Дети из всех слоев общества убеждают меня, что любят своих родителей и любимы ими, – даже те, с кем жестоко обращаются. Когда маленьких детей просят дать определение, они в основном соглашаются, что любовь – это приятное чувство. Они сравнивают его со вкусной едой, особенно с любимой. Они объясняют: «Мама любит меня, потому что заботится обо мне и помогает поступать правильно». Когда их спрашивают, как нужно любить, они упоминают объятия и поцелуи, доброту и нежность. Представление о том, что любовь – это получение желаемого, будь то объятия, новый свитер или поездка в Диснейленд, затрудняет более глубокое эмоциональное понимание любви в мышлении детей.

Нам хотелось бы верить, что большинство детей рождаются в домах, где их любят. Однако любви в семье не может существовать, если взрослые не научились любить. Хотя многие дети и растут в семьях, где о них в той или иной степени заботятся, любовь там может не проявляться или вовсе отсутствовать. Взрослые любой классовой, расовой и гендерной принадлежности могут обвинить в этом собственные семьи, поведав нам о детстве, где любви не было, где царили хаос, пренебрежение, жестокость и принуждение. В своей недавней книге «Воспитанные в неволе. Почему Америка подводит своих детей?» (англ. Raised in Captivity: Why Does America Fail Its Children?) Люсия Ходжсон документально подтверждает реальность отсутствия любви в жизни большого количества детей в Соединенных Штатах. Каждый день тысячи детей в нашей культуре подвергаются словесному и физическому насилию, голоду, пыткам и убийствам. Они – настоящие жертвы личностного терроризма, поскольку у них нет ни коллективного голоса, ни прав. Они остаются собственностью взрослых, которые поступают с ними по своему усмотрению.

Любви без справедливости не существует. И пока мы живем в культуре, которая не уважает, не поддерживает основные гражданские права детей, большинство из них так и не познают любви. В нашей культуре частная семейная жизнь – это единственная институционализированная сфера власти, которая может быть автократической и фашистской. Будучи абсолютными правителями в рамках своей семьи, родители без всяких обсуждений решают, что лучше для своих детей. Если при этом права детей ущемляются, у них нет возможности обратиться в суд. В отличие от женщин, которые могут объединиться против сексистского господства, требуя равных прав и справедливости, дети, которые подвергаются эксплуатации и угнетению, могут рассчитывать только на помощь благонамеренных взрослых.

Всем нам известно, что взрослые, независимо от класса или расы, редко вмешиваются, чтобы выяснить или оспорить то, что их сверстники делают со «своими» детьми.

Однажды на вечеринке, где по большей части собрались образованные, высокооплачиваемые профессионалы разнообразных рас и поколений, была поднята тема дисциплинирования детей при помощи ударов. Почти все гости старше тридцати лет заявили о необходимости применения физических наказаний. Многие из присутствующих в зале в детстве получали шлепки или побои. Мужчины громче всех выступали в защиту физических наказаний. Женщины, в основном матери, говорили о том, что битье – это крайняя мера, к которой они прибегают в случае необходимости.

Пока один из мужчин хвастался агрессивными побоями, которые получал от своей матери, убеждая всех вокруг, будто ее действия «пошли ему на пользу», я прервала его и предположила, что он, возможно, не был бы женоненавистником, если бы в детстве его не избивала женщина. Конечно, нельзя утверждать, что каждый человек, которого били в детстве, вырастет таким же жестоким, но я все же хотела, чтобы присутствующие гости признали, что насилие со стороны взрослых в детстве имеет пагубные последствия во взрослой жизни.

Молодой специалист, мать маленького мальчика, с гордостью заявила, что сына она не бьет. Когда ребенок плохо себя вел, она щипала его до тех пор, пока тот не понимал, что от него требовалось. Разве это не форма насилия? Гости поддержали молодую мать и ее мужа в их методах, но лично меня ее действия поразили. Но, к сожалению, я была одиноким голосом, выступавшим в защиту прав детей.

