Охотник на шпионов - Владислав Морозов

– А если честно, нет никакой «другой стороны». Я тебе уже объясняла – там у нас единое государство. Так что на самом деле ты ни с кем не воюешь, утешься. По большому счету, наш отдел внутренней безопасности занимается всего лишь борьбой с теми, кто, как принято выражаться здесь, у вас, не согласен с пресловутой «генеральной линией». Только и всего. Или ты хочешь сказать, что тебе подобные похождения не нравятся?

– Да, не всегда, знаете ли. К примеру, прошлый раз меня не сильно впечатлил. Я как-то плохо воспринимаю дела, конечного смысла которых не понимаю и где даже пострелять-то толком не дают. Ну и, если без метафор, на что вы меня опять собираетесь подписать? Ведь вы же сюда сегодня свалились явно не просто так – опять я зачем-то понадобился. Так куда идти и зачем?

– Будем считать, что ты угадал. На спасательную операцию.

– Где и когда?

– На сей раз январь-февраль 1940 года. Карелия. А точнее Приладожье.

– Стало быть, война с белофиннами? – выдал я неполиткорректное, советское (а где-то даже и сталинское) название данного конфликта, прикинув, что попасть в лютую зиму из душного августа будет даже интересно, хотя бы с точки зрения перемены обстановки.

– Если тебе так больше нравится, можешь называть эту войну и так.

– И кто конкретно нас, а точнее, вас, в этот раз интересует?

– Будущий академик Игнатов Сергей Парамонович.

– Вот никогда о таком академике не слышал! – нагло заявил я, подумав с полминуты. Хотя утверждать, что я знаю имена всех отечественных академиков современного периода, точно не стоило. Поскольку еще в 1990-е различных псевдонаучных «академий» у нас в России наплодилось, как тех бактерий под ободком унитаза, даже больше, чем профессиональных протестантов-борцов против чего угодно. Нынче очень многие «по четным» академики, а по нечетным преподают какую-нибудь гнусную лабуду, вроде основ «кейнсианской экономической модели», в занюханном колледже или заманивают лохов на бизнес-тренинги собственной разработки. При этом, одновременно, я неожиданно вспомнил, что как-то, во время одной из своих прошлых «забросок», коротенько пообщался с человеком по фамилии Игнатов. Но это было в сугубо альтернативной реальности, и к любой науке тот Игнатов точно не имел вообще никакого касательства, поскольку был всего лишь разведчиком в мотострелковой части.

– Да, честно говоря, и не должен был слышать. Ты вообще-то, за всю твою жизнь, хоть что-нибудь слышал, к примеру, о физике темпорального поля? У вас тут это еще лет пятьдесят будет закрытая и считающаяся, мягко говоря, малоперспективной тема…

– Позвольте полюбопытствовать, а что такого изменится через пятьдесят лет? У людей отрастет третий, телепатический, глаз?

– В той временной точке, где мы с тобой сейчас мирно беседуем, человечеству настоятельно необходим фундаментальный научный переворот, который наконец запустит какую-то новую, следующую версию цивилизации. Но его все нет и нет. И первые признаки этого переворота появятся как раз лет через пятьдесят.

– То есть доживут, как я понял, не все?

– Ты правильно понял. Но именно тогда исследования темпорального поля станут одной из передовых областей науки.

– А сейчас что этому мешает?

– Ну, для начала, это безумно энергозатратная вещь. А как раз через полвека в обиход понемногу войдут принципиально новые источники энергии, вроде давней мечты многих в виде термоядерных реакторов, что позволит заметно удешевить подобные опыты, а затем поставить эти работы чуть ли не на поток.

– Допустим. Ну и кто он вообще такой, этот ваш Игнатов?

– Согласно формулировке из наших энциклопедий это один из главных теоретиков и фактически создатель теории темпорального поля. Очень закрытый ученый. Кстати, ты вряд ли слышал о нем еще и потому, что на момент нашего с тобой разговора он уже лет пятнадцать как умер – дедушка был 1920 года рождения. Но, тем не менее, его теоретические наработки очень пригодились уже после его смерти.

– Что-то я не очень въезжаю. Спасать того, кто все равно уже покойник? А смысл?

– Смысл в том, что в прошлом произошел некий, ранее никем не предусмотренный и потому неожиданный сбой. Дело в том, что в конце 1939 года будущему академику Игнатову было девятнадцать лет от роду. Он работал в электромеханическом цеху Кировского завода и одновременно заочно учился на физическом факультете Ленинградского государственного университета. Естественно, что тогда он, как и положено обычному студенту, о каком-то там темпоральном поле еще вообще ничего не слышал. Когда началась война с, как ты их называешь, белофиннами, его мобилизовали в Красную армию. И, по считающейся основной версии истории, работал он там по своей прежней специальности – занимался транспортировкой подбитых на Карельском перешейке танков на том же, родном для него, Кировском заводе и их последующим ремонтом, то есть на протяжении всей Зимней войны оставался в Ленинграде и благополучно пережил эту войну, как, впрочем, и последовавшую за ней Вторую мировую. В 1941-м, еще до того как замкнулось кольцо блокады, Игнатов, в числе прочих, был эвакуирован из Ленинграда в Челябинск, где затем и работал на танковом производстве, изредка выезжая на фронт исключительно в составе испытательных и ремонтных бригад. То есть, по состоянию на 1945 год, он оставался живым и здоровым. Но вдруг, совершенно неожиданно, случилась странность – возник некий приказ, в результате которого Игнатов отбыл на Карельский фронт в составе 13-го армейского ремонтно-восстановительного батальона и там вместе с ним попал в окружение.

– Это, часом, не один из тех «котлов» в районе Леметти, где погибли 18-я стрелковая дивизия и 34-я легкотанковая бригада?

– Не совсем, хотя участок фронта ты угадал правильно. Действительно Приладожье. Но это один из более мелких «котлов» где оказались зажаты разрозненные подразделения самых разных частей Красной армии и тылы той самой 18-й стрелковой дивизии. Произошло это все на так называемой дороге Метса-тие, несколько северо-восточнее только что упомянутого тобой Леметти, в районе Кууромется. А поскольку в тех небольших «котлах» зачастую не было даже батальонов полного состава, известно о них крайне мало…

– То есть вы хотите сказать…

– Да. Мы еще не успели узнать, кто все это подстроил, но совершенно очевидно, что тут опять явно не обошлось без некоего направленного воздействия извне. Сейчас мы это пытаемся выяснить. Но ясно, что за этим безобразием снова стоят индивиды из числа тех, кто у нас там выступает резко против любых опытов с временем и темпоральным полем. Собственно, ты с некоторыми из них уже встречался…

– То есть, если будущий академик погибнет или пропадет без вести в этой чертовой тайге, вам останется только кусать локти, поскольку вся премудрая теория темпорального поля накроется медным тазом?

– Я не думаю, чтобы она, как ты выражаешься, «накрылась», иначе нашего разговора, скорее всего, не было бы.

– Хотите сказать, что вместо Игнатова все равно, рано или поздно, найдется другой теоретик подобной же тематики, какой-нибудь доктор Сунь Буй Вхер или профессор Факерман?

– Да. Но если с Игнатовым что-то случится, это неизбежно вызовет разного рода искажения последующих исторических событий. И многие вещи, прямо связанные с теорией темпорального поля, наверняка окажутся под угрозой. Да и последующая реальность причудливо изменится, может даже возникнуть какой-нибудь ее очередной, альтернативный вариант, что для нас не есть хорошо. В общем, пока этого не произошло, надо попробовать привести все в норму.