Женевьев кое-как успокоила подругу и вернулась в детскую.

"Ну надо же… надо же… – думала она, переодевая малышку, – такая ангельская внешность, такая милая, почти детская улыбка – и занимается колдовством! Интересно, а что это за книга? Есть ли там заклинание на богатство или удачу?"

Женевьев как-то по-новому стала поглядывать на Божену, теперь к неприязни добавилось ещё и любопытство, смешанное со страхом.

***

Майечка раскапризничалась. Куда-то подевалась её любимая кукла с настоящими волосами и фарфоровой головой.

– Не плачь, солнышко, сейчас няня найдёт твою куклу, – увещевала Женевьев.

В гостиной занимались музыкой мадам и мадмуазель Мари, из-за неплотно закрытой двери раздавались звуки вальса, то и дело прерываемые отрывистыми замечаниями Божены.

Женевьев прошла по комнатам, заглянула в будуар мадам и увидела куклу, брошенную кем-то в кресло-качалку. Она взяла игрушку за набитое ватой тело и вдруг взгляд упал на торчащий в ящике стола ключ, забытый Боженой. Няня приблизилась к столу и, прислушиваясь к звукам рояля, открыла ящик.

Ох, это женское любопытство… Сколько оно сгубило Варвар, кошек и тому подобных существ! Зачем Женевьев полезла в хозяйский стол, зачем достала толстую книгу, что она хотела там прочесть, не понимая по-русски ни слова?

В гостиной по-прежнему звучал рояль, няня листала пожелтевшие страницы, разглядывала непонятные рисунки. Она отложила книгу и вынула из ящика чёрный свечной огарок и бархатные мешочки, завязанные золотой тесьмой, в которых казались пахучие сухие травы.

Женевьев запустила руку в ящик и вынула нож с узким длинным лезвием, его рукоятка была украшена затейливой гравировкой. Её внимание привлекла белая шкатулка из слоновой кости, няня открыла крышку и замерла в восхищении. Какие украшения! Золотые браслеты с камнями, кольца, серьги, броши, подвески… Как же любит месье Николя свою жену, если дарит такие дорогие подарки!

Звуки рояли смолкли. Женевьев вздрогнула и стала быстро запихивать вещи в ящик стола…

Когда Божена распахнула дверь будуара, то застигла няню со шкатулкой в руках, которую она не успела поставить на место. Женевьев затравлено смотрела на хозяйку, и вид у неё был, как у мышонка, которого кошка застала у мешка с зерном.

Вид у мадам был страшен: глаза зло полыхнули, рот исказился, и оттуда, раздвигая алые губы, – Женевьев могла бы поклясться в этом – показался чёрный раздвоенный язык.

– Мра-а-азь… – прошипела Божена. – Как ты смеешь рыться в моих вещах?!

– Мадам, простите… я искала куклу… я думала, я ничего не видела, правда… – заикаясь, лепетала няня.

Божена звучно, с двух рук, надавала Женевьев пощечин. Она бы убила бедняжку, если бы не Николай Григорьевич, поспешивший на шум и крики.

– Она хотела меня обокрасть! Она рылась в моих драгоценностях! – мешая русские и французские слова, кричала Божена.

Женевьев плакала и говорила, что просто хотела посмотреть.

– Успокойся, дорогая, я выгоню её сию минуту, – уговаривал генерал.

– Нет, не надо, Николенька… после. Пусть поработает ещё, пока мы не найдём новую няню, – сказала Божена уже спокойным тоном.

Женевьев вышла из будуара ни жива ни мертва.

***

Божена выдвинула ящик стола. Нарушенный порядок не оставлял никаких сомнений: нянька копалась в вещах, брала книгу и мешочки с травами, свечи… Шкатулка – это так, для отвода глаз. В честности Женевьев она не сомневалась, знала, что та не возьмёт и забытого на столе франка, а о драгоценностях и говорить нечего.

Плохо, очень плохо… Нянька может разболтать – и поползут по всему Парижу многократно преувеличенные слухи. Муха станет слоном, можно не сомневаться. Господа, которые были очарованы ею, будут холодно кивать и отворачиваться. Их чопорные жёны сделают вид, что не знают никакой мадам Хелен. Надо немедленно заткнуть рот этой мерзавке, пока она не начала болтать. Жаль, конечно, дети её любят… Но ничего, полюбят и другую няню.

