Империи Средневековья - Сильвен Гугенхейм

На примере чрезвычайно важного в этом отношении сборника папских писем 791 г. (Codex carolinus) прекрасно видно, как Римская курия на протяжении VIII в. формулировала и конкретизировала определение «империя» с акцентом на служении Церкви, а Каролингское государство, в свою очередь, только способствовало этому [50 - Codex carolinus, еd. Wilhelm Gundlach, MGH, Epist. III: Epistolae Merowingici et Karolini aevi, 1, Hanovre, Hahn, 1892, pp. 476–657. En dernier lieu, Dorine van Espelo, «A Testimony of Carolingian Rule? The Codex epistolaris carolinus, its Historical Context and the Meaning of imperium», Early Medieval Europe, 21–3, 2013, pp. 254–282. ]. Кодекс появился под именем Карла Великого, но вероятнее всего, его автором был Ангильрамн, епископ Меца, в то время исполнявший обязанности королевского архикапеллана. Ангильрамн объединил в одном сборнике 99 писем римских понтификов, адресованных Карлу Мартеллу, Пипину III и Карлу Великому. Эти письма подробно рассказывают о том, как Святой Престол, начиная с 730-х гг. , опирался не на византийских императоров, а на франкских королей. С тех пор как Юстиниан отвоевал Италию у готов, равеннские экзархи, представлявшие Византию, были единственными защитниками Апостольского Престола. Однако папы Григорий II (715–731), Григорий III (731–741) и Захария (741–752) перевернули устоявшийся порядок: сначала они отлучили от церкви византийского императора Льва III Исавра за его иконоборческую политику, затем попросили защиты у короля лангобардов Лиутпранда (712–744), а в скором времени начали искать поддержки у Карла Мартелла и после него у Пипина III, к которому обратились от имени самого святого Петра:

Я, Петр, апостол Божий, усыновивший вас как своих детей, взываю к вашему милосердию и умоляю защитить город Рим и вверенный мне народ, оградить их от врагов, избавить дом, где я поселился, от осквернения, освободить Церковь, что доверена мне властью Божией. Я умоляю и заклинаю вас внять горечи и вступиться против притеснений, которые чинит злокозненный народ лангобардов… Из всех народов под небесами Ваш, франки, главенствует в глазах Петра, апостола Божия; и поэтому я, руками своего наместника, перепоручаю вам Церковь, которую передал мне Господь, дабы вы избавили ее от посягательств врага [51 - Codex carolinus, lettre no. 10, pp. 501–502, rеdigеe sous le ponti cat d’Еtienne II (756), traduction et commentaire de Fran? ois Bougard, «La prosopopеe au service de la politique ponti cale», Revue d’Histoire de l’Еglise de France, t. 98, no. 241, 2012, pp. 249–284. ].

Таким образом, папские письма свидетельствуют о передаче полномочий константинопольских императоров франкским королям [52 - Br? ve synth? se gеopolitique dans Marie-Cеline Isa? a, «Charlemagne, l’empire et le monde (800)», dans Patrick Boucheron (dir. ), Histoire mondiale de la France, Paris, Seuil, 2017, pp. 96–99. ]. Миссия, возложенная на них была «императорской» по своей природе, даже когда она выражалась в более скромном титуле «патриций римлян», присвоенном Пипину III в 754 г. Речь шла о том, чтобы оказывать Римскому престолу военную защиту, в которой он нуждался. Однако, когда Карл Великий объединил разрозненные послания в одном сборнике, они приобрели более широкий смысл. Он пишет, что «все известные письма наместников Престола Святого Петра, князя апостолов, касающиеся империи (et etiam de imperio)», нужно копировать и сохранять, потому как они являются источником права и основной доктрины. Как отметила Дорина ван Эспело, формула et etiam de imperio, употребленная Карлом, означала не только то, что в сборник включены письма имперского (константинопольского) происхождения, но также и письма, в которых содержались рассуждения на тему империи. Непонятно, что мы должны понимать под этой формулировкой, быть может, письма были очевидным свидетельством несостоятельности восточных императоров? Или доказательством доверия, оказываемого римскими понтификами франкским королям, которым этих императоров предстояло заменить? В обоих вариантах сборник 791 г. мог послужить основой политического дискурса, направленного на возрождение Западной империи. Когда римские папы обосновали, что именно Каролинги должны стать «патрициями римлян», Карл Великий создал видимость того, что на него возложена императорская миссия. Метания историков от понимания «империи» как подобия Церкви к «империи», которая должна была воскресить Рим эпохи Августа, лишь подчеркивают сложность и многогранность концепции, изобретенной Каролингами.

