– Да, я видел Божену Станиславовну в Питере, мы были соседями. Это грустная история… К сожалению, Божена Станиславовна заболела скоротечной чахоткой и умерла два года назад.

– Как?! Как умерла?! Этого не может быть!

Потрясённый Илья хватал ртом воздух, как выброшенный на берег окунь.

– Так бывает. В Питере, знаете ли, сыро. Климат неблагоприятный.

– Где она похоронена? Вы можете показать могилу?

– Разумеется. Примите мои соболезнования, я не знал, что у неё был муж, – генерал налил воды из графина и подал Илье. – Прошу прощения, мне пора ехать.

– Минуту, прошу… А как же барыня? Кто она?

– Я совершенно не обязан вам отчитываться, – начал генерал, – но принимая во внимание ваше горе, отвечу. Я был вдов, недавно женился. Мою супругу зовут Елена Ивановна.

– Спасибо.

Илья встал и, пошатываясь, пошёл к выходу. Он словно постарел на сто лет, глаза стали пустыми и неживыми.

Генерал подошёл к столику, налил и махом выпил рюмку водки. Из соседней комнаты, отодвинув тяжёлую бархатную портьеру, вышла молодая красивая дама. Чёрное элегантное платье подчёркивало стройность её фигуры, каштановые волосы уложены локонами в замысловатую причёску. Серые глаза в обрамлении пушистых ресничек оттеняли белизну кожи. Пухлые капризные губы ярким цветком выделялись на матовом, без единой веснушки, лице.

Генерал привлёк к себе даму и поцеловал.

– Он поверил. Всё хорошо, Божественная моя!

***

– Знаешь, мне его даже жаль.

Они только что отобедали курицей под соусом и молодым отварным картофелем с зеленью. Старшие дети убежали играть в сад, брыкающуюся Майечку нянька унесла в детскую.

– Мне его даже жаль. Он был потрясён.

– Ах, Николенька, не надо его жалеть. Что он вообще такое? Жалкий ничтожный человек, – Божена отпила из тонкой фарфоровой чашки ароматный кофе, на пальце блеснул изящный золотой перстень с зелёным камнем. – Я бы и думать о нём забыла, если бы не забытый браслет. Это матушки моей браслет, для меня вещь ценная… Скажи, твой человек хорошо искал?

– Как следует, да… Мы обязательно его найдём. Для тебя я из-под земли добуду твоё сокровище, мой ангел, – генерал поцеловал нежную ручку. – Только умоляю, не появляйся в деревне, тебя могут узнать. Божены больше нет, есть Елена Ивановна, но осторожность не помешает… Ради Майечки, хорошо?

– Хорошо, – улыбнулась Божена, и на её щеках заиграли ямочки.

– Обожаю тебя!

***

Невысокий мужик с бегающими глазками стоял на веранде, переминался с ноги на ногу и теребил в руках шапку.

– Что у тебя? – выглянул к нему генерал.

– Барин, – поклонился мужичок, – этот сукин сын браслетку на руке под рукавом носит, потому и в доме не нашли. Пошёл я, стало быть, на станцию, а там этот Илья стоит, газетку читает. Я недалече наблюдаю. Рукав у него задрался, а там браслетка женская на руке. Как вы и говорили: золотая с зелёными камушками.

– Вот как!

– Я вот что… Мы подкараулим его где-нибудь в тихом месте и отнимем цацку. Ну, вроде как ограбление. Что скажете?

Николай Григорьевич задумчиво наблюдал как дворник посыпает речным песком дорожку.

– Хорошо… Только аккуратно, слышишь? Не покалечь и не пришиби.

– Не сумлевайтесь, барин.

Илью подкараулили у реки, когда он пришёл в сумерках проверить жерлицы. Он постоял немного, наслаждаясь речной прохладой, не замечая, как сзади приблизились две бесшумные тени. Сунули лицом в песок, заломили назад руки… Илья захрипел и повалился на берег, выгибаясь в конвульсиях.

– Это чего с ним?

– Падучая у него…Чего смотришь, снимай браслетку и дёру!

– Она? – Грубые пальцы с трудом расстегнули замочек.

– Она-она, уходим!

Илье было уютно лежать на нагретом за день песке, будто дома на перине. В голове лёгкость и пустота. А ведь что-то было такое…такое неприятное.

Он поморщился, с трудом сел, отряхнулся, и сердце ухнуло: не почувствовалось на запястье привычной тяжести браслета.

