Небольшой отряд одобрительно загудел, выражая поддержку. От глаз Акселя не укрылось, что на лице старого Волдо мелькнуло нечто, похожее на досаду. Хитрован-наёмник понимал, что сейчас не время и не место для задержек? Верная мысль. По крайней мере, с точки зрения шведского офицера. Чем быстрее они доберутся до стен Штутгарта, тем быстрее некий Аксель Бьерклуд окажется в безопасности. Молодой герцог – надежный союзник шведской короны, пусть и нет под его началом большого войска. Но… Аксель с опаской покосился на людей, которые волей-неволей являлись его личной «армией». Грязные и вымотавшиеся солдаты не оценят, если кто-то покусится на их краткий отдых. И тогда жизнь некоего шведского дворянина не будет стоить даже ломаного медяка.

– Решено. – Бьерклуд старательно добавил в голос командной твёрдости. – Открывайте ворота, заводите коней во двор. Ночь под крышей нам не помешает. Волдо! Возьми кого-нибудь в помощь да пошарь по окрестным домам. Может, найдёте чего съестного. Вы двое, – Аксель ткнул пальцем в «кабассета» и драгуна, – осмотрите гостиницу. Остальные, – он кивнул в сторону похожего на хорька мужичка и плохо сидящего в седле здоровяка-мушкетёра,– езжайте вперёд, по тракту. Заглядывайте в дома, да и по сторонам смотрите внимательней. Рыжий – со мной.

Мертвец валялся в придорожной канаве. Недалеко, за четыре дома от постоялого двора. Богато расшитый доломан был разорван в клочья. Как и низ живота покойника. Сизые ленты кишок сплетались друг с другом, словно клубок змей. Располосованные вдоль и поперёк штаны не скрывали чудовищных ран на бёдрах, в которых сквозь месиво почерневшей плоти проглядывала кость.

– Имперец. – Шотландец в очередной раз смачно харкнул.

– Хорват, если точнее, – добавил Волдо. – Разбойник. Грабитель. Фуражир.

Значит, какой-то отряд лёгкой кавалерии успел их опередить. Аксель досадливо поморщился.

– Давно эта падаль тут валяется?

Старый наёмник спрыгнул в канаву.

– Чуть больше двух дней. Начал поспевать, но пока не раздулся. Ох, не нравится мне это…

В голосе Волдо слышалась тревога.

– Что особенного в мёртвом хорвате? – Аксель пожал плечами. – Приехали. Пограбили. Один отстал и нарвался.

– Может, и так. – Волдо почесал подбородок. – Хорваты – ублюдки суеверные. Своего так просто не бросили бы.

– Фуражиры? У этих в вопросе практичности и суеверия побеждает первое.

Старый наёмник хмыкнул.

– Это так. Но разве практично оставлять в кошельке мертвеца звонкое серебро? Бросать тут пусть и дрянные, но пистолеты? Саблю?

– Бой? Местные лютеране увидели, что имперцев немного, собрались и дали отпор? – Аксель понимал, что его версия – полная глупость. Но для капитана было важным оставить последнее слово за собой.

Не вышло.

– Где, в таком случае, «местные лютеране», а, капитан? – Волдо поправил сползший на бок ремень. – Кроме пятерых висельников – ни одного. И потом… Хотел бы я верить, что раны на дохлом ублюдке оставил крупный волкодав. Вот только не получается.

Аксель прижал к лицу платок.

– Волкодав. Или волк. В любом случае, что-то очень большое. И злобное. – Волдо с заметным трудом выбрался из канавы. – Я бы не удивился, обнаружь такое в глухом лесу. Но здесь?

– Когда мы стояли на Рейне, я видел стаи волков, бродивших по пустым улицам, – подал голос заметно побледневший шотландец. – Война любит волков. И двуногих, и четвероногих.

