Значит, Бруно стал Наставником. Неплохой взлет по карьерной лестнице для редактора средней руки, которым он подвизался в Литинституте. Почему он сделал вид, что не узнал Отто? Узнавать прежних коллег не позволялось Правилами? Или он побоялся, что Отто воспользуется их знакомством и выторгует себе послабления?..

Впрочем, сейчас это не имело значения. У Отто были дела поважнее: ему следовало сдать в ателье верхнюю одежду, продлить листок нетрудоспособности и оформить в собесе пособие, и все это следовало успеть до ужина у Уны.

8. Ужин

Уна встретила его холодно и настороженно. Она уклонилась от дружеского поцелуя в щеку и посторонилась, давая Отто пройти. На ней было синее платье с белыми разводами. Выглядела она замечательно, несмотря на хмурый вид и нарочитую отстраненность.

Отто кольнула острая боль. Эта женщина, оставаясь самым близким человеком, больше ему не принадлежала. Тот эгоистичный факт, что она не принадлежала также никому другому (и не могла принадлежать – по крайней мере, официально), не утешал, а наоборот раздражал. Появись у Отто реальный соперник, он бы знал, что ему делать. Но соперником выступали темные силы, поэтому борьба обещала быть неравной.

Оставив в прихожей куртку с новенькой нашивкой, Отто прошел в гостиную. Здесь ничего не изменилось с того утра, как он в последний раз уходил на работу: та же мебель, цветы на подоконнике, старая трехрожковая люстра с выщерблиной на дымчатом плафоне. Впрочем, шторы, кажется, были новые, и накидка на кресле поменяла цвет с насыщенно-бордового на более спокойный розовый.

Стол был сервирован на двоих. Бутерброды с копченой колбасой, пикули и оливки, многослойный салат, буженина. С кухни аппетитно пахло тушеным мясом. Что ж, по крайней мере, с наличием в магазинах продуктов и возможностью их купить по-прежнему всё в порядке, подумал Отто, ощутив голодный спазм в желудке. Утром он позавтракал в больнице омлетом и с тех пор ничего больше не ел. Он схватил с тарелки бутерброд и, воровато обернувшись на дверь, молниеносно его умял.

Уна вошла в комнату, старательно сохраняя отстраненный вид. Вероятно, она выбрала для себя такой способ защиты, посчитав, что, если будет притворяться равнодушной, Отто станет вести себя так же, а это давало им шанс не провалить в первый же совместный вечер выпавшее на их долю испытание. Не столько из жалости к Уне, сколько из боязни доставить ей неприятности Отто решил подыграть бывшей жене, хотя подобное притворство было ему ненавистно, особенно в квартире, которую он привык считать своим домом и не мог вот так запросто отказаться от этой привычки.

– Мясо скоро будет готово, – сказала Уна. – Можем начать с холодных закусок.

– Давай начнем. – Отто окинул жадным взглядом гастрономическое изобилие. – Сколько всего! Три года нормально не ел.

Уна скупо улыбнулась, словно оценила шутку, наложила на тарелку еды и поставила перед Отто.

– Хорошо, что к тебе вернулся аппетит. Честно говоря, выглядишь ты не лучшим образом.

– Волосы скоро отрастут, и шрам будет не так заметен.

– Я не о шраме, а о твоем измученном виде. Ты потерял почти пятнадцать килограммов, в чем только душа держится! Тебе необходимо усиленное питание и постельный режим. Наверняка то же самое сказал и врач в поликлинике.

– Врач в поликлинике – дурак. Наверное, в прошлой жизни он был дворником. И не ты ли сама надавала мне на сегодня кучу поручений? Сходи туда, сходи сюда… Бегал весь день как савраска.

– Помолчи и поешь.

– Кажется, ты готовила этот салат на мой прошлый день рождения? Я имею в виду тот, который мы еще отмечали вместе.

Уна торопливо сказала:

– Давай не будем о прошлом.

– Но тогда нам вообще не о чем будет разговаривать. Не обсуждать же настоящее!

– Нет, мы должны говорить именно о настоящем! Я должна помочь тебе принять новую реальность. Собственно, это всё, что я могу для тебя сделать. Именно поэтому я согласилась с тобой встретиться. Ты хоть понимаешь, насколько это тяжело для меня?

