Она услышала, как снаружи заскрежетал замок и зашуршал поворачивающийся ключ, потом всё стихло. Любка хихикнула, предвкушая, как вскочит в темноте с кровати, как завизжат девчонки, а потом будут тормошить и расспрашивать: «Ну Люб, ну скажи-и-и… как ты вошла?» А она сделает загадочное лицо и скажет, что просочилась сквозь стену… Или нет. Лучше скажет, что с мокрым мальчиком вдвоём прошла через закрытую дверь.

Любка запихнула пакет с курниками в тумбочку, неторопливо переоделась в пижаму и легла в постель, погасив свет. Зубы не почистила, ну да ладно…

Всё так и произошло, как представлялось: девчонки, галдя, ввалились в палату, Любка, нацепив на голову простыню, размахивая руками, завыла, потому что уважающие себя приведения всегда воют и гремят цепями. Эффект превзошёл все мыслимые ожидания. Девочки завизжали так, что у Любки заложило уши, и бросились к выходу, расталкивая друг друга, столпились в дверях… Хорошо, что её не выдали, наплели про летучую мышь, пробравшуюся в комнату.

– Люб, ну как ты вошла? В окно? – приставали девчонки.

– Пропавший мальчик Саша помог, – загадочно улыбалась Любка.

– Да у вожатых ключ взяла, наверно.

– Нет, я же правду говорю, вот Фома неверующие… Фомы.

– Не хочешь – не говори…

Девчонки намотали галстуки на трубки, переоделись в пижамы и сорочки и легли в постели. Над лагерем повисла сонная тишина.

***

Был обычный день, совсем не примечательный. Подъём, зарядка, завтрак, линейка и далее по распорядку. После обеда пионеры нехотя, едва волоча ноги, разошлись по палатам на тихий час. Спать совершенно не хотелось.

Они потихоньку рассказывали анекдоты и смешные истории, негромко, потому что Людка с утра была в дурном настроении. И о причине её плохого настроения догадывались и девочки и мальчики.

Вожатый из второго отряда, красивый, как Аполлон, если у Аполлона бывают такие стоящие нимбом рыжеватые волосы, долго разговаривал с Ирочкой, вожатой из седьмого. Разговаривал, представьте себе, и имел наглость улыбаться, постукивая сорванной веточкой тополя по брюкам. Улыбался так, как улыбался раньше только Людке.

Оскорблённая до глубины души вожатая метала грозные взгляды и покрикивала на своих подопечных, но настоящего взрыва пока не было, но он обязательно должен быть, как по всем приметам видно надвигающуюся грозу. Вот слышны отдалённые раскаты грома, чёрные тучи заволокли небо… Миг – и громадная молния на полнеба, и ветер, и дождь, и град размером с орех!

Девочки тихонько перешёптывались и смеялись в кулачок, как вдруг в палату ворвалась разъярённая Людка.

– Хихикаете?! Всему отряду спать не даёте?! Не хочется спать – столбом стоять будете, марш на веранду!

Испуганные девочки не двинулись с мест, переглянулись со страхом. Как – на веранду? Они ведь раздеты: на тихий час никто не надевал пижамы и сорочки, спали в одних трусиках.

Они не посмели ослушаться и потянулись за одеждой, но Людка не позволила одеться, вытащила девочек из постелей и вытолкала раздетых и босых на веранду. Относительно повезло только Оле, которая по давней привычке всегда спала в майке на тонких бретельках.

– Так и будете стоять до конца тихого часа, – зло сказала вожатая, уселась на скамейку и взялась читать какую-то газету.

Они стояли, прикрывая руками едва наметившиеся грудки, растерянные и униженные. Послышалось шмыганье носом, потом всхлипы и тихий плач.

– Раньше надо было плакать, – отрезала Людка, – недорого стоят все ваши слёзы.

Из мальчишеской первой палаты высунулся взлохмаченный Димка Савушкин, повертел головой, удивлённо разглядывая шеренгу девчонок.

– А можно в туалет?

Людка кивнула. Савушкин протопал мимо, ухмыляясь и гремя пряжками расстёгнутых сандалий. Вернувшись в палату, он как пить дать рассказал мальчишкам, чем ещё объяснить, что они, хихикая, один за другим потянулись в туалет, без стеснения разглядывая рыдающих девчонок. И вожатая всех отпускала!