Волки. Люди. Люди, как волки. Аксель Бьерклуд подумал, что смертельно устал от всего этого. Пока был жив Северный Лев, во всей этой войне был какой-то смысл. А что теперь? За что он, шведский дворянин, сражается тут, в Швабии? За единоверцев? Смешно. Католики и лютеране дерутся с обеих сторон. За славу? Аксель видел множество битв. Горы трупов. Сотни раненых и умирающих. Видел едкий пороховой дым и блеск стали. И ничего славного там не было. Все знамёна были одинаково замараны кровью и липкой грязью.

– Капитан! Капитан! – хриплый голос здоровяка с мушкетом прервал размышления. – Там, это… Мы нашли жителей. Всех. Наверное…

Тяжёлые двери со скрипом распахнулись, и Аксель шагнул в сумрак притвора. Тусклый вечерний свет, преломлённый в разноцветных витражах и рассеянный среди ряда массивных колонн, не дал дворянину разглядеть открывшееся зрелище сразу. Зато обоняние не подвело: в кирхе царил тяжёлый смрад бойни. Запах свернувшейся крови. Запах разрубленных на куски туш. Запах непроизвольно опорожнившихся кишечников и мочевых пузырей. Не подвел и слух: басовитое гудение мириадов мух свидетельствовало, что ныне в этой кирхе смог бы воплотить себя сам Вельзевул.

Шотландца, что зашел в кирху следом, шумно вырвало прямо на пороге. Волдо и здоровяк-мушкетёр оказались крепче.

Аксель медленно шёл вперед. Почему-то это было важно – увидеть, что скрывалось в полутьме сводчатого нефа. Шаг, другой, третий. Глаза мало-помалу привыкали к тусклому и искажённому витражами свету. Наконец…

Жители городка действительно были здесь. Все или почти все. Тринадцать человек, во главе с пастором, были намертво прибиты гвоздями к лавкам, изображая чудовищную пародию на тайную вечерю: выколотые глаза, распоротые животы и «улыбки» – разрезы цвета запёкшейся крови. «Столом» для мёртвых «апостолов» и «спасителя» служил вывороченный и вытащенный в центр нефа алтарь, старательно перемазанный кровью и дерьмом.

Остальные горожане… Кто-то сидел на лавке, держа в руках собственную голову. Некоторые были привязаны к колоннам лентами кишок. Дети и младенцы просто валялись на каменных плитах окровавленной бесформенной грудой.

На это нельзя было смотреть. Это было… словно взгляд в самую глубину чёрной преисподней. Но Аксель смотрел и запоминал. Почему-то запомнить эту мрачную вакханалию крови и жестокости было для него сейчас самым важным. Словно во всём этом таился какой-то ключ. Ключ… к чему? Ответа он не знал, но не сомневался, что в свое время истина откроется. К добру или к худу.

На постоялый двор возвращались молча. Даже рыжий задира не пытался подначивать капитана. Шотландец был поражён до глубины души, хотя, казалось бы, наёмников сложно удивить бессмысленной жестокостью. Волдо несколько раз пытался что-то сказать, но замолкал, едва открыв рот.

Зачем кому-то понадобилось вырезать под корень городок? Что творилось в головах у тех, кто сотворил подобное?

– Магдебург, – наконец, сказал Волдо.

– Магдебург? Не понял, при чём тут…

– Я тогда был при армии Тили. Точнее, среди кавалеристов Паппенхейма. Магдебург надо было взять во что бы то ни стало. И мы его взяли. И перепились. А потом была резня. Но…

Волдо снова замолчал. Затем, кашлянув, продолжил.

– Но там были свои причины. И мы не убивали женщин. О, нет. Пользовали, не без этого. Но зазря – не убивали. Потом Тили устроил венчание, да. – Старый наёмник хохотнул. – Магдебургские свадебки. Все молодухи стали солдатками. А старух пинками прогоняли прочь от походных шатров.

– Весёлая жизнь была у папистов, – медленно проговорил Аксель. – Под шведскими знаменами, небось, не так?

Волдо словно его не слышал.

– Да, Магдебургские свадебки… А тут – кровавая месса. Для дьявола. И для мертвецов.