Илья тонко заскулил, ощупывал себя, и как слепец шарил руками по песку.

– Божена, Боженочка… Сейчас я тебя найду, потерпи, родная. Сейчас, сейчас… – скулил он.

И тут вспомнил всё. И закричал страшно, дико, отчаянно:

– Бо-же-на!!!

***

Генерал через остеклённые двери вышел в сад, где в тени на скамье отдыхала Божена. Поодаль гуляла няня с малышкой. Майечка хныкала и тянула руки к матери: Божена не любила возиться с детьми.

– У меня для тебя сюрприз, Божественная моя!

– Вот как? Надеюсь, приятный? – улыбнулась Божена.

– Вашу ручку, мадам. – Николай Григорьевич поцеловал руку и замкнул на запястье жены золотой браслет.

– О, дорогой, спасибо! Как же тебе удалось?

– Пустяки, Боженочка.

– Еленочка, – поправила его Божена. – Но всё-таки?

– В доме браслета не оказалось, Илья носил его при себе. Его выследили в безлюдном месте, ну а дальше всё было легко, – присел на скамью генерал. – Не бойся, он цел и невредим.

– Я не боюсь, мне всё равно, – сказала красавица, любуясь блеском камней. – О, Николай, не смотри так! Это ничтожный человечишко, что его жалеть?

– Он всё-таки был твоим мужем.

– Он и сейчас мой муж, если быть точной. А я – двоемужница.

– До конца года мы поживём в имении, а потом уедем за границу. Моя Божена забудет всё, как страшный сон, – после молчания сказал генерал. – Мы поедем в Париж. Ты хочешь в Париж?

– Было бы чудесно, Николенька. Конечно, хочу! – прильнула к мужу Божена.

– Тогда решено: едем в Париж!

***

Тонкие пальчики трогали клавиши рояля, Божена с чувством играла вальс. Нежная мелодия Шопена перекликалась с шелестом листвы, в открытые окна влетал лёгкий ветер, развевал занавески и заставлял танцевать пламя свечей.

Возникший в окне человек долго стоял, пожирая взглядом Божену, её открытые плечи, обнажённые руки и белую шею. Золотой браслет с зелёными камешками сверкал на тонком запястье.

Человек подтянулся на руках и перемахнул через подоконник. Музыкантша вздрогнула от неожиданности и обернулась на шум.

Любой восхитился бы выдержкой Божены: она не закричала и не упала в обморок, как это любят делать светские дамы, лишь слегка побледнела, в слабом свете свечей это не было заметно постороннему глазу.

Илья, а это оказался именно он, был страшен. Бледный до синевы, взлохмаченный и помятый, он вцепился в подоконник, чтобы удержаться на ногах.

– Я так и знал… – прохрипел он. – Браслетку украли, а часы и деньги не тронули. Я чувствовал… А этот генералишка сказал, что ты умерла.

– Ты ничего не докажешь, – зло сверкнула глазами Божена, – та Божена умерла, и документы имеются.

– Я не за этим пришёл, Боженочка… Зачем мне что-то доказывать? Я пришёл за тобой… Люблю тебя, я не могу забыть тебя. – Илья оторвался от подоконника, сделал несколько шагов и упал к ногам своей неверной жены. Та отодвинулась с гримасой отвращения.

– Что тебе надо? Денег? Сколько? Говори, я дам.

– Боженочка, бежим со мной, – шептал Илья, обнимая и целуя её ноги, – хоть в Питер, хоть в Ярославль… Прямо сейчас, Боженочка, одно твоё слово… Разве этот лысый боров любит тебя так, как я? Всё сделаю, что хочешь сделаю…

– Ты говорил кому-нибудь обо мне? – освободилась из его объятий Божена.

– Нет, что ты, никому не говорил.

– Хорошо. Жди здесь, – после паузы произнесла Божена и стремительно вышла из залы.

– Так ты согласна? – с надеждой спросил Илья.

Божена вскоре вернулась с сумочкой и шалью в руках.

– Идём, – бросила Илье.

Наверху заплакала Майечка – нянька укладывала её спать.

– А дочку твою мы разве не возьмём?

– Нет.

Божена провела Илью через дом на террасу, по песчаной дорожке они вышли за ворота и углубились в лес. Через треск сучьев и лесные звуки Илья услышал далёкий паровозный гудок.

