! – Добродеев хихикнул [4 - См. роман И. Бачинской «Маятник судьбы». ].

– Он убийца? – поразился Митрич, рассматривая фигуру в центре зала. – Отравил?

– В каком-то смысле. Почему ты решил, что отравил?

Монах покачал головой, диалог этих двух приобретал сюрреалистический характер.

– Откуда у него яд? – сказал веско. – Всего-навсего приложил по голове, когда я шарился в спальне его бабки. Работает у меня на фабричке, почти нормальный, если не считать некоторых нюансов, но, как говорится, кто без нюанса – покажите пальцем и бросьте камнем. Здорово шарит в компах. Заглянул выпить пива, не вижу проблемы.

– Что ты делал в спальне его бабушки? – спросил Митрич, присматриваясь к Монаху.

– Не то, что ты мог бы подумать. Это старая история, Митрич. Помнишь историю про девушек по вызову? Потому и шарился. – Он привстал, махнул рукой: – Эрик!