Женевьев ходила тише воды и ниже травы, стараясь не попадаться мадам на глаза, решая все вопросы через месье Николя. День шёл за днём, и няня успокоилась, решив, что самое страшное позади. Она потихоньку рассказала Жюли о том, что случилось в будуаре мадам. Горничная была в ужасе:

– Ты с ума сошла! Зачем ты полезла в ящик? Что ты там хотела найти?

– Не знаю… мне было просто любопытно, хотела сама убедиться в том, что давно подозревала.

– Ну, убедилась?

– Убедилась, она ведьма. Там мешочки с какими-то колдовскими травами, нож серебряный и книга с заклинаниями, – расширила глаза няня.

– Дурочка ты, Женевьев. Теперь тебя выгонят и рекомендаций не дадут, что тогда делать будешь?

– Может, и не выгонит. Мадам вроде успокоилась…

А через три дня это и случилось…

– Женевьев, тебя мадам зовёт, – заглянула в детскую Жюли.

– А что она хочет, ты не знаешь?

– Не знаю. Да не бойся, настроение у неё как будто хорошее, – подбодрила горничная.

Няня пригладила волосы и пошла к мадам, правда, не без дрожи в ногах.

– А, вот и ты! – Божена встала с кресла-качалки и подошла, улыбаясь и протягивая обе руки няне. Та робко подала свои.

– Женевьев, я хочу перед тобой извиниться.

– За что, мадам? – изумлённо подняла глаза няня.

– Я была очень груба с тобой, дала тебе пощёчину и обвинила в воровстве. А это не так. Я знаю, что ты не возьмёшь чужого, ты честная девушка.

– Спасибо, мадам.

– Я хочу отблагодарить тебя. У меня есть чудесное голубое платье, всё в кружевах и ленточках, оно очень подойдёт к твоим небесным глазам.

– Спасибо, мадам, – ещё раз поблагодарила девушка, не смея отказаться.

– Залезь, пожалуйста, на антресоли, там найдёшь плетёную корзину, в ней лежит платье. Забери его себе.

Веря и не веря, Женевьев под немигающим взглядом мадам вышла в коридор, где находились широкие антресоли, и поднялась по массивной лестнице наверх.

Нужная плетёная корзина нашлась в углу, няня открыла крышку и достала из неё нежно-голубое платье, украшенное несколькими рядами кружев по подолу и лифу.

– О, мадам, какая прелесть…

Прижимая ношу к груди, Женевьев стала спускаться с лестницы, держась одной рукой за перила. Вдруг её нога соскользнула со ступеньки, она потеряла равновесие и кубарем полетела с лестницы. Божена молча смотрела, как Женевьев, перевернулась через голову и замерла на полу, а потом спокойным движением подтянула колени к груди. Божена подошла и тронула носком туфли ногу девушки.

– Ну вот и всё, – тихо сказала она, а потом закричала изо всех сил:

– О мон дьё! Женевьев! Николенька! Женевьев упала с лестницы!

Прибежал Николай Григорьевич, опустился на колени, взял несчастную за руку, проверяя пульс:

– Умерла… Бедная девушка… – трагически прошептал он. – Господи, Боженочка, как же это случилось?

– Я велела поискать Женевьев корзину на антресолях, наверно, она оступилась и упала.

Выскочили из кухни Жюли и кухарка, ахнули, закричали от ужаса, заголосили…

– Дайте же простыню, я не хочу, чтобы увидели дети, – бросил Николай Григорьевич.

Вызванный доктор Пётр Аркадьевич констатировал смерть.

– Сломала шею, не повезло девушке, – грустно сказал он.

Доктору пришлось оказывать помощь Божене, которая так расстроилась из-за смерти бедняжки, что слегла в постель, а Жюли так тряслась от рыданий и страха, что пришлось отпаивать её успокоительными каплями.

5

– Не беспокойте меня, – сказала Божена детям и прислуге, – я собираюсь написать несколько писем.

– Хорошо, мадам.

Новая няня Катрин подхватила Майечку и унесла в детскую, несмотря на её протесты.

Божена закрыла дверь на ключ, вынула книгу и чёрные огарки свечей, зажгла их. В сумрачной зашторенной комнате яркие огоньки мерцали, чуть подрагивая, создавая атмосферу таинственности.