– Понимаю. – Отто коснулся руки Уны, и она вспыхнула как девочка. – Вместо разговоров я бы должен заключить тебя в объятия. Отнести в спальню. Наверстать то, чего ты была лишена все эти годы. Сказать, что мои чувства остались прежними…

Уна выдернула руку:

– Молчи, не то мы поссоримся, и я попрошу тебя уйти.

– Но это же глупо! – забыв о собственном недавнем решении, Отто едва сдерживал раздражение, готовое выплеснуться наружу. – Мы одни в квартире и можем делать все что захотим.

– Нет. Нет!

– Не думаешь же ты, в конце концов, что за нами следят?

– Я не думаю, – прошептала Уна. – Я знаю. И пожалуйста, не произноси это вслух.

– Извини, но твое поведение смахивает на паранойю. Да кому мы нужны? Кому интересно следить за двумя бывшими супругами, сохранившими после развода нормальные отношения? Даже если мы ляжем в постель, вряд ли нас приговорят к каторжным работам. На публике мы можем играть навязанные нам роли, если без этого не обойтись. Но дома…

Внезапно из глаз Уны потекли слезы. Она ничего не говорила, только беззвучно плакала. И это оказалось ужаснее всего.

Вид плачущей жены отрезвил Отто. Он испугался. Он проклинал себя. Она не станет больше с ним видеться. Она откажется даже говорить с ним по телефону. Этот вечер – последнее, что у него осталось. Дальше будут пустота и одиночество.

– Уна, прости! – дрогнувшим голосом сказал он. – Я идиот!

– Мне страшно за тебя, – прошептала Уна, не размыкая век. – Тебя заберут. Ты и неделю не продержишься. По собственной глупости попадешь туда, откуда нет возврата. Ты по-прежнему думаешь, будто всё это – лишь игра. Я думала, что обладаю силой убеждения, но на тебя ничего не действует. Ни просьбы, ни аргументы…

– Обещаю: больше ни одного неосторожного слова с моей стороны. Пожалуйста, не плачь, дорогая.

То есть, я хотел сказать… Черт. Черт!

– Хорошо. Я поверю твоему обещанию и понадеюсь на твое благоразумие.

– Почему ты не предупредила меня о Куце?

– Хотела, чтобы ты удивился. Как он тебя встретил?

– Сделал вид, что не узнал.

– Странно. Вы проработали вместе столько лет, и он бывал у нас дома… Может, Наставникам запрещено узнавать бывших коллег?

– Я тоже так подумал.

– Он сказал что-нибудь важное?

– Обычная бюрократическая чепуха. Через несколько дней я должен сообщить ему решение о выбранной профессии. – Отто вынул из кармана Список. – Взгляни. Возможно, посоветуешь что-нибудь?

Дойдя до последнего пункта, Уна побледнела. Ее губы дрогнули, но она быстро овладела собой и бесстрастно заметила:

– Шеф-повар из тебя вряд ли выйдет, готовить ты никогда не умел. Медицина тоже не для тебя…

А как насчет переводчика? Ты неплохо знаешь немецкий.

– Я подумаю. – Отто потянул носом воздух. – Кажется, что-то подгорело.

– Ох. Мясо! – Уна метнулась из гостиной.

Пользуясь ее отсутствием, Отто встал и прошелся по комнате. Он смотрел на предметы, сделанные им самим или купленные совместно с Уной: фотографии маленькой Агнес, зеркало в раме из ракушечника, бронзовый подсвечник в потеках от оплавленных свечей… Привычно заныло в груди. Отто знал, что ему придется зайти в свой бывший кабинет, и заранее готовил себя к этому. Не зайти он не может. Это дань памяти, часть прощального ритуала, одно из уготованных ему испытаний. Плата за возвращение к жизни. Слишком несоразмерная, если уж начистоту.

Вернулась расстроенная Уна.

– Мясо испорчено, – виновато сказала она. – Боюсь, я оставила тебя без горячего. Но есть торт. Твой любимый – ореховый.

– Надеюсь, Правила не предписывают никаких особых диет?