– Родная моя, а куда мы идём? На станцию?

– Да, дорогой, на станцию. Но сначала мы зайдём на кладбище, хочу с матушкой попрощаться. – И Илья послушно поплёлся за ней.

Миновали кладбищенскую ограду. Божена легко шагала среди крестов, укутавшись шалью.

– Здесь. – Она остановилась у заброшенной могилы, заросшей бурьяном.

– Это и есть могила твоей матушки? – спросил Илья, пытаясь при скудном свете луны разглядеть надпись на надгробии. – Не видно ничего…

Он оглянулся и увидел, как Божена ограждает себя кругом, посыпая на землю из кулька толчёный кирпич.

– Что ты делаешь?

У Божены стало отрешённым лицо, она запела низким гортанным голосом какую-то заунывную песню, смысл которой ускользал от перепуганного Ильи. Могила под его ногами вдруг зашевелилась, из-под земли появилась страшная чёрная рука упыря с остатками гниющей плоти. У Ильи вылезли из орбит глаза, он всхрапнул и упал на землю, содрогаясь в конвульсиях. То там, то здесь шевелилась земля, выпуская упырей. Твари шли на запах человека, навалились на Илью, послышались возня и жуткое чавканье. А Божена хохотала, её хохоту вторили филины…

Илью нашла через несколько дней деревенская девчонка, она забрела на кладбище в поисках потерявшейся козы. Увидела уткнувшееся в землю скрюченное тело и понеслась прочь с режущим уши визгом.

В деревне судачили тогда долго… Сошлись в одном: кто-то нарочно заклинанием вызвал упырей. А как Илья оказался на кладбище, так и не узнали.

3

Сдвинув в сторону лёгкую занавеску, Божена долгим рассеянным взглядом смотрела на открывающийся великолепный пейзаж, на теряющийся в небе шпиль Эйфелевой башни. Простое синее платье на её точёной, будто вырезанной из мрамора фигуре, казалось произведением искусства. Грациозную головку обрамляли тщательно уложенные светлые локоны.

Несколько месяцев назад они бежали из России в Париж, спасаясь от революции и большевиков, сняли роскошную квартиру с видом на Эйфелеву башню, которую Божена обставила с большим вкусом, наняли горничную, кухарку и няньку для детей.

Генерал быстро обзавёлся знакомствами и стал вывозить жену в общество, где красавица молниеносно произвела фурор своей блестящей внешностью, умом и обаянием. Она прекрасно говорила по-французски, шутила и кокетничала с мужчинами, не переходя при этом рамки приличий.

Пожилые господа были от жены русского генерала в восторге, смотрели на неё с жадностью и сладенько улыбались.

Накрапывающий дождь, мелкими каплями бьющий в окна, окончательно испортил Божене настроение.

– Мадам, мадмуазель Мари спрашивает будете ли вы заниматься с нею музыкой сегодня, – заглянула в комнату няня по имени Женевьев.

– Поди прочь!

Няня тихо исчезла, прикрыв дверь.

– Ведьма… – прошептала она, отойдя на приличное расстояние, а Божена осталась страдать, с тоской взирая на серые тучи и Эйфелеву башню.

– Божественная…

Она обернулась.

– Божественная моя, – повторил появившийся в дверях генерал, – тебе нездоровится?

– Отчего ты так решил, Николенька?

– Когда тебе нехорошо, ты всегда смотришь на башню. – Генерал подошёл и поцеловал Божену в белый гладкий лоб.

– Да, ты прав, мне нехорошо… А эта башня отвратительна, она выбивается из общей архитектуры.

– Ты совсем как Ги де Мопассан, – хохотнул он. – Он и ещё многие деятели искусства терпеть не могли Эйфелеву башню и даже направили протест в муниципалитет, описывая её как бесполезную и чудовищную.

– Вот как!

– Да… Мопассан обедал в ресторане башни, уверяя, что это единственное место в Париже, откуда её не видно.

Божена рассмеялась, потом посерьёзнела.

– У меня дурное настроение. Как представлю, что эти разбойники заняли наше имение, ходят по нашему дому, доят наших коров, гоняют лошадей…

– О каких разбойниках ты говоришь?

– Как – «о каких»? О тех самых, которые приходили к нам и просили отдать землю.

– Ну-ну, не думай об этом. Кто им позволит? Я оставил управляющего, он следит, – успокоил генерал.

Божена насмешливо скривила губы: