– Хватит! – сурово произнес он, когда Нилс вскочил и снова ринулся к нему. Под взглядом отца юноша замер. – Ты уйдешь отсюда с Эдвином и Одри.

Положив наручники на землю, Томас вложил в них руки, и металлические обручи сами соединились на его запястьях. В тот же миг с Нилса спали последние оковы.

– Ты не можешь! – выдавил юноша не своим голосом. Его глаза широко раскрылись от ужаса, когда он увидел, как обелиск начал вытягивать из отца силы так же, как минутами раньше тянул из него самого. – Ты король, ты!…

– Я принял решение, – ответил Томас. – И ты ему подчинишься. Если Одри и Эдвин не смогут вытащить меня отсюда, то ты вернешься к матери и сестре и позаботишься о них, а когда придет время – позаботишься о королевстве. Они помогут тебе.

Нилс замер, глядя на отца, по его щекам текли слезы.

– Вы сможете освободить его? – взмолился он, обернувшись на нас с Эдвином. – Вы же лучшие из лучших, сделайте что-нибудь! Разрушьте это!… это!… что бы оно ни было!

– Это не настоящее, – тихо проговорила Эстер, грустно глядя на брата. – Это все, – обвела рукой поляну, – здесь нет магии. Ничего нет.

– Мы не уйдем, пока не испробуем все, что в наших силах, – пообещала я, хотя знала заранее, что мы ничего не сможем сделать.

Это место… нам с Эдвином такие фокусы даже не снились. Сирил провел эти годы отнюдь не в пустую, в то время как мы, передавая знания другим, почти не сдвинулись с места, надо было это признать.

На поляне невозможно было ощутить ни единой знакомой нам силы, она была грубым скелетом, пытающимся подражать реальности. Невозможно было не только приманить сюда стихии, даже наши жизненные силы, вызванные наружу, отказывались повиноваться.

Параллельный мир, карман в пространстве, – мы не могли даже назвать его творение, ни одно из знакомых слов не могло описать его. В нем работали только те законы, которые требовались Сирилу, – обелиск с замурованными в его недрах цепями, – а остальное попросту не существовало.

При Нилсе я не смела ни плакать, ни кричать, хотя была готова разбить голову о непоколебимо гладкий безмолвный камень. Никогда в жизни поражение не было столь горьким: хотелось разорвать небо, но отчаяние сковывало мышцы, так что рук было не поднять.

Мы провели в лесу несколько суток, Эстер и Нилс оставались в лесу за поляной, я или Эдвин стерегли их по очереди, пока второй из нас бился над загадкой обелиска.

Сирил так ни разу и не появился, ни его фантома, ни теней – ничего не было. Он не собирался нам показываться – зачем, если можно просто ждать, пока мы уйдем, а потом забрать добычу?

Нилс рассказал нам, как оказался в цепях.

– Ночью я увидел, будто кто-то выводит Эстер из замка. Я кричал, но меня никто не услышал, и я побежал за ним, чтобы не упустить. Он двигался очень быстро, я добежал до леса, а там… мне все казалось, я догоню беглеца, но каждый раз он скрывался за деревьями. Я не мог вернуться, тогда он ушел бы, поэтому я преследовал его. Это длилось целую вечность, я никак не мог понять, почему ночь такая долгая – только теперь я понимаю, что вышел из настоящего мира, как только оказался в лесу. Когда я вышел на эту поляну, похититель и Эстер вдрун исчезли, и вместо них появился Сирил. Он что-то сделал со мной, я не мог двигаться, но был в сознании, тогда он приковал меня к обелиску. Я пытался умолять его, чтобы он этого не делал, предложил быть его послушником, обещал соглашаться на любые его требования, – я надеялся, что смогу обмануть его и сбежать, как только он ослабит бдительность… Только тогда он заговорил со мной. Он рассмеялся. Сказал, что я всего лишь червяк, а он надеется выловить кракена. Что я даже не приманка – я нужен, чтобы раздобыть приманку.

Эта история лишь подтверждала наши догадки относительно изначальных целей Сирила – видимо обыкновенные кормушки его больше не устраивали, и он решил выпить целого дракона. Если бы не упрямство Томаса, у некроманта были бы все шансы получить желаемое.

В конце концов припасы подошли к концу, и нам пора было уходить. Нельзя было знать, что Сирил сделает с Томасом, когда обнаружит его, – в лучшем случае использует, как собирался использовать Эдвина или Эстер, тогда у нас еще будет шанс спасти его. В худшем случае…

Уходя от поляны, я в последний раз бросила взгляд на Томаса. Он спал, бодрствование давалось ему огромным трудом, – обелиск поддерживал в нем ровно столько сил, чтобы он оставался жив, пока Сирил не пожелает забрать его.

Светлый охотничий костюм, черные волосы, лицо, выражение которого я не могла разгадать даже спустя столько лет, даже когда силы покинули каждую черту. Мой друг, почти что брат – хотя едва ли я смела думать о нем так. Я никогда не была его достойна.

Мы не сумели вызволить его и должны были принять его решение, сделать его жертву не напрасной.

Нилс занял место в седле Эдвина, чтобы следить за Эстер, я, как и прежде, летела рядом и оберегала их, но осознание собственной слабости и беспомощности сжимало крылья, так что я едва могла набрать нужную высоту.

Наше возвращение не было торжественным. Я послала в академию весточку о том, что случилось, как только мы впервые вышли с поляны, но о произошедшем знали лишь самые доверенные лица. В замке Рик еще даже не подозревала, что случилась беда, – нам предстояло рассказать ей все лично.

Когда мы вчетвером оказались на пороге, поднялась суета, Рик выбежала нам на встречу, радостная, что все, наконец, закончилась, но при взгляде на наши лица ее улыбка исчезла.

Нилс подошел к матери, он уже перерос ее, но совсем немного, и взял ее руки в свои. Он не знал, что сказать, хотя, наверное, подбирал слова все те часы, что мы провели в дороге.

– Отец попал в беду из-за меня, – наконец, проговорил он, понуро склонив голову. – Мы не смогли его вытащить.

Из груди королевы не вырвалось даже самого тихого стона, только глаза раскрылись неестественно широко.

Скорбь по королю охватил все королевство, как долгая зимняя ночь. Рик была безутешна, и ни я, ни Эдвин, ни Нилс и даже ни ее собственная маленькая дочь – ничто не могло облегчить ее горя. Еще хуже приходилось Нилсу. Если Рик могла сетовать на благородство мужа, которое, все мы так говорили, рано или поздно свело бы его в могилу, то Нилс винил в произошедшем только себя.

Если бы он не сбежал, если бы не был так упрям, если бы додумался не отправляться в одиночку… он не слушал ни меня, ни Эдвина, и уходил все глубже в самобичевание. В его глазах я видела то же беспробудное отчаяние, которое видела в зеркале после смерти собственного отца.

Когда-то я сумела пережить свою боль, но была бессильна помочь мальчику. Он ведь не мог сбежать к другой жизни навстречу чудесам и магии, как сделала я. Ему некому было оставить престол – да и разве мог он пойти против последней воли отца? Нилс готовился принять завещанную ношу.

Мы с Эдвином не сдавались. Уходя, мы оставили вокруг поляны сотни ловушек, даже пробегающий мимо заяц или птица мгновенно отозвались бы в нашем сознании, но дни шли, а в ловушках звенела тишина.

Как только восстановил силы, Эдвин отправился обратно в лес, оставив меня защищать остальных, но вернулся в тот же день – поляны больше не было, хотя ловушки стояли на своих местах нетронутые. След Томаса, так же, как и ранее следы Нилса и Сирила, исчез из картины доступного нам мира.

В академии и среди всех наших знакомых не нашлось ни одного мага, кто знал бы что-то об играх с пространством, наши рассказы воспринимались скептически – величайшие умы не верили, что такое возможно.

Отряды были направлены в старую пещеру Салтра, лес, где пропал Томас, был истоптан вдоль и поперек, но нигде мы не смогли обнаружить ни единой зацепки.

Так прошел месяц, за ним другой, подступало время, когда нужно было объявить миру о смене короля Подлунных Земель. До сих пор мы преподносили отсутствие Томаса как похищение, но дальше оставлять страну без главы было нельзя.