Позже, уже на собрании с другими людьми, я попросила представить ситуацию, в которой мужчина, недовольный поведением жены или спутницы, изо всех сил щипал бы ее. В ответ на мою фразу все остолбенели. Они увидели в этом действии принуждение и оскорбление. Но при этом никто не признал, что это неправильно по отношению к детям. Все родители утверждали, что любили своих детей. Все они имели высшее образование. Большинство из них называли себя либералами, поддерживающими гражданские права и феминизм. Но когда дело касалось прав детей, у них появлялись другие стандарты.

Один из самых важных социальных мифов, который мы обязаны развенчать, заключается в убеждении родителей, будто жестокость и пренебрежение сосуществуют с любовью. Жестокое обращение и пренебрежение отрицают любовь. А вот забота и уважение, противоположные жестокости и унижению, являются ее основой. Никто не может с полной уверенностью говорить, что он любит, если ведет себя жестоко. Однако в нашей культуре родители постоянно так поступают. Детям говорят, что их любят, продолжая подвергать их насилию.

Повсеместное жестокое обращение является свидетельством несостоятельности практики любви.

Многие из мужчин, рассказавшие истории из личного опыта в книге «Из юноши в мужчину» (англ. Boyhood, Growing Up Male), вспоминают о насилии со стороны родителей и о приобретенных в результате их действий психологических травмах. В своем эссе под названием «Когда отец меня бил» Боб Шелби описывает боль от постоянных побоев со стороны отца: «Из опыта общения с отцом я узнал о злоупотреблении силой. Избивая мою мать и меня, он фактически лишал нас возможности реагировать на унижения. Мы перестали протестовать против нарушений наших границ. Мы перестали ощущать себя личностями с собственными нуждами, потребностями и правами». На протяжении истории Шелби выражает противоречивые представления о значении любви. С одной стороны, он говорит: «Я не сомневаюсь, что отец любил меня, но его любовь была неправильно направлена. Он утверждал, что хотел дать мне то, чего у него не было в детстве». С другой стороны, Шелби признается: «Но вместо этого он показал мне собственные трудности, поскольку сам он всю жизнь боролся с чувством, что его не любили». Когда Шелби описывает детство, становится ясно, что отец испытывал к нему привязанность и иногда выражал заботу. При этом он не знал, как дарить и получать любовь. Любовь, которую он давал, была подорвана жестоким обращением.

Руководствуясь взрослыми воспоминаниями, Шелби рассказывает о влиянии физического насилия на его детскую психику: «По мере того как интенсивность боли от его ударов возрастала, я чувствовал боль в своем сердце. Я понял, что больше всего меня ранило чувство любви к человеку, который меня бил. Я прикрыл свою любовь темной завесой ненависти».

Похожую историю в автобиографических повествованиях рассказывают и другие мужчины всех классов и рас. Один из мифов о равнодушии состоит в том, что оно существует лишь среди бедных и обездоленных. На самом же деле отсутствие любви не является результатом бедности или материального недостатка. В семьях, где материальные привилегии в изобилии, дети точно так же страдают от эмоционального пренебрежения и жестокого обращения. Чтобы справиться с болью от нанесенных в детстве психологических ран, большинство мужчин в книге искали ту или иную форму терапевтической помощи. Чтобы найти путь к любви, они должны были исцелиться.

Многие мужчины в нашей культуре так и не могут оправиться от жестокого детства. Исследования показывают, что мужчины и женщины, неоднократно подвергавшиеся унижениям и насилию, с большей вероятностью предрасположены к жестокому обращению с другими. В книге Джарвиса Джея Мастерса «В поисках свободы. Записки из камеры смертников» (англ. Finding Freedom: Writings from Death Row), в главе под названием «Шрамы», он рассказывает о том, что подавляющее большинство шрамов на телах сокамерников (не все из которых находились в камере смертников) не были, как можно подумать, результатом насильственного взаимодействия с другими взрослыми. Это были рубцы от детских побоев, нанесенных родителями или другими опекунами. При этом, по его словам, никто из них не считал себя жертвой насилия: «На протяжении многих лет пребывания в учреждении я, как и многие из этих мужчин, бессознательно укрывался за тюремными стенами. Но, прочитав серию книг для взрослых, подвергшихся жестокому обращению в детстве, я стал приверженцем процесса изучения собственного детства». Организуя мужчин для группового обсуждения, Мастерс пишет: «Я говорил с ними о боли, которую пронес более чем через дюжину мест заключений. И я объяснил, как эти события привели меня в ловушку, в которую я попал». Как и многие дети, подвергшиеся насилию, эти мужчины были избиты матерями, отцами и другими лицами.