Любка кожей почувствовала чей-то взгляд, подняла голову и встретилась глазами с Аликом. Он стоял напротив их веранды, серьёзно и без улыбки смотрел то на девочек, то на Людмилу, потом резко повернулся и скрылся за углом корпуса.

Спасительные звуки горна зазвучали из репродуктора – спасибо, миленький, не забыл! – и девочки вернулись в палату, не смея поднять глаз от пола. В комнате уж они дали волю чувствам, повалившись на койки и рыдая всласть.

– Девочки, на полдник! – приоткрыла дверь Вера и удивлённо расширила глаза. – Что случилось?

Никто не ответил, только рыдания ещё громче. Всё же вожатой удалось ласково разговорить девочек, ей со слезами поведали о позоре, о Людке, о мальчишках, нарочно шатающимся в туалет.

– Ну-ну, не обращайте на них внимания, мальчишки, они всегда такие… Меня к начальнику лагеря вызывали, я бы не допустила… А на полдник сегодня вкусные булочки и какао, собирайтесь, а? Нет? Ладно, мы вам в палату полдник принесём.

***

На следующий день отмечали праздник Нептуна, к которому готовились целую неделю. Речным царём был солидный начальник лагеря, девушки-вожатые нарядились русалками, чьи костюмы состояли из купальников, опутанных речной травой, и цветочных венков. Пионеры изображали чёртиков, золотых рыбок, лягушек, черепах, с визгом и криками обливали друг друга водой из небольших вёдер.

Любка всё высматривала среди ребят, измазанных зелёнкой и грязью, Алика и наконец увидела его в той же пионерской форме и пилотке.

Нептун со своими дочками-русалками восседал на плоту, грозно шевеля бровями и стуча трезубцем.

– А где моя младшая дочь, красавица Жемчужинка? – рокочущим голосом спросил царь и грозным взглядом обвёл собравшихся.

– Здесь я, батюшка. – Людка в купальнике, обвешанная травой, появилась из зарослей камыша.

По сценарию она должна была пройти три метра до плота и грациозно забраться на него. Вожатый Виталик, ещё более прекрасный в рыбацкой сети и плавках, подал Людмиле руку и помог подняться на мокрые от набегающих волн доски. Глаза его становились всё шире и шире, челюсть отвисла…

Вожатая, как Венера, рождающаяся из пены, была абсолютно голой, если не считать венка из цветов на голове. Пионеры пялились на её большие груди, резко выделяющиеся на загорелом теле, и белые ягодицы. Что тут началось! Охи, ахи, стоны, визг и смех заполнили берег…

Любка обернулась и увидела Алика со странно спокойным, без эмоций, лицом. Он кивнул ей, отвернулся и пошёл прочь пружинистым шагом, не оставляя на песке следов.

Людка вскрикнула и спрыгнула с плота, пряча в воде наготу, но было слишком поздно. Весь лагерь, включая поваров и сторожей, видел её позор, потом только и разговоров было в палатах и столовке, что об эффектном Людкином выступлении.

– Бог её покарал! – злорадно говорили во второй девичьей палате. – Побыла на нашем месте, пусть теперь знает!

– Мы хотя бы в трусах были…

– А куда её купальник делся? – в один голос спросили близнецы.

– Водой смыло.

– Лифчик расстегнуться мог, а плавки-то как?

– Может, он в воде растворился? А что, я слышала о таких, – убеждённо сказала Наташка, – заходит тётенька в воду, плавает себе, плавает… Выходит, а купальника-то нет!

– Нет, Людка в нём и раньше купалась, – возразила Оля.

Так и не придумали ничего правдоподобного. На следующий день Людка собрала вещи и, ни с кем не прощаясь, вернулась в город на машине, привозившей в лагерь продукты.

6

На одеяле были разложены карамельки «Барбарис», квадратики ирисок и шоколадные батончики, которые Любка не очень жаловала. Девочки сосали конфеты, а в фантики заворачивали круглые камешки, найденные в песке на пляже.

– Свет, хватит?

Светка взвесила бутафорские конфеты в ладони:

– Хватит. Вечером разложим под кроватью, а ровно в полночь надо трижды сказать: гномик-гномик, приходи!

– А потом что?

– Гномик придёт, увидит конфеты и захочет их съесть, а когда обнаружит там камешки, то рассердится и будет громко материться.

Хлопнула дверь, и в палату ворвалась Наташа:

– Людка уехала!