Нилс объявил, что хочет занять трон сам, отказавшись от регентства матери и от моей помощи, которую я почувствовала своим долгом предложить им. Ему будут помогать советники, замок останется под моей защитой, но единовластным королем станет Нилс, таково его решение.

Эдвин готовился вернуться в академию, по нашему уговору он будет заниматься ей, а я останусь жить во дворце, пока власть Нилса не обретет достаточную крепость. Дочери, узнав об этом, так же решил разделиться: Эстер выбрала отца, а Кейси не могла упустить возможности пожить в королевском дворце и захотела остаться со мной.

В последние дни перед коронацией и нашей разлукой мы все собрались в саду в королевском дворце. Это были грустные дни, я должна была радоваться тому, что в последний раз вижу мужа и дочь, должна была ловить каждый миг, проведенный с ними, но меня окутывала такая беспросветная тоска, что я просто не могла.

Я оставила Томаса умирать. Своего лучшего друга, который был рядом с самого моего детства. В самый нужный момент мне не хватило сил, чтобы спасти его. И чего стоили тогда все эти годы практики и совершенствования? Чего стоила я сама, если первый пожелавший смог отнять у меня его и разделить мою семью? Я не могла простить себя за то, что не справилась, и старалась не думать, какая тьма окутывает Эдвина – он ведь тоже не смог, и в итоге потерял брата. Однако мне казалось, что, в отличие от меня, он на что-то надеется. На какое-то чудо. Да только откуда этому чуду прийти? До сих пор мы оба смело брали его роль на себя.

Одним из последних вечеров мы собрались в саду, на старых скамьях, которые я знала еще с детства. Нилс настоял на этой встрече – отец часто собирал их там, чтобы хотя бы пару часов они могли побыть обычной семьей.

– Кейси, как тебе твоя новая комната? – спросил Нилс, первым нарушая тишину.

– О, она чудесная, благодарю, – она присела в идеальном реверансе, кудри, которые накрутила ей местная горничная, подпрыгнули в воздухе. Настоящая маленькая принцесса… она словно рождена для придворной жизни. И от кого это в ней?

Разговор не клеился, Рик старалась радоваться за сына: завтра его ждал важный день. Я c трудом находила слова, но старательно поддерживала хрупкую беседу между Нилсом и Кейси о замковой жизни. Эстер, не терпящая бессмысленной болтовни, ушла, как только мы перестали за ней смотреть, а Эдвин скорее всего жалел, что не может последовать примеру дочери.

С наступлением темноты наш разговор принял почти мистическое значение: слова не шли, но каждый из нас понимал, что, когда мы разойдемся, ничего уже не будет прежним. Стоит этому вечеру закончится, наступит утро и для каждого из нас кое-что навсегда изменится, а пока мы сидим в тесном кругу посреди ночного сада, еще как будто бы есть надежда…

Вдруг Эдвин встал. Его худое тело в черной одежде вытянулось, он по-птичьи повернул голову в сторону леса.

– В чем дело? – спросила я, насторожившись.

– Они появились. Оба…

Прежде, чем мы успели понять, Эдвин уже взмыл в воздух, черные крылья подняли волну ветра, которая чуть не опрокинула нас на землю. Только придя в себя, я последовала за ним: если это судьба давала нам шанс, то он был последний! Мы оба это понимали.

Скорость, которую набрал Эдвин, была за гранью, я оставалась далеко позади, как ни старалась, и когда он начал снижаться, сердце внутри меня сжалось от страха: я не успевала…

Перед нами предстала пустынная дорога, это был тракт, заброшенный в это время года. По нему ковылял одинокий бродяга, он прихрамывал, но продолжал волочить по земле странный мешок. Этим бродягой был Томас.

Мы опустились перед ним, не зная, чего ждать, готовые ко всему на свете, но Томас только криво улыбнулся, встретив наши бешеные лица.

Сам он выглядел хуже, чем когда-либо. Обросший, с густой грязной бородой, в почерневшем костюме, запахом можно было убить стайку лесных перепелов.