Лучано поражённо воззрился на букет, собранный из самых разных растений, причём явно не срезанных садовником, а выдранных с клумбы чьей-то решительной, но не очень опытной в этом деле рукой. И не только с клумбы, но и с лекарской грядки! Розы и лилии, стебли валерианы и наперстянки, амарант, колокольчики и пионы…

– Всеблагая Мать! Они сюда аконит сунули! – растерялся Лучано. – Ты это видишь?!

Он выдернул из охапки, перевязанной алой лентой, стебель с розовато-лиловыми цветочками и показал Аластору.

– О, а я его знаю! – радостно отозвался тот. – Наш конюх эту траву в конюшне раскладывает. Говорит, от мышей очень помогает!

– Нисколько не сомневаюсь, – язвительно сообщил Лучано. – От мышей, от крыс, от назойливых супругов – отличное средство! А если ещё добавить вон тот пучок… – указал он на наперстянку, – то можно половину здешней Академии на кладбище отправить. Перлюрен, убери лапы!

Он шлёпнул енота, который вознамерился попробовать аконит на зуб, и снова растерянно посмотрел на чудовищный букет. Нет, за попытку отравления никто в здравом уме это не принял бы, но…

– А ещё здесь внутри бутылка, – сказал он, заглянув в середину цветочной охапки. Вытащил, откупорил, капнул на руку и с должной осторожностью лизнул. – Карвейн. Альс, я знаю, что Дорвенант – поразительная страна. Но неужели здесь принято присылать благородной синьорине карвейн? Ладно бы ликёр или старое вино…

– Думаю, это соученики Айлин с Алого факультета, – посмеиваясь, объяснил Аластор. – Маги пополняют карвейном резерв, помнишь?

– Ах, боевики! – сообразил Лучано. – Тогда конечно…

Бутылка карвейна и странный букет превосходным образом связались воедино. Лучано отправил опасное подношение на тот же шкафчик подальше от цепких лап Перлюрена, а цветы всё продолжали нести. Фиалки, перевязанные белыми и зелёными ленточками. Розы. Всё те же лилии, но попроще, не аристократически-голубые, а жёлтые в чёрную крапинку. Ещё два букета с красными лентами, уже составленные из приличных цветов, но с неизменным карвейном внутри. Кажется, у синьоров боевиков это было обязательным правилом этикета.

Кроме цветочных даров на столик Айлин усердные посыльные то и дело сгружали коробки, корзинки и пакетики с конфетами, цукатами, печеньем… При взгляде на них Лучано про себя отчаянно взвыл: не может же он перепробовать каждое лакомство! Утешало только то, что вряд ли кто-то задумал отравить их всех, а прекрасно воспитанная синьорина непременно поделится угощением, и рассчитать, кому достанется отравленная конфета, невозможно.

«С чего я вообще решил, что Айлин захотят убить? – вдруг озадачился он. – Конечно, её гадючье величество вряд ли отказалась от своих планов насчёт синьорины, но для этого у Беатрис есть я».

Под сердцем кольнуло, будто соглашаясь и напоминая, что проклятие не дремлет, но Лучано предпочёл старательно этого не заметить. У него ещё имеется время, чтобы придумать подходящее оправдание. И попытаться убедить королеву, что Айлин Ревенгар ничем не угрожает ни королевской власти, ни самой Беатрис. В конце концов, синьорина пожертвовала собой, чтобы спасти наследника! Неужели королева продолжит считать её коварной и расчётливой интриганкой?

Настроение испортилось ещё сильнее, и когда за Аластором пришёл дежурный целитель, чтобы отвести его на перевязку, Лучано растянулся на кровати, шикнул на Перлюрена, рвавшегося к сладостям, и принялся составлять в уме отчёт для мастера Ларци. Но родная итлийская речь, которой Лучано владел с виртуозностью прирождённого болтуна, упрямилась и решительно не хотела передавать всю странность того, что с ним происходило в Дорвенанте. А рассказ о приключениях звучал бахвальством и постоянным нарушением правил гильдии, которые предписывали Шипу быть как можно более незаметным.

«Идиотто, – вздохнул в сознании Лучано голос мастера. – Разве можно поддаваться чувствам к заказу? Неважно, охраняешь ты его или пытаешься убить. Они всего лишь твой заказ, мальчик мой. Оба…»

«Я знаю, мастер, – ответил мысленно Лучано. – И мне самому страшно от того, что со мной происходит. Я не понимаю, чего хочу больше? Чтобы всё продолжалось, и неважно, куда меня это приведёт, или чтобы стало как раньше, когда я не задумывался о всяких глупостях вроде любви и дружбы. Боюсь, мастер, и в том, и в другом случае пропащий я человек. По-новому жить не получится, просто не имею права, а по-старому не хочу. Такая тоска берёт… Но я больше не могу видеть в этих двоих всего лишь строчки в приходно-расходных книгах гильдии. Что со мной сделал проклятый Дорвенант?!»

Хлопнула дверь, и Лучано услышал, как ахнула синьорина.

– Лу, Ал?

Магесса постучала по деревянной раме ширмы, и Лучано откликнулся:

– Лорда Аластора увели целители, а я здесь. Чем могу служить?

Он никак не мог взять с Айлин прежний тон, простой и лёгкий, но годившийся лишь для путешествия, где они были равны перед лицом постоянной опасности, а здесь мгновенно оказавшийся слишком фамильярным.

– Что это? – испуганно спросила синьорина. – Вот это вот… всё!

– Полагаю, выражение восхищения от ваших поклонников, – сообщил Лучано. – Боюсь, не все цветы стоят в воде, так что если хотите их оставить, нужно об этом позаботиться.

– Куда мне столько… – жалобно протянула Айлин. – И они так пахнут! Лу, я… А-а-апчхи!

Она чихнула совсем как Перлюрен, но громче, а потом спросила:

– Лу, ты не поможешь выставить их в коридор? Может, девочки с Зелёного факультета захотят забрать…

Лучано вскочил с постели, мигом воспрянув и заверив, что счастлив помочь. После краткого совещания решено было оставить розы и несколько небольших букетиков, лишённых запаха. Дурманно пахнущие лилии отправились в изгнание первыми, только на голубое фраганское чудо Айлин посмотрела с недоумением и призналась, что понятия не имеет, кто мог бы прислать подобную роскошь.

– Отдам их Иоланде, – решила она, рассеянно поглаживая небольшой сундучок, от которого Лучано даже в невыносимом цветочном благовонии уловил знакомый запах лосьона для волос.

О, да синьорина воспользовалась косметикой! Ресницы умело подкрашены, губы свежо розовеют от бальзама… И волосы! Волосы уложены в простую, но изящную фраганскую «плетёнку», а концы распущены по плечам. Прелесть какая! Лучано молча одобрил изменения, хотя сама Айлин явно чувствовала себя неловко и то и дело тянулась рукой к лицу, но тут же, спохватившись, отдёргивала пальцы. Совсем не привыкла к средствам для ухода за собой? Бедная девочка… Но кого же мы готовимся принимать? Для боевых товарищей вроде них с Альсом такую красоту не наводят… Хм, синьор жених изволит заглянуть?

Выставив в коридор всё, что пахнет, и попросив пробегающего мимо юнца отнести голубые лилии в комнату синьорины Иоланды – удивительно, тот сразу понял, о ком речь, – Лучано вернулся к себе за ширму как раз вовремя, чтобы отнять у Перлюрена пакет с печеньем. Оглядел свою кровать, приподнял подушку и обнаружил под ней целый склад конфет в обёртках и без. Перлюрен немедленно принял скорбный вид и прижал испачканные кремом лапы к животу, но Лучано был неумолим. Он сгрёб конфеты и уже собирался отнести их на половину Айлин, как в дверь постучали, и раздался смутно знакомый голос, радостно воскликнувший с порога:

– Ревенгар! А вот и мы! Ух ты, у тебя там целая оранжерея в коридоре и ещё одна здесь. Кстати, магистр Бреннан сказал, что если боевики ещё раз обнесут его драгоценные грядки, он лично напоит слабительным всех, кого за этим поймает.

– Методы магистра Бреннана не всегда соответствуют уставу Академии, но чрезвычайно действенны, – заметил другой голос, высокий и чистый, но бесцветный, лишённый звучности и яркости первого. – Милая Айлин, я… мы с Саймоном рады видеть вас в добром здравии.

«Синьор Ледяная Глыба, – вспомнил Лучано. – Белоснежное одеяние и перчатки, невероятной чистоты сапоги и манеры принца. Только не такого, как Альс, а настоящего, точно знающего, что весь мир создан к его услугам. Тем удивительнее слышать в этом голосе искреннее беспокойство и тепло…»

– Дарра, Саймон! – воскликнула Айлин. – Я тоже так рада! Садитесь! Как хорошо, что вы пришли! Саймон, хочешь конфет? Мне принесли так много, я столько не съем. И даже вместе с Алом и Лучано… Кстати, я должна вас познакомить! Лу, ты позволишь тебя потревожить?

«Она снова зовёт меня Лу, – мелькнула мысль. – Не наедине, а при юных благородных синьорах, один из которых, если не ошибаюсь, имеет прямое отношение к грандсиньору канцлеру. Меня, простолюдина! Благие Семеро, хоть бы это приняли за обычное пренебрежение к слуге! Иначе как бы моя скромная персона не привлекла слишком много внимания…»

Подхватив енота, он вышел на половину Айлин и почтительно поклонился. Перлюрен заверещал и радостно рванулся у него из рук. Лучано выпустил его от неожиданности, потому что высокий и стройный юноша с бледно-золотыми волосами и лицом мраморной статуи, одетый в тёмную мантию, держал в руках его Ласточку.

– Синьор Фарелли, – уронил этот красавец с бесстрастной любезностью. – Я слышал о вас. Рад знакомству, сударь.

– Благодарю, грандсиньор, – снова поклонился Лучано. – Перлюрен, прекрати!

Дорвавшийся до сладостей енот запихивал за обе щеки конфеты. Его мордочка раздулась, челюсти непрерывно двигались, но Перлюрен всё равно смотрел на столик, заваленный сладостями, алчно и жалобно.

– Эй, это же енот! – возмущённо воскликнул второй молодой маг, тоже одетый в чёрное и светловолосый, но невысокий, смуглый и круглолицый. – Он ест конфеты!

– Саймон, – укорила его Айлин, едва сдерживая смех. – Перлюрен тоже наш боевой товарищ! Он был с нами на… в общем, в том путешествии. Я не могу пожадничать и лишить его угощения.

– Зато я могу и даже обязан это сделать, – улыбнулся Лучано. – Ему вредно столько сладкого. Перлюрен, веди себя прилично.

Он мягко, но решительно отнял у енота конфеты и вернул их на столик, а потом взял мохнатого сладкоежку за шлейку и обратился к сыну канцлера, если только правильно понял их невероятное сходство. Черты лица и стать, манера держаться, холодный пронзительный взгляд… Сын или племянник, но, несомненно, родственник!

– Прошу прощения, грандсиньор, моя лютня… Не знаю, как вас благодарить…

– Так она принадлежит вам? – уточнил юноша и поставил футляр на пол, прислонив его к кровати Айлин. – Прекрасный инструмент. Мне было несложно её забрать.

Он тут же потерял к Лучано всякий интерес, взглянув на Айлин со странным выражением, которое Лучано определил бы как робкую нежность, если бы применительно к Синьору Ледяной Глыбе это не звучало так немыслимо. Синьор Саймон тем временем развалился на кровати Айлин в изножье и принялся дегустировать конфеты, невероятно напоминая Перлюрена. С набитым ртом он ещё ухитрялся что-то рассказывать, и Айлин улыбалась, кивая и глядя на Саймона совершенно по-сестрински, с умилением и ласковой насмешкой.

«Этот – братец, – безошибочно определил Лучано. – Старше неё годами, но разумом точно моложе. А теперь, пожалуй, и душой, потому что за три недели путешествия Айлин повзрослела не на один год. И собственная пережитая смерть, разумеется, никому душевной юности не добавляет. А вот грандсиньор Дарра – тот посложнее. Неужели он и Айлин?.. Нет! Он – безусловно… Но не она».

Он подхватил с пола лютню, закинул её ремень за плечо и взял Перлюрена в руки. Енот прижался к нему, обиженно и ревниво поглядывая на синьора Саймона и явно считая, что из них двоих заслуживает конфет куда больше.

– Прошу прощения, благородные синьоры и синьорина, – поклонился Лучано. – Я вас оставлю.

– Конечно! – светло улыбнулась Айлин.

Саймон лишь рассеянно кивнул, уплетая цукаты из большой коробки, зато Дарра окинул его оценивающим взглядом, под которым Лучано захотелось поёжиться, хотя день был тёплый. «Я тебя увидел и запомнил, – говорил этот взгляд. – И если мне покажется, что ты помеха…»