Рюссен коммер! - Елизавета Александрова-Зорина

– Не надо ничего? – спросил меня молоденький араб, довольно смазливый.

– Не надо ничего, – отозвалась я эхом. Под «ничего», видимо, подразумевался гашиш.

На тротуаре стояли ящики с овощами, картошка продавалась в огромных мешках, как на наших рынках, и узкоглазая продавщица, выглянув из окна, выплеснула грязную воду из ведра прямо на дорогу. Я зашла в магазин одежды, на зарешечённом окне которого были вывешены рейтузы, футболки, майки, совсем как в каком-нибудь российском провинциальном городишке.

Туфли, тапки, ботинки были свалены на полу, и одутловатая женщина рылась в куче резиновых сапог, пытаясь отыскать свой размер. На стенах висели длинные этнические платья, на полках был огромный выбор платков, хиджабов и никабов, а пластиковый манекен с оторванной рукой был одет в буркини. Я посмотрела африканские платья, некоторые из них были очень красивые.

– Ты слишком короткая, – сказала мне дородная, высокая чернокожая. – На твой рост у нас платьев нет, только детские.

Когда я вышла на улицу, заметила, что меня ждёт один из ребят, слушавших «Три полоски». Я занервничала, огляделась. Непохоже, что мне было у кого просить помощи, жители Ринкебю смотрели на меня насторожённо, словно у меня на лбу было написано, что я чужая.

Я прибавила шаг, и парень пошёл за мной, не приближаясь и не отставая.

Навстречу мне плелись две африканки в джильбабах, с большими, набитыми продуктами сумками. Мулатка в толстовке с логотипом Упсальского университета. Арабка в никабе, закрытая полностью. Я сфотографировала их.

– Эй, что ты делаешь? ! – закричала мулатка и выставила руку, пряча лицо.

Я хотела развернуться и пойти обратно к метро, но за спиной вырос парень в адидасе. Меня прошиб пот. Я сразу же вспомнила все статьи, которые прочитала в интернете, про мужчин, разбивших камеру о голову телеоператора, о сожжённых машинах и полиции, которая не приезжает сюда на вызовы, про инструкцию, которую получили сотрудники «Шведского радио»: отправляясь в Ринкебю, они должны были спрашивать разрешения службы безопасности.

Мулатка продолжала вопить, и вокруг меня стали собираться люди.

– Эй, подожди, в чём проблема? – спросила я, а сама быстро набрала 112. – Я снимаю не тебя, а улицу.

– Ты не имеешь права, – она подошла ближе, прижав меня к стене.

Обступившие нас люди стали что-то выкрикивать на разных языках.

На том конце ответили, и я залепетала:

– Полиция? Я в Ринкебю, я русская. Меня окружили. Я не знаю, кто все эти люди. Приезжайте, пожалуйста.

Кто бы мог подумать, что я буду звонить в полицию, да ещё и умолять их приехать.

– Где вы находитесь?

– Рядом с площадью, там, где метро.

– Ждите.

Люди подходили всё ближе, но я не решалась достать баллончик. Вряд ли это бы помогло, их было слишком много.

– Ты кто? – спросил меня парень в адидасе. – Ты что тут вынюхиваешь? Кто тебя прислал?

– Я Лиза, – протянула я руку.

Он растерялся, уставившись на мою дрожащую ладонь, но всё же пожал её.

– А я Мохамед. Чего тебе надо?

– Да я просто… – и, сделав вдох, решила тянуть время до приезда полиции. – Слушайте, я не пойму, это Швеция или нет?

– Швеция, Швеция, – крикнула мне в лицо мулатка, но Мохамед отстранил её плечом.

– Значит, тут действуют законы Швеции, правильно? Я гуляю, никого не трогаю, делаю фотографии. Я снимаю улицу и дома. И тут вы меня окружаете, не даёте пройти, разве это правильно?

– Ты не имеешь права снимать!

– Это вы не имеете права нападать на меня.

Полиция ехала совсем не так быстро, как в скандинавских детективах, а люди всё подходили и подходили.

– Вообще-то я из России, – сгорая от стыда, достала я последний козырь. – Мафия, Путин, «новичок». Ясно?

Никто не впечатлился. Мафии тут своей хватало.

– Три полоски, – вспомнила я песню. – Адидас-кроссовки!

Мохамед как-то странно посмотрел на меня. И в этот момент зазвонил мобильный.

– Это полиция. Где вы?

– Я недалеко от площади, рядом с магазином Halal Gross. Меня окружили и не пускают.

– Мы стоим у фонтана. Подходите.

– Я не могу, меня окружили.

– Если вы не придёте, мы не сможем вам помочь.

– Вы издеваетесь! Говорю же, меня окружили. Меня не пускают. Спасите меня, мать вашу!

– Если вы не придёте, – повторил равнодушный голос, – мы не сможем вам помочь. Через пять минут нам придётся уехать.

Я осторожно вытащила баллончик, спрятав его в рукаве. Оглядевшись, увидела сломанный деревянный ящик от яблок и, схватив его, заехала Мохамеду по лицу. Он упал, держась за голову, и из носа у него хлынула кровь. Люди заорали, мулатка кинулась на меня, но я плеснула ей в глаза из баллончика и побежала. Толпа бросилась за мной.

Большая полицейская машина стояла посреди площади. Два офицера, мужчина и женщина, прижимались друг к другу спинами, третий, с большим электрошокером, ходил вокруг машины, охраняя её. Похоже, полиция была напугана не меньше моего.

Женщина заметила меня, преследуемую толпой, и сделала шаг вперёд. Но я пробежала мимо. Достав на бегу проездной, успела заметить, что до отхода поезда в сторону станции Кунгстрэдгорден оставалась минута. И едва успела вбежать в вагон, как двери закрылись.

«Kak dela? Kak tjebje Rinkeby? » – пришло сообщение от Гудрун. «Бра, яттебра [2 - Bra, j? ttebra – хорошо, очень хорошо (швед. ). ]», – ответила я ей и, протерев рукой глаза, почувствовала резкую боль, такую сильную, что невозможно было открыть левый глаз. Видимо, на пальцах остались следы перца.

У сидевшего рядом чернокожего старика из сумки торчала бутылка воды. Я протянула руку, показав на бутылку, и он, удивившись, отдал её мне. Я промыла глаза, проливая воду на пол вагона, и стало легче.

Несколько дней я следила за новостями, не появится ли в них что-нибудь о Ринкебю, но никто не написал о сумасшедшей русской, избившей ящиком из-под помидоров местного гангстера. Это меня немного успокоило, значит, Мохамед не очень сильно пострадал, а полиция меня не разыскивает. Иначе плакало бы моё прошение об убежище.