Тени и зеркала - Юлия Пушкарева

– Нашему гнездовью – пока да, но не всем майтэ. Это одна из новостей, которые меня не радуют. Надо бы расспросить подробнее эту девочку… Я буду благодарен, Тааль, если ты сделаешь это.

Тааль не сразу осознала, что Ведающий впервые назвал её по имени, но поспешно закивала.

– Конечно. Но значит ли это, мудрейший… – она замялась, – что кентавры в союзе с теми… за Пустыней? И кто они такие? ..

Она осеклась, ожидая отповеди или просто мягкого ответа о том, что её это не касается. Однако на лице Ведающего вместо недовольства отразилась боль – так, как если бы она заговорила о какой-то давней его утрате. Впрочем, такой утраты ведь не было и не могло быть: Ведающие отходят от своих семей, едва встав на крыло, а потом никогда не ищут себе пару и не выводят детей. Таков закон.

– Разве ты ещё не поняла? – Ведающий кивнул на раскрошившийся камень. – Наши прекрасные и жестокие братья. Те, кто построил эту Лестницу.

Глава II

Дорелия, Энтор. 3916 год по человеческому летоисчислению

Ривэн завернул за угол и привалился спиной к стене. Сердце колотилось так, что болели рёбра; он опустился на корточки, хватая ртом воздух. Он уже и не помнил, когда в последний раз так быстро бегал: мышцы горели и определённо приготовились болеть. Ривэн с досадой поморщился, но в тот же миг его ударила мысль, от которой всё внутри озарилось радостью: спасся, сбежал, не схватили! .. Со счастливой и глуповатой улыбкой он обозрел забытый всеми четырьмя богами грязный переулок, убедившись, что вокруг никого, а потом вытащил из-за пазухи добытое сокровище.

Набитый кошель лёг в руку удобной тяжестью. Он был кожаный, совсем не потёртый, новый – даже пах ещё кожей. Тесёмки стягивались крепким двойным узлом: видно, дрожал-таки незадачливый купец над своим золотишком… И всё же упустил.

Ривэн развязал кошель и, перехватив его одной рукой, высыпал на ладонь другой несколько монет. Он не смог сдержать ликующий возглас – золото, чистое королевское золото, ни одного серебряника или медяка! – но тут же больно прикусил язык: нечего орать, когда только что улизнул от погони. Может, из-за склонности к дурацким необдуманным поступкам его и не принимают в энторскую Гильдию…

Глубокий, мягкий блеск золота завораживал даже здесь, в тени трёхэтажных угрюмых домов, между которыми сложно было бы протиснуться и двоим. Ривэн любовно зарылся пальцами в жёлтые кругляши, а потом выпустил их, ощутив сладкую истому от звона. Попробовал монету на зуб и остался доволен. Его пьянили возможности, стоявшие за этими кусочками металла: вкусная еда, удобная одежда взамен его тряпья, вечер возле очага в компании новых приятелей или с хорошенькой девушкой… Кто знает – глядишь, такая славная добыча откроет ему дорогу в воровскую Гильдию и обеспечит наконец-то прочное положение. А потом… Нет смысла загадывать, что потом. Он неуверенно пообещал себе, что отложит часть на исполнение давней мечты – покупку собственного дома где-нибудь в предместье. Этого более чем достаточно для дальних планов.

Правда, этим дело не ограничивалось: Ривэн давно не отрицал, что золото обладает над ним властью само по себе. Он не помнил, сколько лет ему было, когда впервые пришло это странное затмение – страшная, лишавшая сна жажда, до судорог и звона в ушах. В сиротском приюте говорили, что он начал таскать всё, что плохо лежит, точно сорока, раньше, чем научился вытирать себе нос. Собственно, поэтому его и собирались вышвырнуть оттуда раньше срока. И поэтому он перебрался в столицу, задумав её покорить – конечно, тем способом, в котором был особенно талантлив.

Ривэн вздохнул. Он давно перестал с этим бороться и изжил невольное отвращение, но время от времени тонкий, надоедливый голосок в голове принимался зудеть, рассыпаясь в упрёках. Он и на этот раз заставил его замолчать. В конце концов, тот купец жив и здоров: его лавка не разорится, а брюхо не уменьшится от такой потери. Всего-то и надо было, что лучше следить за собственным поясом, когда препираешься со счетоводом… Впрочем, пропажу господин Телдок заметил быстро, а его мальчишка-слуга (будь они неладны, эти избалованные на хозяйских харчах, пронырливые дети…), увидев Ривэна в толпе, принялся вопить так, будто его режут. Но Ривэн лично истоптал все закоулки Энтора, перелез хотя бы по разу через все заборы, забрался во все подворотни и тупики – в общем, город стал его вотчиной, как бы там ни зазнавалась Гильдия. Так что у преследователей не было шансов, хоть ему и пришлось попетлять.

Во всяком случае, итог того стоил.

Блаженно улыбаясь, Ривэн из осторожности вывернул кошелёк наизнанку, ссыпал деньги обратно и взвесил его на ладони; огонь в его крови наконец погас, и он углубился расчёты. Можно сходить к оружейнику и купить себе нож – а то слишком уж часто приходится ночевать на улицах… Да и вообще, этого хватит на пару недель безбедной жизни – включая ежедневный нормальный обед, иногда даже с кружечкой эля или сидра. А там и до глотка кезоррианского вина с пряностями недалеко… Ривэн сглотнул слюну.

И тут его озарило.

Стоит ли спускать такое состояние в заурядных тавернах, когда можно вознаградить себя и кое-чем более стоящим? ..

Ривэн улыбнулся лучшей из своих улыбок – той, что всегда работала безотказно, – и отправился в знакомый подвальчик, чтобы дождаться темноты.

* * *

Заведение господина Ви-Шайха, дельца из Минши, считалось, наверное, самым дорогим в Энторе. По крайней мере – среди тех, которые были доступны не только аристократам. Посреди бедного Восточного квартала, который не то чтобы состоял из лачуг, но был сер и скучен, оно выглядело как драгоценное ожерелье на грязной нищенке. Уютное двухэтажное здание из разноцветного камня, как строят в Минши, притулилось на Улице Венгирда Второго (Ривэн долго привыкал к тому, что в Энторе большая часть главных улиц носят имена дорелийских королей) и приветливо встречало путников приоткрытой дверью из красного дерева, горящими окнами и балкончиками. На плоской крыше красовался палисадник, изнутри доносились тихая музыка, голоса и смех. Ривэн до сих пор не бывал внутри, но был наслышан об этом месте – и предполагал, что содержание не будет соответствовать обманчивому фасаду.

Однако он ошибался. Домашний покой разнежил его с самого порога, где миловидная курносая девушка приняла его истончившийся от ветхости плащ и башмаки, а взамен предложила мягкие комнатные туфли.