Когда мать Мастерса умирает, он испытывает горе, потому что не может в этот момент быть рядом с ней. Другие заключенные не понимают столь явной тоски, учитывая, что она пренебрегала им и жестоко обращалась. Джарвис отвечает: «Да, она пренебрегала мной, но разве я должен пренебрегать собой, отрицая, что хотел бы оказаться рядом с ней в момент ее смерти? Разве я могу отрицать, что я все еще ее люблю?». Даже в тюремной камере сердце Мастерса остается открытым. И он может честно признаться, что жаждет дарить и получать любовь. Жестокое обращение взрослых редко меняет желание ребенка любить и быть любимым. У взрослых людей, получивших в детстве раны, желание быть любимыми сохраняется, даже когда они ясно осознают, что родительскую любовь получить невозможно.

Зачастую дети хотят оставаться рядом с жестокими родителями ввиду катексиса. Они цепляются за ошибочное предположение, что родители любят их, невзирая на побои. Они отрицают жестокое обращение и сосредотачиваются на случайных актах заботы.

В прологе к своей книге «Создавая любовь» Джон Брэдшоу описывает путаницу в понимании любви словом «мистификация». Он делится: «Меня воспитывали в убеждении, что любовь заключается в кровных отношениях. Вы совершенно естественно любите членов своей семьи. Мои чувства не являлись выбором. Любовь, о которой я узнал, была навязана долгом и обязательствами… Моя семья научила меня правилам и представлениям нашей культуры о любви… Даже из лучших побуждений родители часто путали любовь с тем, что сейчас мы бы назвали жестокостью». Чтобы развенчать значение, искусство и практику любви, нам необходимо использовать здравые определения в разговоре с детьми, а также следить за тем, чтобы любящие действия никогда не были омрачены жестоким обращением.

В таком обществе, как наше, где дети лишены всех гражданских прав, очень важно, чтобы взрослые научились доброму обращению. Установление границ и обучение детей самодисциплине является важной частью любящего воспитания. Когда родители начинают дисциплинировать детей, применяя наказания, это становится моделью поведения, которую дети уставивают. Любящие родители прилагают все усилия, чтобы дисциплинировать детей без наказаний. Нет, это вовсе не значит, что они никогда их не наказывают. Вся суть кроется в том, что в качестве наказаний они отдают предпочтения таким методам, как тайм-аут или лишение привилегий. Они сосредотачиваются на том, чтобы научить детей брать на себя ответственность за собственные поступки. Поскольку подавляющее большинство из нас выросло в семьях, где наказание считалось основным – если не единственным – способом воспитания, тот факт, что дисциплине можно научить без физической силы, многих удивляет. Один из самых простых способов приучить детей к дисциплине – это научить их соблюдать порядок в повседневной жизни, убирать за собой. Приучить ребенка убирать игрушки в соответствующее место после игры – это один из методов воспитания ответственности и самодисциплины. Кроме того, на этом практическом примере они могут научиться справляться с эмоциональным беспорядком.

* * *

Если бы по телевидению показывали правильные модели любящего воспитания, родители могли бы научиться этим навыкам. Телевизионные шоу, ориентированные на семьи, часто представляют детей, которые чрезмерно балуются, проявляют неуважение или ведут себя неадекватно. Зачастую они ведут себя даже более взросло, чем их родители. То, что мы видим по телевизору, в лучшем случае моделирует неподобающее поведение, а в худшем – отсутствие любви. Отличным примером является фильм «Один дома», воспевающий непослушание и насилие.