Избранная библиография

BACHRACH, Bernard S. , Charlemagne’s Early Military Campaigns (768–777). A Diplomatic and Military Analysis, Leiden/Boston, Brill, 2013.

DAVIS, Jennifer, R., Charlemagne’s Practice of Empire, Cambridge, Cambridge University Press, 2015.

GRAVEL, Martin, Distances, rencontres, communications. Rеaliser l’empire sous Charlemagne et Lous le Pieux, Turnhout, Brepols (coll. «Haut Moyen? ge», 15), 2012.

GROSSE, Rolf et SOT, Michel (dir. ), Charlemagne. Les temps, les espaces, les hommes. Construction et dеconstruction d’un r? gne, Turnhout, Brepols (coll. «Haut Moyen? ge», 34), 2018.

WEST, Charles, Reframing the Feudal Revolution. Political and Social Transformation between Marne and Moselle, c. 800-c. 1100, Cambridge, Cambridge University Press, 2013.

WILLEMSEN, A. et KIK, H. (dir. ), Dorestad in an International Framework. New Research on Centers of Trade and Coinage in Carolingian Times, Turnhout, Brepols, 2010.

2

«Византийская» империя

Николя Дрокур

Памяти Алена Дюселье

От Средневековья и до наших дней мало какая империя так будоражила воображение, вызывала столько зависти и презрения, порождала такое количество предрассудков на свой счет, как Византия. Она продлила жизнь римской государственности более чем на 1000 лет и передала потомкам интеллектуальную культуру греческой Античности, а потому можно считать, что Византия, как государство и цивилизация, сыграла важнейшую роль в становлении европейской и всей «западной» культуры. Однако стоит признать, что наши современники обладают весьма скудными знаниями о Византии, несмотря на то что она отчетливо присутствует в коллективном воображении. Исходя из этого очевидного парадокса, в данной главе мы поведем речь о том, сколь близки бывают история и миф. Само существование византийского мифа говорит нам, что империя, которую мы даже называем неверным образом, надолго пережила Средние века и конец собственной государственности в 1453 г.

Помимо этой даты, знакомой каждому образованному человеку, о Византийской империи вспоминают в связи с ее уникальной способностью порождать одновременно восхищение и презрение. В нашем коллективном бессознательном само название этого государства подразумевает избыточную роскошь, о чем говорит расхожая французская поговорка «Это же Византия! » («C’est Byzance! » [53 - Восклицание: «Это восхитительно! » или «Живут же люди! » (Французско-русский универсальный словарь). – Прим. ред. ]); в современном французском языке прилагательное «византийский» до сих пор отсылает к пустым, бесплодным спорам, подобным тем, которые вели великие умы, рассуждая о половой принадлежности ангелов, в то время когда империя была на грани гибели. Византию в Западной Европе ценили только в XVI–XVII вв. , а в эпоху Просвещения, стоящую у истоков нашей современности, ее образ значительно потускнел. Монтескье считал, что Византия «соткана из восстаний, мятежей и измен», а Вольтер называл «Греческую империю» «мировым позором»; Гегель, в свою очередь, свел тысячелетнее существование империи к «череде злодеяний, подлостей и извечной слабохарактерности». Империю обвинили в том, что политическое в ней переплелось с религиозным, возложили на нее ответственность за нескончаемые низости и жестокости.