– Да. Хотим узнать, каково это – побеждать скифов.

Тавры столпились позади Лика. Так что он мог видеть только Савлия, что стоял ближе всех. Однако этого было достаточно. Оборотень отлично разглядел, как оскалилось лицо юного тавра и в полуоткрытом рту блеснул клык.

Аттал грозил, что бросит на холм войска. А Савлий уже сейчас был готов броситься на Аттала. Получается, у его дружины есть небольшое, но преимущество.

Лик подумал, подумал ещё раз – и решил идти другим путём.

– Нет нужды,– невриец махнул рукой, словно отгонял назойливую муху,– Мы, скифы, не воюем с теми, кого настигло помрачение. Мы уйдём, а этот бесполезный холм оставим вам. Он вас всё равно не спасёт. Таких безумцев уже никто не спасёт, – ни человек, ни бог. Даже если сам Пабий-Громовержец, которого вы зовёте Зевсом, начнёт метать молнии в армию ваших врагов, вы первыми же побежите из города, чтобы ловить их руками.

– Так значит, ты говоришь, что вы не собираетесь с нами сражаться?– спросил Аттал.

– Мы собираемся вас покинуть,– ответил Лик,– Скоро сюда придёт Палак. Вот он с вами и расправится. А нам до вас дела больше нет.

– Этот степной варвар ничего вам не сделает,– спокойно произнёс агораном,– Вы, дикие волки, просто не знаете, что такое богатство. В Калимене больше богатств, чем во всех его дворцах вместе взятых. А ведь Калимена – не главный город нашего союза.

– Значит, у Палака будет повод захватить и другие города. Он уже седлает коней.

– Палак может седлать самых лучших коней – ему не перескочить наши высокие стены.

– Ольвию он уже взял. Стены Ольвии были ниже?

– Ольвия стоит на болоте. А у нас – бухта, про которую пели ещё во времена киммерийцев…

– И где теперь эти киммерийцы, кроме песен?

– Думаешь, скиф, мы боимся смерти и поражения?

– Я думаю, прямо сейчас вы обречены на смерть и поражение,– Лик поднялся,– Уходите! Прочь! К воронам!

Он замолчал и бросил короткий взгляд на Савлия. Тот насмешливо улыбался. Видимо, уже предвкушал вкус жареных крабов из трофейной бухты. И новость о том, что гордая Калимена взята и разграблена.

Аттал развернулся и зашагал прочь. Но не успел сделать и десятка шагов, когда знакомый женский голос разорвал тишину:

– Агораном Аттал, постойте! У меня к вам послание от царя Палака.

Глава 4. Ихневмон и Еловрит

12

Это была та самая девушка из скифского племени – на коне и с флажком парламентёра. Она снова стоит у холма и смотрит на лагерь оборотней с лёгким презрением, как горожанин на варварскую деревеньку.

Как она могла так быстро вернуться?

Лик прикинул, потом пригляделся к коню и понял – это с трудом, но возможно. Если менять коней, можно за день доскакать отсюда до Новой Столицы, доложиться царю и вернуться под Калимену с новым посланием.

Здесь, на Киммерийском полуострове, всё близко. Намного ближе, чем кажется.

Был и другой вывод, ещё неприятней. Когда Палак прикажет выдвигаться, его армия окажется под стенами внезапно, за один или два перехода. И в Калимене, и в Херсонесе жители лягут спать, а наутро увидят, что вражеский лагерь уже под стенами… Хорошо, если осаждённые успеют закрыть ворота и убрать от стен строительные леса.

Агораном повернулся в её сторону. Он опять был вынужден смотреть снизу вверх. И опять делал это, не теряя достоинства.

– Вам послание,– сообщила девушка.

– Читай,– был ответ.

Снова разворачивается очередной свиток. Когда-нибудь на горе поставят храм Меспеллы, Могучей Луны – и разворачивание свитка станет частью ритуала.

Это послание было составлено по-гераклейски. Но Лик почти всё понял – он научился, пока рос в Новой Столице, и языку, и разбирать выговор местных скифов.

Вождь Палак, Скифии Киммерийской повелитель, богатой конскими пастбищами, мудрым управителям города Калимена радоваться желает!

