Но ответа ни через минуту, ни через пять не дождалась. Вымерли они там что ли? Наручные часы показывали два часа ночи, и стало ясно, что если я хочу остаться с сухими штанами и непопранным чувством собственного достоинства, шуметь мне нужно основательнее. Вот прямо так, чтобы у соседей возникло желание участкового вызвать. Самой массивной вещью, которую мне любезно оставили, оказался желтой с черным расцветки пылесос. Так что я, не особо заботясь о чужом имуществе, подняла машину и насколько могла сильно бросила в дверь. Ну как бросила, скорее толкнула. Потом отволокла за шланг обратно. Опять толкнула. И повторяла действия до тех пор, пока пластмассовый корпус не раскололся на несколько кусков. После этого я взяла металлическую трубу и принялась изо всех сил молотить по полотну двери. Вот теперь звук был, что надо.

После где-то минут двадцати усердной работы на двери появились лишь царапины, а снаружи – никого. "Из чего, блин, сделана эта дверь?" – возмущенно подумала я и продолжила сей нелегкий труд.

– Угомонись, бл@дь, уже наконец! – донеслось возмущенно с той стороны двери, и я заорала, что было мочи:

– Я в туалет хочу!

– Твои проблемы, гребаная идиотка! А будешь дальше шуметь, я тебя нахрен свяжу и рот кляпом заткну! – спросонья блондин был не в духе.

– Так с пленниками не обращаются! – обиженно крикнула я.

– Пошла не х@й, – послышалось снаружи под звук удаляющихся шагов.

"Ублюдок!" – проворчала я сквозь слезы и принялась искать подходящую тару.

В итоге я решила не церемониться, нашла на полке какую-то банку явно хозяйственного предназначения, высыпала ее содержимое прямо на пол и сделала свое черное дело. Выплеснуть бы им это под дверь, чтобы наружу протекло, да самой вонять будет.

Спать категорически не хотелось, а сидеть без дела в полной тишине – с мои характером смерти подобно. Я потому и в театр редко хожу: уж слишком долго там сидеть нужно в одной позиции, а иначе все вокруг недовольно шикать начинают. Тоже мне, ценители.

Куча какой-то белой ерунды, что я в негодовании вывалила из банки, навела на дельную, как мне на тот момент показалось, мысль, и я заняла себя тем, что стала методично разорять помещение: все содержимое банок, бутылок и коробок полетело на пол, на приличном расстоянии от моего царского ложа, конечно же. Оставшиеся халаты полетели туда же, надеюсь, бытовая химия разъест в них приличные дыры. Те полки, что смогла отковырять, отправились в ту же, растущую мне на радость, кучу. Все это дело я прикрыла сверху десятком полотенец, чтобы не дышать вредными испарениями.

Когда все, что можно, было выпотрошено и выкинуто, я принялась за стены. На мое счастье покрыты они были чем-то типа штукатурки или матовой краски. Не знаю точно, как называется покрытие, но для "наскальной живописи" оно подошло просто идеально.

Теперь любой вошедший сможет полюбоваться похабными рисунками во всю стену, матерными стишками, которые откуда-то всплыли в памяти, и просто разномастными расковырянными дырами. Все, что, мы с одноклассниками рисовали друг у друга в тетрадях и учебниках со времен седьмого класса, я изобразила на стене в меру способностей.

А когда под утро силы подошли к концу, я снова устроилась на полотенцах и провалилась в тревожный сон. Снилась мне ожидаемо какая-то ерунда: школа, двор, мальчишки, с которыми мы прыгали с гаражей, и отчитывающий меня за детское поведение Соболев.

Разбудили меня странные звуки, доносящиеся из-за двери: кто-то пытался отпереть ключом дверь и, не жалея сил и красноречия, матерился на все лады. Я довольно улыбнулась и посмотрела на часы. Первый час дня, что-то припозднились товарищи-похитители.

– Да е@аный же в рот! Кто-нибудь может мне сказать, что не так с этой дверью!

Похоже о культуре общения в стенах этой квартиры и не слыхивали!

– Отойди, дай я попробую, – раздался второй мужской голос, и ключ опять начал безуспешно терзать замочную скважину.

– Не получается, – сдался второй через несколько минут.

– Ты че там сделала, шлюха? – возмущенно взревел "Борисов" и долбанул со всей злости по двери. Да только та и не такой натиск выдерживала – проверено пылесосом.

