Тени и зеркала - Юлия Пушкарева

Ведающий был на месте – в своём просторном, крепко сделанном гнезде на плоской площадке выше окрестных древесных крон. Старый, почти как Фауран, Ведающий сохранил сильные крылья и роскошное, густое оперение, в котором чёрные и молочно-белые перья складывались в причудливый узор. Он, видимо, только что покончил с простым завтраком из кореньев и теперь задумчиво созерцал камешки, разложенные по дну гнезда. Он даже не повернулся, когда подлетала Тааль, хотя обладал самым острым слухом из всех, кого она знала.

– Доброго дня, мудрейший, – тихо сказала она, захватив когтями край гнезда. Она никогда не боялась Ведающего – в нём вообще не было ничего грозного или пугающего, – но слишком благоговела и всегда сжималась от робости, приближаясь к нему.

Ведающий кивнул ей – ласково и просто, без всякой снисходительности, которой часто грешат мужчины и старшие.

– Доброго дня, дитя. Он и правда добр – давненько я не видел такого чудного неба.

Он послал влюблённый взгляд небосводу, раскрывавшемуся над ними, и Тааль ощутила, как все тревоги и сомнения покидают её. Иногда ей казалось, что главное знание Ведающего – о том, как вернуть покой в душу другого, не прилагая никаких особых усилий.

– Я только что вернулась с утреннего полёта, – несмело начала Тааль, спрыгнув в гнездо. – И видела кое-что… Необычное. Уже не впервые. Вы, скорее всего, уже знаете это, но я не могла не сказать… – она замялась и мысленно обругала себя трусихой. Склонив голову на бок, Ведающий терпеливо ждал, пока она подберёт слова. – Лес умирает. Уже в нескольких местах происходит что-то дурное… Я не знаю, как это выразить, но чую, что это не обычная хворь. Не из тех, о которых Вы нам рассказывали. Зараза в земле и воздухе, она не щадит ничего живого.

– А тебя? – вдруг спросил Ведающий. Тааль изумлённо заглянула ему в глаза – добрые и такие уставшие, под нависшими морщинистыми веками.

– Меня? ..

– Да. Ты ведь живая. Тебя зараза щадит, как ты думаешь?

– Я… Не знаю. Моё тело и разум здоровы, – Тааль осеклась, прислушиваясь к себе. Сомнение кольнуло её: к чему клонит Ведающий? Может быть, с лесом на самом деле всё в порядке, а причина её страхов – в ней самой? Может быть, она утратила то, что майтэ ценят превыше всего, – гармонию? .. – Но мне было очень плохо возле таких мест. Меня будто жгли изнутри – и было так… Тоскливо.

Лишь сейчас она ярко вспомнила свои ощущения – и поёжилась. Отчаяние… Да, наверное, это зовут отчаянием. Беспричинное – и потому ещё более жуткое. С бесплодными мыслями о том, что она одна, совершенно и навсегда одна в мире.

– Всё верно – ты же часть леса, – в глубокий, ровный голос Ведающего закралась печаль. – И ты права, дитя. Конечно, ты не сообщила мне ничего нового, но я ждал твоего прилёта: ты должна была заметить это одной из первых. Ты особенно тонко чувствуешь искажения красоты, Тааль, а эта, как ты назвала её, «зараза» – одна из самых уродливых вещей на свете… Подойди сюда, – он поманил гостью крылом – таким большим, что тень от него закрывала половину гнезда. Тааль робко шагнула к коричневым камешкам. – Смотри, – Ведающий дотронулся до одного из них кончиком клюва. Камешек вздрогнул, и Тааль отшатнулась – как растение выпускает споры, он выпустил из себя восемь членистых ножек и две клешни. На её глазах гладкая поверхность преобразилась в ребристый панцирь, и крошечное тельце увенчалось длинным, угрожающе загнутым хвостом. Странное существо принялось перебирать ножками и двинулось к Ведающему, направив на него еле различимое жало на кончике хвоста. Тааль охватила брезгливость.

– Кто это? ..

– Каменный скорпион из Пустыни Смерти. Три дня назад наши разведчики принесли мне нескольких – и на моей памяти это первая их колония в лесу.

– Но как они прижились у нас? Ведь здесь для них чужой климат… – от упоминания Пустыни Тааль пробрала дрожь: само слово пахло гибельным жаром и безлесой, беззащитной землёй, придавленной слоями песка.

Ведающий вздохнул.

– Это и для меня загадка. Но их появление и то, что ты видела, – грибы из одной грибницы. Пустыня не первый год ползёт всё дальше на север, к нам… Она подбирается исподтишка, проникает под кожу леса, а мы видим нарывы – и пока, увы, не знаем, как с ними бороться.

Тааль задумалась, наблюдая за скорпионом, который запутался в веточках на дне гнезда и теперь, неуклюже завалившись на бок, беспомощно барахтался. Почему-то она испытывала скорее гадливость, чем жалость. А слова о Пустыне ей совсем не нравились: Ведающий говорил о ней, точно о существе с собственной волей.

– То есть… Она сама ведёт себя так? Вот так необычно расширяется? – осторожно спросила Тааль.

Ведающий зорко взглянул на неё.

– Ты считаешь, что она на такое способна?

Тааль снова смутилась. Она всегда со стыдом, хотя и с готовностью, признавалась в своём невежестве.

– Не знаю, мудрейший. Я вообще мало знаю о Пустыне – только то, что нам там не выжить…

– Конечно, не сама, дитя, – скорбно ответил Ведающий. В воздухе неподалёку раздались чьи-то голоса, и он прикрыл крылом скорпиона, не дотрагиваясь до него. – Только магия может управлять этим. Чёрное колдовство тех, кто живёт за Пустыней, на юге, – он вздохнул. – А ещё на востоке, за морем. Не первый год я чувствую, что слишком многое идёт не так. Равновесие рушится, и теперь зараза добралась до нашего Леса… – он помолчал. Стало так тихо, что Тааль боялась дышать. Ей было не по себе от откровенности Ведающего: зачем, почему он говорит подобные вещи – великие, страшные вещи – ей, не способной понять их? ..

Она с трудом разжала клюв, но вместо связной фразы выдавила лишь горестную трель.

– Снизу мне уже рассказали, что ты встретила раненую майтэ на больной земле, – продолжил Ведающий, глядя теперь куда-то поверх её головы. – Она что-нибудь объяснила?

– Что кентавры подстрелили её… Мне и это странно слышать, мудрейший. Разве кентавры нам не друзья?

Ведающий вздохнул ещё более тяжко, подвернул под себя лапы и уселся – в рассеянности чуть не придавив скорпиона. Тот в панике выбежал на середину гнезда, втянул жало и свернулся в комок, приняв прежний безобидный облик.