– Нет, но они постоянно редактируются. Недавно вышло третье издание, дополненное. Тех, кого коснулись изменения, вызывают повесткой для ознакомления. Да, чуть не забыла…

Уна вынула из секретера книгу и пухлый конверт и протянула Отто.

– Извини, мне следовало сразу тебе это отдать.

Отто взял книгу, сохраняя внешнее спокойствие. Прохладная гладкая обложка с крупно набранным названием романа и его фамилией. Девственно-белый форзац. Вступительное слово Берндардса (он прочтет аннотацию позже, чтобы не портить себе настроение – Берндардс наверняка не удержался от пары-тройки шпилек)… И сам текст: тяжеловесный, куда более весомый, нежели на машинописных листах – удивительная трансформация, не перестававшая его удивлять.

В конверте плотной стопкой лежали банкноты – судя по оттенку и размеру, сплошь крупные. Этого должно хватить на полгода нормальной сытой жизни, быстро прикинул Отто и положил конверт на стол.

– Оставь себе. Я больше не могу тебя содержать. А так хоть какое-то подспорье к зарплате медсестры.

– Ни в коем случае! Ты без работы, без собственного жилья. Это твой гонорар, честно заработанный. Я не возьму этих денег.

– У меня нет ни сил, ни желания спорить. Поэтому забирай без всяких споров.

– Ты действительно считаешь, что я способна на такую низость? Хотела бы – давно бы их прикарманила и тебе ни слова не сказала! – Уна снова заплакала.

– Мне лучше уйти.

Отто направился к выходу. Уна опередила его, загородив дверь.

– Пожалуйста, не уходи вот так, позволь мне объяснить…

– Мы не можем нормально разговаривать. Я постоянно довожу тебя до слез.

– Я сейчас успокоюсь. Уже успокоилась.

– Дай мне пройти.

– Ладно, – сухо сказала Уна и посторонилась. – В конце концов, кто я такая, чтобы тебя удерживать. Не поддавшись на провокацию, Отто вышел в прихожую и снял с вешалки куртку.

– Конверт будет лежать в ящике твоего стола, – сказала Уна ему в спину. – Понадобится – заберешь.

Она вошла в его бывший кабинет, оставив дверь приоткрытой. Отто жадно смотрел на ярко освещенный прямоугольник, притягивавший его как магнитом. Уна отомстила ему тонко, по-женски. Он восхищался ею и одновременно ее ненавидел.

Послышался скрип растрескавшегося паркета и звук выдвигаемого ящика. Проклиная собственную слабость, Отто распахнул дверь и вошел в комнату.

Здесь ничего не изменилось – то есть вообще ничего, если сравнивать с гостиной, где Уна хотя бы повесила новые занавески. На письменном столе лежала початая пачка бумаги, которую Отто купил в канцелярском магазине незадолго до несчастного случая. Чернильный прибор стоял там, где ему и положено: слева от настольной лампы, на расстоянии вытянутой руки, чтобы удобно было заправлять ручки. Сбоку на приставном столике примостилась печатная машинка, накрытая чехлом. Левую стену занимали книжные стеллажи, заставленные собраниями сочинений зарубежных и отечественных классиков, энциклопедиями, справочниками и автобиографиями. Одна из полок была отведена под произведения Отто: девять разнокалиберных книг, самая масштабная из которых, объемом почти в 600 страниц, весила как кирпич и при необходимости могла послужить средством самообороны.

Отто подошел к шкафу, в котором хранил всякую всячину, присел на корточки и распахнул дверцы нижней тумбочки, которую кто-то из его друзей метко прозвал «рукописной».

Он оказался совершенно не готов к пустоте на полках и с немым вопросом поднял глаза на Уну.

– Я сложила рукописи в коробку и спрятала на антресоли. Они пришли на следующий день после того, как нас развели. Перерыли всю комнату под предлогом перевозки твоих вещей на новую квартиру. Я решила, что лучше перестраховаться.

– Правильно сделала. Спасибо.

– Достать коробку?

– В другой раз. Лучше покажи свои картины. Те, которые ты нарисовала без меня.

– Зачем? – удивилась Уна и добавила с едва уловимой язвительной интонацией. – Прежде ты не особо интересовался моим творчеством.

– Это было прежде. Покажешь?

– Хорошо. Пойдем.