Я лежала в прекрасном расположении духа и безмолвно пялилась в потолок.

– Надо болгаркой пилить, – подкинул кто-то идею.

– Так, бл@дь, и пи@дуй за этой своей болгаркой, – свирепствовал блондин, – А ты, слышь сука, молись! – это уже видимо мне. Я поморщилась: в состоянии стресса казавшийся еще вчера интеллигентным блондин явил всем истинный уровень собственной культуры.

В ожидании развязки я прикрыла глаза и, пользуясь последними спокойными мгновениями, стала вспоминать наши с Егором лучшие моменты. Вскоре улыбка из мечтательной превратилась в горькую, а из уголков глаз полились слезы, прокладывая себе путь по скулам, вдоль ушей и затем на шею.

С первыми звуками инструмента я поднялась, застегнула штаны и приготовилась, сунула ноги в туфли. Последним моим сюрпризом для похитителей станет золотистый дождик из банки, в которую те вынудили меня справить нужду ночью. Умирать, так с музыкой. А уж если они меня с целью выкупа похитили, то точно не пришибут, ради денег все вытерпят.

Как только фонтан из деревянных опилок закончился, и выпиленная часть двери упала вовнутрь, я, не глядя, плеснула из банки в проем и попала в шкафообразного головореза, которого видела первый раз в жизни. И хотя лично он меня вчера не обижал, как приспешник "Борисова" получил по заслугам. Под мой истерический хохот тот вытирал мокрое лицо, а принюхавшись, взревел:

– Сука! – и кинулся было в мою сторону.

Тут степенно подошел блондин и велел громиле пойти переодеться, чем оказал мне немалую услугу. После чего так же обстоятельно, как и шагал, намотал мои волосы на кулак и, уставившись прямо в глаза, процедил:

– Не была б ты мне нужна, дрянь, прикончил бы тебя прямо здесь и сейчас. И оставил бы валяться в луже собственной мочи.

Я смотрела в его совершенно безумные глаза и упрямо молчала.

– Ты че еще и линяешь? – удивленно разглядывал "Борисов" длинные пряди, оставшиеся в его руке, – От любовничка подцепила что-то? – мерзко заржал он, радуясь собственному остроумию, и повел меня на выход.

– Ага. Стригущий лишай, – выплюнула я, глядя на похитителя исподлобья.

Как-то сковывать мне руки или спускать до щиколоток штаны блондин не стал, ограничился лишь вновь намотанными на грубую пятерню остатками волос. Мол и так никуда не денусь. В торцевой комнате с одной лишь входной дверью мы остановились у сплошной стены и я непонимающе уставилась перед собой. Хотелось бы наградить недоуменным взглядом и блондина, но из-за тугой хватки головой было особо не пошевелить.

Тем не менее, ждать пришлось недолго: когда откуда-то сбоку раздался щелчок, и фальш-панель отъехала в сторону. Все вопросы отпали сами собой. Мы прошли сквозь узкий проход и оказались в богато обставленном холле. И вот тут уже мое сердце неприятно сжалось: обстановочка оказалась до боли, до жгучей рези в желудке знакомой. И настолько же отталкивающей. Я даже примерно могла предсказать, где и в чьей компании в скором времени окажусь. И отнюдь не оттого, что в свете последних событий во мне вдруг открылся дар ясновидения.

Мы прошли по коридору, достойному лучших поместий конца девятнадцатого века, и остановились у резной массивной двери с золотистой латунной ручкой. "Борисов" постучал и, не дожидаясь ответа, вошел в кабинет, толкая меня перед собой.

На обитой бархатом кушетке возлежал в царской позе Машков Виктор Иванович собственной персоной и потчевал себя любимого коньяком из старинной серебряной рюмки. Этикетка на рядом стоящей бутылке не дала шанса ошибиться с типом напитком.

"С его-то здоровьем еще только выпивать не хватало" – подумала я отстраненно.

Одет был Машков в шелковый темно-изумрудный халат, пижамные брюки того же цвета и сеточку для волос а-ля мафиози. Рядом стоял пузатый столик с закусками. Римские шторы на этот раз были подняты, и кабинет утопал в солнечных лучах, представая во всем великолепии перед посетителями. Антикварная мебель и полотна известных классиков могли составить конкуренцию многим не очень богатым музеям. Все это должно было подчеркнуть статус владельца, но тщедушный старик смотрелся попросту жалко среди окружающего его монументального великолепия.