– Куда уехала? – спросила Марина с перекошенным от леденца лицом.

– В город, на продуктовой машине. Насовсем. Она и вещи все забрала.

– Ура! А я-то думаю: почему её за завтраком не было? Хоть бы не вернулась!

– А что, может вернуться? – испугались сёстры.

– Ну не знаю… У нас в отряде одна вожатая осталась на сорок человек, где ещё взять? – пожала плечом Оля.

– А что вы тут делаете? – заинтересовалась Наташка.

– Конфеты для гномика-матерщинника.

– А-а-а, в прошлом году мы тоже с девчонками вызывали, только не получилось…

Любка нашарила в тумбочке свой песенник, посмотрелась в маленькое зеркальце и с безразличным видом бросила:

– Пойду погуляю…

Гулять отправилась в сторону третьего отряда: вдруг случайно Алика увидит? Она попила холодной воды из фонтанчика и, оглянувшись по сторонам, сорвала с клумбы ромашку, принялась обрывать лепесток за лепестком, шепча: «Любит, не любит, плюнет, поцелует, к сердцу прижмёт, к чёрту пошлёт… Любит, не любит, плюнет… поцелует! Ух ты…»

Третий отряд в беседке полным составом пел под баян песню про картошку-тошку. И Алик там тоже был. Одетый, как всегда, в пионерскую форму, с чуть косо сидящей пилоткой на голове, он не сидел со всеми на скамейке, а стоял, опершись локтями о крашеные перила.

Вожатые из третьего отряда с соседней скамейке приглядывали за своими пионерами, что-то записывая в тетрадь. Любка, сделав независимое лицо, опустилась на лавку неподалёку и принялась листать песенник, будто ничего интереснее в жизни не было.

– Слушай, что за мальчик с нашими там стоит? – услышала она.

– В пилотке? Не знаю… Из другого отряда к кому-то приходит, я его часто вижу.

– Да пусть ходит, никому не мешает. Хороший мальчик – это видно.

Любка насторожилась. А ведь Алик сказал, что из третьего отряда, как такое может быть?

– Привет.

Она испуганно ойкнула и подняла глаза.

– Напугал? – Алик плюхнулся на скамейку рядом с Любкой.

– Нет…

В душе снова вспорхнули разноцветные бабочки – приятно всё-таки, когда мальчик сам подходит и сам заговаривает.

– Ты был вчера на дне Нептуна? – Она просто так спросила, видела же прекрасно, что был. – Людка-то, Людка!

– Ага. Надо было её проучить.

– А кто её проучил? – живо заинтересовалась Люба. – Ей купальник заменили, да?

Ну точно, как же они с девчонками сразу не догадались!

– Не знаю. Мне очень захотелось, чтобы она на всю жизнь запомнила, что издеваться над тем, кто не может ответить, – гадко. И вообще, конечно, нельзя, но над слабыми особенно.

– Сегодня кино будет. «Добро пожаловать, или посторонним вход воспрещён», – вспомнила Любка. – Ты пойдёшь?

– Пойду. Я подожду тебя возле корпуса.

Подождёт возле корпуса… это же свидание! Мальчик назначил ей свидание!

– Хочешь мой песенник посмотреть?

– Давай… только ты сама листай, я не могу.

– Почему? – удивилась Любка.

– Руки грязные.

Дойдя до загнутого уголка с надписью: «Нельзя!!!», она чуть помедлила, покосилась на его загорелое лицо и спросила:

– Развернуть?

– Зачем, не надо. Я понимаю, что у человека могут быть секреты.

Они просидели до самого обеда, пока из громкоговорителя не послышались звуки горна, призывающие в столовую.

– Обед… – Любка нехотя поднялась со скамейки. – Ну почему в столовку обязательно строем ходить?

– Как – зачем? Дисциплина должна быть, а сейчас – особенно. Вдруг завтра война? – рассудительно сказал Алик.

– Какая война, с американцами?

– С Германией. Хоть у нас пакт о ненападении, но я не верю этому Гитлеру.

– Шутишь! – засмеялась Любка. – Пока, вечером увидимся!

***

Они решили не ждать ночи и вызвать гномика-матерщинника в тихий час. Ему что важно? Чтобы было тихо. А темнота и не нужна совсем. Шторы на всякий случай закроют. Раскидали по полу «конфеты», трижды хором сказали нужные слова и затаились на койках.

– Чтобы ни звука, – шёпотом предупредила Света.