И вот она уже в поместье, ходит незримая по комнатам, по бывшей людской, заходит в амбар. Несколько дней назад Божена умертвила лошадь и корову, хоть и жаль было своё добро. Стоя в стороне, она наслаждалась отчаяньем и слезами скотниц, окруживших павшую корову.

– Мало вам… Мой хлеб едят, моё молоко пьют…

Божена достала из корсажа платья мешочек с высушенными мухами и высыпала весь в лари с мукой, не пропустив ни один.

– Кушайте на здоровьичко, гости дорогие, – хохотнула она.

Дохлые мухи вдруг ожили, зашевелились, расползлись по муке.

Рант утром повариха пошла в амбар за мукой для лепёшек, набрала полный таз. А там опарыши! Её крик и на краю деревни, наверно, услышали.

– Мать честная! С такими на рыбалку хорошо ходить, – почесал затылок председатель. – Откуда это?

– Из ларя.

Вся мука оказалась усеяна толстыми белыми червями.

– Чертовщина какая-то…

– А я что говорила? А ты не слушал, – азартно подхватила повариха.

Игнат понюхал горсть муки, стряхнул и вытер ладонь о штаны.

– Нормальная… вроде не воняет, есть можно.

Коммунары просеяли всю муку, опарышей отдали курам. Божена смеялась – шутка удалась!

***

Шорк-шорк-шорк… Сидя на корточках, Жюли чистила щёткой ковёр в гостиной. Однообразные движения не мешали ей думать, и горничная сотый раз вспоминала скорчившуюся возле лестницы Женевьев. Не может ли такого быть, что её смерть подстроена? Вдруг это мадам столкнула девушку с лестницы? Жюли замерла от этой догадки. Ну а что, это возможно… Никто не видел, как упала Женевьев, а хозяйка была рядом.

"Хелен ещё не знает, что я знаю", – внезапно пришло ей в голову, и от этой мысли у Жюли по спине забегали мурашки.

На пороге гостиной показалась Божена с каким-то французским романом в руках.

– Жюли, оставь в покое ковёр, он уже чистый. Лучше прибери на антресоли там пыли по щиколотку.

Услышав про антресоль, горничная побледнела и задрожала от страха.

– Мадам, пожалуйста… не надо… – пролепетала она, глядя снизу вверх на Божену. – Не надо, я ничего не видела и не знаю… У меня старая мать и маленький брат…

– Да ты с ума сошла!

– Умоляю, мадам… я не хочу умирать, как Женевьев…

Божена рывком подняла Жюли с ковра.

– Закрой рот! Что ты видела и знаешь?

Глаза мадам впились пиявками в лицо горничной, она не сумела солгать:

– Ничего… только свечи…

– Свечи… – Божена повернула кольцо на пальце камнем внутрь и ударила горничную ладонью по лбу. Та замолчала на полуслове.

***

– Мадам! Пойдёмте со мной в детскую… – заглянула в будуар испуганная няня.

– Что ещё случилось? – Божена недовольно закрыла книгу, не забыв заложить меж страниц закладку.

– Там Жюли… с ней что-то странное…

Мадам поднялась с кресла и прошла в детскую, которую делили на двоих сёстры Маша и Майечка. На полу, поджав ноги, сидела Жюли, расставив кукол вокруг себя полукругом. Куклы были Машиной гордостью, никому на свете она не разрешала прикасаться к ним. Это были маленькие барышни в шляпках и шёлковых платьицах, украшенных лентами, куклы с маленькими сумочками и букетиками искусственных цветов, куклы с собачками, кукла-китаянка и кукла-мулатка цвета кофе с молоком…

Жюли напевала песенку без слов и, держа на коленях куклу с длинными белокурыми локонами, неровно обрезала ей пряди волос маленькими ножницами.

– Я не смогла отнять, простите… – бормотала Катрин, стискивая кулачки.

– Жюли! Что происходит?

Горничная не повернула головы, продолжая мурлыкать под нос песенку. В детскую забежала разрумянившаяся Маша, застыла на пороге с широко раскрытыми глазами и немедленно разразилась плачем.

Куклу у Жюли попытались отнять, она выла и не отдавала, мёртво вцепившись в розовое кукольное платье. А потом стала нести такую околесицу, что месье Николя надел сюртук и лично поехал за врачом.