Без прощального письма - Инна Бачинская

Илона хотела рассказать майору о том, как всегда любила историю и хотела стать археологом, и про то, как в школе ее хвалили учителя истории, но усилием воли желание вывернуться наизнанку подавила – никому это неинтересно, тем более майору, который «сидит» на убийствах.

– В музее тоже кому-то надо, – сказал майор Мельник. – Мы скоро заканчиваем, сможете отдохнуть.

– Хотите вина?

– Спасибо, я вино не пью, – сказал майор Мельник.

– Есть водка… Хотите?

Тут майора Мельника позвали, и он ушел. Илона снова налила себе вина и залпом выпила…

Наконец они ушли, забрав с собой тело неизвестного человека и осколки мраморного льва. Майор Мельник проследил, чтобы Илона заперла дверь – в смысле, стоял на крыльце и ждал, а потом подергал ручку, убедился, что дверь заперта, и убыл. Еще сказал, чтобы звонила, не стеснялась. Если успею, подумала Илона, которая была измучена физически и морально, а потому воспринимала действительность скептически. В смысле Илоне было уже все равно. Мир после красного вина виделся размыто, чуть покачивался и норовил завалиться набок. Майор Мельник предложил отвезти ее к какой-нибудь подруге, но Илона отказалась. Она чувствовала себя выпотрошенной заживо и хотела только одного – упасть в родную постель и умереть до утра. Или навсегда.

Наконец джип майора, знакомо взревев двигателем, мазнул светом фар по спящему тупичку и рванул прочь. Тут же заверещал мобильный – звонила соседка Мария Августовна, которой не терпелось узнать все подробности случившегося. Но Илона сунула телефон в карман пальто, висевшего на вешалке в прихожей, и, держась за стены, побрела в ванную комнату. Присела на край ванны, раздумывая, не принять ли душ. Но сил не было совершенно. Илона замерла, уставившись в пространство. Тем более холодная вода. Все лето холодная вода! Б-р-р-р! Как-то все сразу случилось: бегство Владика, нелепое происшествие в музее, неизвестный человек в гостиной… Убитый! Господи, он-то каким боком? Почему кому-то нужно было убивать незнакомого человека в ее доме? Илона вдруг ахнула: получается, он, убитый, пришел не один, а с убийцей! Почему именно к ней? Вдруг ее осенило: друзья Владика! Он когда-то жил в другом городе, но ничего о себе не рассказывал… Так, только что ветеринар и работу ищет, но ничего существенного. А вдруг он сбежал, и его ищут, приехали свести счеты, преступная группировка или карточный долг, и он, защищаясь, схватил первое, что подвернулось под руку… Владик? Преступник? Илона увидела Владика, лежащего на диване перед телевизором. Вспомнила оторванный карниз, текущий кран, провалившуюся ступеньку… Обещал исправить, но лежал на диване перед «ящиком» и смотрел все подряд. И не выходил из дома, не хотел ни в кино, ни в ресторан, ни гулять в парк. Прятался? И получается, сбежал Владик не от нее, Илоны, а от них, врагов из прошлого. Пораженная этой мыслью, Илона рассматривала невидящим взглядом тесное пространство ванной комнаты, соображая, хороши эти вновь открывшиеся обстоятельства или плохи. С одной стороны, хорошо, потому что Владик не ее бросил, а вынужденно скрылся от подельников. Но с другой, плохо, потому что в ее доме убит неизвестный, и убийца прекрасно знает сюда дорогу. А значит, может заглянуть снова. Мало ли что ему в голову взбредет! А она одна в доме, и он ее тоже убьет! Запросто. Она вдруг представила, как лежит на полу около серванта, а вокруг осколки старинной китайской вазы… Илона ахнула и покачнулась, ухватилась за прозрачную занавеску и, оборвав ее, с визгом свалилась в ванну. К счастью, в пустую, но все равно ледяную и очень твердую. Причем в миг падения у Илоны неожиданно мелькнула мысль, что льва не жалко, черт с ним, он ей никогда не нравился, а вот вазу будет жалко… С трудом выбравшись из ванны, Илона потерла ушибленный локоть и побрела в спальню. Насчет Владика и его преследователей мысль вполне идиотская. Он же сбежал ночью или рано утром, днем его здесь уже не было.

Илона стянула покрывало, улеглась в кровать и закрыла глаза. Оставила гореть ночник. Стала погружаться в зыбкий тягучий сон. Тот, который еще полусон-полуявь, и можно поворачивать сюжет во все стороны и руководить событиями. Вроде как писатель пишет книгу. И в этом полусне Илона услышала голос Владика, но слов не разобрала. Ее голова лежала на его плече, и они разговаривали.

– О чем ты думаешь? – спрашивала Илона.

– Ни о чем, – отвечал воображаемый Владик так же, как отвечал настоящий. – Давно сплю.

– Человек всегда о чем-нибудь думает, – настаивала Илона. – Планирует, думает о завтрашнем дне, о будущем…

– Ничего я не планирую, – отвечал Владик недовольно. – А чего планировать-то? Планируй не планируй, жизнь все равно внесет коррективы.

– Тебе хорошо со мной?

– Хорошо.

– Ты меня любишь?

– Люблю.

– Сильно-пресильно?

– Ага.

– Ты никогда не говоришь мне, что любишь, – упрекает Илона. – Нам, женщинам, нужно знать, что нас любят. Нас нужно носить на руках, дарить цветы, мужчина должен… должен… должен…

Владик не отвечает и начинает похрапывать. Разочарованная Илона замолкает…

…Она открывает глаза и видит бабушку Аню. Маленькую, сухонькую, как засушенная веточка жасмина. Бабушка сидит в кресле в углу и смотрит на Илону. С сожалением и жалостью.

– Бабушка, я не понимаю, почему он ушел, – говорит Илона. – Все было так хорошо!

– Женщинам нашей семьи не везет с мужчинами, – говорит бабушка, – планида такая. Возьми мою маму, твою прабабушку, Елену Успенскую. Умница, художница, красавица! И ведь крутились вокруг нее, сватались, я же прекрасно помню – интересные мужчины, с положением, а потом вдруг вакуум. Приговор судьбы. – Бабушка сокрушенно качает головой и продолжает: – А взять меня! Была замужем всего-навсего полтора года, а потом он сбежал, Петр Романенко, дипломированный инженер, между прочим. И главное, никаких предпосылок к бегству, все было замечательно, взаимопонимание полное, руки целовал, цветы дарил и вдруг сбежал! Как говорят, выскочил на минутку за сигаретами и исчез навсегда. Спустя месяц прислал письмо: спасибо, мол, за все, ты замечательный человек, но мне нужно обдумать и переосмыслить себя и свою жизнь, а то годы идут, прости-прощай, я в свободное плавание. Но я ему все равно благодарна за Ниночку, твою маму. Какой это был замечательный ребенок! Хорошенькая, как кукла. Танцевала, играла на фортепиано, нрав веселый, а ласковая какая – не передать! Ее все любили. Даже слишком. В восемнадцать удрала из дома с каким-то иностранцем.