Дошло до нас, что бесчестный Лик Невриец, убийца и ликантроп, ищет убежища у стен вашего города. Предлагаю вам изловить его и передать моим слугам, живым или мёртвым. В том случае, если такое для вас невозможно, советую не препятствовать моим слугам в ловле и наказании этого разбойника. Если исполните это и принесёте присягу – быть вам свободным городом под моей защитой. Гордый Херсонес больше не посмеет вами помыкать. А если попытаетесь укрыть бесчестного Лика или принять в союзники, ждёт вас с ним одна судьба, а дети и домашние ваши станут моими рабами.

– То есть, Палак нам приказывает,– Аттал наклонил голову, словно хотел получше прислушаться.

– Пока предлагает,– ответила девушка,– Вам лучше заключить с ним союз по своей воле. Будет союз – и великий Палак дальше будет вам предлагать. Откажетесь – и он вас сначала покорит, а потом будет уже приказывать. Я советую вам прислушиватьс к предложениям. Потому что приказы его тяжелы.

– Передай вашему Палаку,– Аттал оскалился под космами бороды,– что вольные города спросят его варварского совета, когда придёт пора навоз убирать или коням хвосты расчёсывать. А с нашими делами и жителями мы и сами управимся. Пусть пойдёт попрыгает, раз у него фригийский огурец в…

Где именно расположен фригийский огурец, Лик услышать уже не успел. Копьё с флажком свистнуло, рассекая воздух, и звонко вошло Атталу прямо в голову.

Арогораном охнул, всхлипнул и осел на траву, роняя кровь из разбитого носа. Попытался сказать что-то ещё, но второй удар копья опрокинул его на землю. Так он и остался лежать, лицом в кровавой луже и совершенно бесшумный.

Ещё одно тело,– подумал Лик. Юному оборотню казалось, что он смотрит на эту сцену с большой высоты, где парят орлы и слышится движение небесного огня. Умирающее тело корчилось на траве, но невриец всё равно был на удивление спокоен.

Он лишь отметил, что Аттал, конечно, заслужил посмертное жертвоприношение. Он отказал Лику в дружбе – это обидно, согласен. Но тогда он говорил от лица города. А сейчас он отказался склониться перед Палаком. И это было его собственное решение.

Парни схватились за копья и выставили перед собой, словно собирались вспорость коню. Но девушка махнула рукой и они замерли – как новобранцы по одной команде опытного офицера.

– Заберёте его тело,– произнесла она,– Отнесёте в город. Покажите всем. Расскажете, что он говорил про моего правителя. Пусть горожане увидят, что бывает с тем, кто клевещет на царя непобедимых скифов.

– Ты убила нашего агоранома!– процедил сквозь зубы тот парень, что стоял слева. Но напасть не рискнул.

Лик решил, что и не рискнёт.

– Изберёте себе нового,– ответила девушка,– Агораном – не кузнец, ничего ему уметь не надо.

Парни посмотрели на неё, потом перевели взгляд на холм. Почти никто из тавров не понимал по-гераклейски – но язык силы они понимали отлично. И, как завороженные, смотрели на то, что произошло.

Горожане поняли, что с холма помощи не будут. И подчинились.

Взяли тело агоранома подмышки и потащили прочь, в сторону города. Копья им только мешали и они постоянно пытались ухватить их поудобнее.

Девушка смотрела им вслед, сжимая поводья. Потом перевела взгляд на холм – и окаменела.

Лик уже стоял в полный рост. Глаза сощурены, отросшие рыжие кудри развеваются под прохладным ветерком.

Уже у неё на глазах он вытянул правую руку.

– Лук мне!– скомандовал юный оборотень.

13

Близнецы бежали наперегонки. Один с луком, второй с колчаном. Ещё не добежав, Дандалид просто кинул оружие. Брат последовал его примеру.

Лик поймал лук, потом колчан. Поставил колчан на землю и начал проверять тетиву.

– Что ты собираешься делать, невриец?– спросила девушка по-скивски.

– Посмотрим, как далеко ты сможешь ускакать с новым посланием,– отозвался Лик, и вынул стрелу из колчана.

