Охотник на шпионов - Владислав Морозов

– Стало быть – исправляем искажения пространственно-временного континуума путем возвращения красноармейца Игнатова из-за линии фронта?

– Да.

– Почему опять я? Насколько я понимаю, у вас для этого свои гарные хлопцы есть!

– Возможно, тебе это покажется странным, но нет. Ты будешь смеяться, но твоя кандидатура показалась кое-кому из наших начальников наиболее подходящей.

– С чего бы это, интересно знать?

– А с того, что, как ты уже, наверное, успел понять, мы, увы, не всесильны и не всезнающи. И особенно скупы наши знания о событиях, подобных разным малым войнам XX века. Например, в этой самой пресловутой Зимней войне ты должен ориентироваться явно лучше многих наших специалистов.

Услышав это, я чуть было натурально не заржал. Все-таки, похоже, за последующие столетия действительно было просрано значительно больше знаний, чем я мог предполагать. Хотя, чего я удивляюсь? Например, тот же Советский Союз более-менее материален ровно до тех пор, пока живы типы вроде меня, то есть те, кто успел пожить в нем хоть немного. А вот когда мы все перемрем, тут-то и начнется та самая «полная и окончательная победа демократии», о которой так мечтали мордастые отечественные вождишки из 1990-х. Только нас это уже волновать не будет.

И это я-то для них специалист? Ну-ну. Допустим, я за свою жизнь прочитал несколько десятков книг (от художественной литературы до сборников документов) и статей разного качества о Зимней войне да посмотрел некоторое количество кинохроники и фотографий на эту тему. Плюс к этому несколько художественных фильмов, из которых наш на эту тему есть ровно один – «Машенька» Ю. Райзмана, вышедший на экраны в 1942 г. , а снимавшийся в 1940—1941 гг. , явно по горячим следам той краткой кампании (разного рода финские поделки 1980—1990-х гг. на эту тему, вроде считающиейся в Хельсинки «классикой кино и литературы» «Talvisota» 1989 г. , где «проклятых большевиков» кладут направо и налево прямо-таки штабелями, трудно считать за источники сколько-нибудь правдивой информации). Что еще? Ну, допустим, я, в общих чертах, ориентируюсь по карте на тему того, где там что было и когда. Но ведь реально-то я в тех краях дальше Питера все рано не бывал. Или в их не сильно светлом будущем все работает по тому же очень старому принципу «одноглазого среди слепых»? Дескать, лучше хоть что-то, чем вообще ничего? На безрыбье и жаба – лабордан?

– Допустим, – сказал я, решив не высказывать эти свои сомнения вслух. Хотя о чем это я – кого из моих работодателей вообще волнует, что я там думаю?

– Хорошо, что ты это понимаешь. Но главное даже не это.

– А что тогда главное?

– Дело в том, что мы уже отправили для спасения Игнатова группу из трех единиц.

– В каком смысле «единиц»? – уточнил я, заметно удивившись этой странной формулировке.

– «Единиц» – потому что это не люди, а Кюнсты.

– Кто-кто? ! – еще больше удивился я.

– Кюнсты, они же Компосы, от немецкого «k? nstlich», или английского «composite», или французского «сompositigue». По нашей классификации – искусственные, человекоподобные организмы.

– Ого. Это что, опять ходячие банки данных, навроде той эрзац-фрау, с которой я в прошлый раз изрядно хлебнул шилом патоки, таскаясь по Восточной Европе?

– Не совсем. Эти устроены куда проще. Простые боевики-функционалы с минимально необходимым искусственным интеллектом.

– Н-да, хрен редьке не товарищ. Но мне от этого вовсе не легче. И что же эти «боевики-функционалы» нафункционировали такого, раз в итоге все равно понадобился я?

– Под видом разведгруппы 301-го отдельного лыжного батальона Кюнсты благополучно нашли и взяли под опеку будущего академика.

– Стоп! А чем столь знаменит этот самый 301-й лыжный батальон РККА, коли уж ваша группа решила работать именно под него?

– Как раз ничем. Единственное достоинство этой части – окруженцы в «котлах» точно знают о его существовании. 301-й лыжный батальон был сформирован в начале 1940 года, в основном из добровольцев, а затем его личный состав пытались использовать для связи с окруженными частями, организации снабжения «котлов» и их деблокады. Ни одну из этих задач до марта 1940 года выполнить не удалось, а батальон потерял при этом две трети личного состава.

– Ого. Говорите, что мало знаете о Зимней войне, а сами вон какие подробности чешете как по писаному! – Выдав эту фразу, я лихорадочно соображал и наконец понял, что по-фински «Кууромется» – это что-то вроде «глухой лес», а «Метса-тие» – всего лишь «лесная дорога». Что, видимо, должно хорошо характеризовать суть этих географических точек, где и по сей день, похоже, ни хрена нет, разумеется, кроме леса и дороги.

– Это не подробности, а всего лишь кое-какие детали информационного прикрытия операции. Ведь все должно быть достоверно. Ты лучше слушай и не перебивай. Самое неприятное, что после того как Кюнсты отыскали Игнатова, странности продолжились.

– Что значит «продолжились» и какие именно?

– Изначально наша поисковая аппаратура была настроена на ДНК объекта.

– Стоп! Это как? Вы что, успели у него соответствующий анализ взять?

– Зачем? Для получения нужного биоматериала вполне достаточно было того, что наши агенты тайно побывали у него в квартире. Тут хватило предметов первой необходимости – посуда, белье, одежда, книги и прочее.

– Ладно, и что с того? При чем тут вообще ДНК? А кроме того – разве в 1940 году на земной орбите болтались какие-то спутники-шпионы? Я как-то слабо представляю, каким образом эта ваша аппаратура смогла отслеживать нужного человека, да еще и при отсутствии у последнего каких-либо электронных устройств, к которым можно было бы «привязаться»? !!

– В радиусе до сотни километров аппаратура, которую обычно используют наши оперативники, может нормально отслеживать местонахождение любого биологического объекта, если, конечно, его характеристики известны заранее. И никакие спутники для этого не нужны. Так вот, уже после того как Игнатов был нами обнаружен, поисковая аппаратура почему-то неожиданно начала фиксировать буквально в нескольких километрах от будущего академика еще одну человеческую отметку с очень сходными параметрами.

Здесь я поймал себя на мысли, что в этот раз голографическая Блондинка слишком уж часто употребляла слово «неожиданно», странное для людей из будущего, которые, по идее, должны знать о прошлом все или почти все. Неужели дела действительно складывались столь хреново?

– Что, какой-нибудь брат-близнец? – здраво предположил я. Не подсунул же какой-нибудь злодей в 1940 год игнатовского клона? Или все-таки подсунул?

– Судя по всему – нет. Конечно, о биографии Игнатова мы знаем мало, но, по дошедшим до нас официальным данным, у него не было родных братьев или сестер, да и никто из других его относительно близких родственников на Карельском фронте зимой 1939/40 гг. не был. Кроме его самого, разумеется.

– А клон? – ляпнул все-таки я.

– Что «клон»? – не поняла Блондинка.

– Ну, чисто в порядке бреда – если у вас там все так просто, могло же некое заинтересованное лицо добыть биоматериал будущего академика, изготовить на этой основе клона, а потом отправить его в прошлое?