– Я так понимаю, именно эти полотна вы собирались мне показать для оценки, Игорь Викторович? – ядовито спросила я, не обратив внимания на присутствовавшего в помещении старика.

– Заткнись, мразь, – было мне ответом.

– Проблемы с женщинами? – хмыкнула я так, чтобы блондин услышал, – Могу что-нибудь посоветовать.

– Себе посоветуй, как в ближайшее время не сдохнуть.

Машков-младший тем временем под невозмутимым взглядом папаши усадил меня на стул и, как это не банально, приковал за руку к батарее. Потом вышел за дверь и вернулся с плоским прямоугольником, размером примерно с современный телевизор. Прямоугольник был обернут в подарочную бумагу и украшен несуразно пышным бантом сбоку. Пристроив эту ерунду у меня на коленях, торжественно провозгласил:

– С днем рождения, отец!

Дедуля сыновнего энтузиазма не разделил и с недовольным видом проворчал:

– Что за херню ты приволок?

Причем уточнить, что конкретно он обозвал херней, старик не потрудился.

– Подарок, – довольно осклабился блондин, – Наша картина, – содрал он обертку с прямоугольника, – И баба Егорчика. —он грубо повернул мое лицо к имениннику и стиснул пальцы на челюсти, от чего губы мои выдвинулись вперед буквой "о", а я стала похожа на рыбу.

Что за полотно скрывалось под бумагой, я могла сказать, не глядя. Когда "Борисов" снял тяжелую раму с моих колен и приставил к соседней стенке, моим глазам предстали крупные, как будто акварельные мазки украденного пейзажа. А приглядевшись повнимательнее к блондину, я поняла, кто же был изображен на видеозаписи с камер наблюдения. Сынок Машкова собственной персоной. Ну просто "Бинго"! Интересно только, сделал он это по приказу папочки, или украсть картину было всецело его собственной инициативой.

– Ты смог удивить меня, – одобрил подарок папаша и, с трудом встав с кушетки, подошел поближе.

В первую очередь он уделил внимание картине.

– Элька довольна будет. Полотно со мной в могилу зароешь, – хрипло проговорил Машков и, стряхнув трясущейся ладонью старческие слезы, глухо закашлялся. А я сделала вывод, что дедуля – противник крематориев. Еще небось и отпевание грешной душеньки в церкви потребует.

Блондинчик тут же кинулся поддержать расчувствовавшегося папашу.

– А с этой что? – кивнул он в мою сторону, когда пристроил отца обратно на кушетку.

– Решу позднее, а пока пусть тут сидит, – отдышавшись ответил Машков.

Старику похоже и правда недолго осталось. С момента нашей последней встречи прошло чуть больше недели, а сдал он порядочно. Я задрала подбородок повыше и уставилась в потолок, благо посмотреть там было на что: одна золоченая лепнина чего стоила.

– Вели Дарье стол накрывать, – скомандовал дедуля и сын тут же шмыгнул за дверь.

Оставшись наедине с Машковым, я все так же пялилась в потолок, не желая обращать внимания на свихнувшегося под конец жизни старикашку. Его это ничуть не задело, так как вскоре со стороны кушетки послышался размеренный храп, больше похожий на сипение сдувающейся резины. Через какое-то время явилась дородная девица лет двадцати в строгой униформе и принялась тихонько сервировать журнальный столик, который на поверку оказался раскладным. Времени у нее это заняло порядочно, но работала девица так шустро и беззвучно, что спящий старик даже не пошевелился.

"Вот бы он сейчас во сне концы отдал" – малодушно пожелала я и нехотя себя одернула.

Дремал старик не более часа, а проснулся от очередного приступа кашля, душившего его изнутри. Тут же явилась Дарья и заставила Машкова выпить лекарства. Точно под дверью дежурила. После таблеток старик задышал полегче.

– Даже в собственный праздник донимают пилюлями, – пожаловался он, – Неужто не ясно, что все уже бесполезно, – махнул рукой и посмотрел на меня.

Я комментировать выпад сочла ниже собственного достоинства и лишь упорнее принялась разглядывать золотистые завитки, хотя шея и прикованная рука за все время порядочно затекли.

– Игоря позови, – скомандовал он Дарье.

Машков-младший явился, сияя как медный таз. Как будто это не у него отец в скором времени сыграет в ящик. Ну и семейка.