В голову пролезла непрошенная мысль, – вместо колчана надо завести ещё и деревянный футляр для стрел. По-гераклейски он называется горит. К седлу его не подвесишь, но стрел помещается больше. Если ты в лагере, то очень удобно.

– Я не буду убегать,– спокойно ответила девушка,– Но прежде, чем выстрелить – выслушай.

– Как скажешь,– ответил Лик и положил лук перед особой. А стрела так и осталась в руках. Пока девушка говорила, юный оборотень вертел её в руках и пощипывал оперение.

– Зовусь я Каллиопа,– начала девушка. Она говорила по-скифски, так что понять её могли все,– Как ты знаешь, женщины у скифов редко носят гераклейские имена. Они бывают либо у аристократов, что подражают жителям городов. Либо у тех, кто родился в рабстве.

Я была рабыней ещё прежде, чем родилась. Моя мать была из скифов, и тоже рабыней. Я никогда не спрашивала, как она попала в рабство и кто были её родители.

Я не знаю и имени моего отца. Возможно, он был рабом, возможно и свободным человеком. Я думаю, мать его любила. Но она зачала меня не по собственной воле, а по приказу хозяев.

Хозяева и назвали меня Каллиопой. Им было сложно запоминать скифские имена.

Что самое страшное, удел моего рабства был почти счастливым.

Это была обычная пара из эллинских переселенцев. Они разводили птицу на окраине Ольвии, их дочери давно вышли замуж и оставили дом.

Хозяева были люди небогатые, но рачительные. Они понимали, что проживут долго поэтому нужны молодые руки, которые будут стряпать, омывать их дряблые тела, и выносить их их ночные горшки. И заранее приказали моей матери завести детей.

Пока они будут стариться, она должна была обучить мне всему, что положено знать служанке в моём положении.

Повторюсь, я не знаю, кто был моим отцом. Может быть, он был недостаточно важный человек, чтобы набить цену. Меня часто дразнили этим, но я не видела в этом ничего важного. Даже если этот ещё крепкий старик с окладистой бородой и был моим отцом, он всё равно остался моим хозяином.

Я думаю, что мой отец был всё-таки скиф. Может быть, он был даже моложей моей матери. В моём лице нет ничего гераклейского, и раньше на рынке Ольвии хватало скифов не продажу.

Скифы часто ищут военный удачи, – вы знаете это по себе. И бывает так, что удача от их отрабатывают. Поэтому на невольничьих рынках так много скифских рабов, который не умеет ничего, кроме войны. Я думал, их там даже больше, чем возможных покупателей. Их приходится для верности продавать за море, – но даже там они убегают.

Но мне бежать было некуда. Я жила в городе и скифской воли не знала. Впрочем, в городах её знает никто. Как я уже сказала, помнят о ней лишь молодые скифские рабы, шумные и бесполезные.

Я родилась и росла, вскормленный моими хозяевами. Нельзя сказать, что они меня угнетали. Я была всё равно, что младшей в семьи – но, в отличии от детей, я была из тех младших, кто никогда не станет старше.

Я была рада, что хозяева знают меня в лицо и готовы меня накормить. Мне не придётся выходить замуж за нелюбимого, или пытаться продать себя, как это приходится делать свободным девушкам. И никто не осмеливался высмеивать меня за то что я рыжая, а не пышнобёдрая гераклейка с кудрявыми черными волосами.

Так что детство было счастливым – насколько счастливым может быть детство в рабстве.

Но смерть всегда стояла рядом со мной. Точно так же, как она стоит рядом с каждым из вас. Мы стараемся о ней не думать, а она просто приходит. К каждому – в его час, и всегда – не вовремя.

Моя мать и отец семейства умерли в один год, когда пришла холера. И нас осталось двое в домике – я и хозяйка. По возрасту она годилась мне в бабушки.

Я была ещё достаточно молода, чтобы верить, что меня ждёт беззаботная жизнь. А вот хозяйка переживала это тяжелее.

Она говорила, что собирается отпустить меня на волю и завещать мне часть имущства за всё то, что я сделала в эти годы. Но не сразу, а потом, когда закончится её жизнь. Она боялась, что если дать мне свободу, то я немедленно её брошу. Убегу за море или ещё неизвестно куда.