Луна на дне пруда - Антон Леонтьев

– Пока, Лис! !!

Последнее сообщение Лис так и не прочитал: Васса, прислонившись спиной к взбитой подушке, все смотрела на две серые галочки, которые упорно не желали становиться синими.

Может быть, все-таки прочтет?

Лиса она знала целую вечность – ну, или во всяком случае, половину таковой. Лис, который был только для нее Лис – и только для нее и ни для кого-то другого. Даже родители звали его Илей, коллеги – Елец, а остальные восторгались его столь редким даже сейчас, когда дети получали самые невероятные прозвища, именем Елисей.

Елисей Петрович Лукин!

Да, для кого-то на родине уже Елисей Петрович, а за границей, где язык общения, в особенности в компьютерной сфере, был английский, точнее, американский его вариант, а если еще точнее, сленг, принятый в Кремниевой долине, Элайджа.

Наверное, их свели, бросив друг на друга так, что они практически превратились в одно целое, именно их имена – их столь редкие имена.

Потому что так же, как только он для нее был Лис, так и она была только для него Васёк. Родители нарекли ее Вассой (ну, был отец тогда, когда она родилась, помешан на фильме по пьесе Горького с Инной Чуриковой – ну назвали бы тогда Инной! ), но обращались к ней «Ася» или «Асечка».

Отчего же так в свидетельство о рождении и не внесли?

Имя свое она ненавидела, а больше всего терпеть не могла, когда ее дразнили Васей.

А ведь дразнили. И она даже дралась из-за этого с мальчишками. И зачастую одерживала верх – уже тогда она умела постоять за себя.

После начальной школы уже никто не рисковал называть ее Васей. А вот Лис сразу начал звать ее Васёк.

…Помнится, когда она спросила, что это ему в голову пришло, он со смехом ответил:

– Ну, так ты ведь Трубачёва, не так ли? «Васёк Трубачёв и его товарищи» – что, никогда не слышала?

Нет, не слышала, но потом посмотрела в интернете – какой-то жутко патриотический роман сталинской эпохи о настоящих пионерах и их пионерских подвигах. Лис, в отличие от нее, был жутко начитанным – когда вот только время на это находил?

И ради хохмы она и разместила на своей аватарке во всех социальных сетях пионерский горн – тот, кому надо, поймет ассоциативный ряд.

Кажется, допер только Лис, а остальные или донимали вопросами, почему «эта труба», или вообще ничего по этому поводу не замечали.

Ну, если она была для него Васёк, то он стал для нее Лисом – а потом на его аватарке и возник этот черно-белый, сцепившийся в почти идеальный круг хвостатый красавец, нарисованный, как узнала от Лиса позднее Васса, в первой половине двадцатого века крайне популярным, а потом надежно забытым художником, специализировавшимся на животных и растениях, Охара Косон.

Лис никогда не задавался – он просто жил своей жизнью. Был вот такой, хотя многие считали его жутко заносчивым. Еще бы, тридцати нет, а уже и в Кремниевой долине поработать успел, и в «Гугле» вкалывал, потому один за другим стартапы основал, два из которых разорились, а третий сработал (хотя прибыли почти и не принес, но зато помог обрести доступ в нужные сферы).

Все считали их любовниками и были уверены, что они пара. А они не только не спали вместе, они даже поцеловались всего один раз.

И никто не понимал, что их объединяет большее – большее, чем вожделение. Большее даже, чем любовь.

Одна душа на двоих.

Лис, конечно же, подвел какую-то жутко умную (а бывают ли, собственно, иные? ) философскую концепцию о двух половинках, некогда являвшихся одной сущностью, которые в бесконечной Вселенной ищут друг друга.

То ли Платон, то ли Аристотель, то ли еще какой-то древний бородатый грек, которого так любят цитировать на «Фейсбуке» или в «Твиттере» те, кто их в действительности никогда не читал.

И которых сама Васса терпеть не могла.

Лис читал – причем в оригинале на древнегреческом, который освоил, между прочим, во время долгих перелетов по планете по своим компьютерным бизнес-делам.

Лису это ничего не стоило – просто вот так взять и научиться читать на древнегреческом. То, что у Лиса были задатки гения, Васса просто знала – вопросы в этом отношении были неуместны.

Как и осознание того, что она сама была далеко не дурой, даже весьма умной, наверное даже, по мнению многих молодых (и не очень, но по большей части все же молодых), слишком даже умной. И одной из немногих женщин в компьютерной сфере.

Причем одной из крошечного количества, которая добилась успеха, пусть и не такого головокружительного, как Лис.

Васса знала, что ее не любят. Знала, что некоторые ненавидели. Боялись. Сплетничали о ней, повторяя имевшиеся в ходу небылицы. Со смаком изобретали новые.

Но ей было наплевать.

Ну, о Лисе и о ней самой за глаза говорили такое. Она над этим смеялась, понимая, что подобное – признание ее успеха.

Лис же вообще не обращал внимания.

Ну да, его успеху хоть жутко и завидовали, но нехотя, скрипя зубами и скрепив сердце, признавали за ним право на этот самый успех.

Еще бы, ведь он был одним из них: мужчиной.

Пусть и без столь модной сейчас бороды.

Да, наверное, поэтому-то она греческих философов так и не любила – не по причине несогласия с их философскими рассусоливаниями, а по причине их бород.

Они так напоминали все этих окруживших ее мужиков, молодых, очень молодых и не очень, которые только и ждали, чтобы она оступилась, допустила ошибку и потерпела поражение.

Борода – хипстера или лесоруба, Деда Мороза, или Бармалея, или еще какая – была обязательной частью их имиджевой униформы, примерно как наикрутейшие дорогущие кроссовки, наикрутейший дорогущий смартфон и бумажный бокал с отвратительным дорогущим кофе.

Причем кроссовки были элементом вариабельным: некоторые отдавали предпочтение кожаным мокасинам или сланцам, разумеется, тоже наикрутейшим и дорогущим.

А вот борода была атрибутом обязательным.

Васса дала себе слово, что такого удовольствия бородачам (молодым, очень и не очень) не доставит.

Конечно же, они утверждали, что она всего достигла (а она все же действительно достигла – в конце концов, на нее работало не меньше пяти десятков этих самых бородачей) только благодаря Лису и его гениальным идеям.