От слов старого наёмника шведа пробрала холодная дрожь. Не удержавшись, Бьерклуд посмотрел назад. Озарённая лучами заходящего солнца белая кирха, казалось, была облита свежей кровью.

К тому времени, как сумерки затопили улицы городка, все нехитрые солдатские дела были закончены: коней напоили и задали им овса, тяжёлые ворота захлопнули, а Волдо и одноглазый кирасир накрыли в общем зале постоялого двора нехитрый солдатский ужин. Огонь не разжигали: дым из трубы виден на многие мили окрест, и кто знает, не пожалуют ли те самые мясники-хорваты? Согревались можжевеловым шнапсом, заедая его холодной ветчиной – благо, кладовые оказались нетронутыми. Про себя Аксель отметил эту странность, но домысливать ничего не стал. Сказались несколько дней скачки, а затем – увиденное в кирхе. Вздрогнув, капитан постарался отогнать жуткие воспоминания. Об этом не время и не место думать. Лучше подумать, как быстрее добраться до Штутгарта. Спокойно и без лишних приключений. А там уже – послать к дьяволу армейскую карьеру и войну. У королевы найдутся иные желающие добыть воинскую славу.

– В землях Нижнего Рейна до сих пор помнят про Петера Штумппа.

Аксель вздрогнул от неожиданности, когда подсевший рядом на скамью Волдо произнёс эту фразу.

– Штумппа казнили пять десятков лет тому, герр капитан. Зверь был. Сущий зверь. Убивал детишек и пожирал их тела, – старый кавалерист брезгливо сморщился. – Это и сейчас-то… карается. Чаще всего. А тогда и войны не было. Люди меньше к жестокости были привычны.

Аксель вопросительно посмотрел на наёмника.

– К чему ты клонишь?

Волдо понизил голос.

– К тому, что ходили слухи… лет с пять-шесть тому, завелся в Швабии… человечек один. Тварь, да ещё и изобретательная. Выкрадывал детей, а потом в окрестных лесах устраивал… церковные мистерии. Уродовал трупы да рассаживал, словно на библейских гравюрах.

Кирха и тамошняя «тайная вечеря» снова встали перед глазами Акселя.

– Полагаю, имперцы тоже могли слышать эту историю. Слухи расходятся широко. Вот и решили… повторить. Ту «тварь изобретательную» ведь казнили?

Волдо кивнул.

– Сварили в масле. И закопали на перекрёстке.

– Ну а хорваты решили перенять часть «славы». Больше страха – больше добыча.

– Наверное, вы правы, герр капитан. Наверное.

Волдо замолчал, но уходить явно не собирался. Старого головореза что-то тревожило.

– Говори, Волдо. Нет смысла сидеть и молчать. Я жду.

В какое-то мгновение Аксель увидел пугающую метаморфозу на лице старого кавалериста. Как будто всё причиненное им зло, все смерти, которые тяжким грузом легли на его душу, все чёрные мысли – всё это проступило сквозь кожу, обнажив страшный лик. Испачканный землёй череп, в глазницах которого копошились черви. Аксель моргнул, и страшное видение сгинуло.

– Следите за спиной, капитан. Кое-кто при случае не упустит шанса.

– Ты про шотландца?

– Про него. Может быть, и кто-то ещё зуб точит. Со мной-то не шибко откровенничают. Считают вашей правой рукой.

– Пусть считают и дальше. Доберемся до Штутгарта – выбью для тебя пару лишних дукатов да сержантское звание.

Наёмник усмехнулся, показав жёлтые, с щербинами зубы.

– Я запомню, герр капитан.

– Запомни. А главное – не забывай об этом по дороге.

Добравшись до «своей» комнаты, Аксель закрыл дверь на засов и, упав на соломенный тюфяк, сразу же провалился в сон. Ему снился дом. И крохотная девчушка с золотыми волосами, что бежала к нему по тенистой аллее. Он радостно рассмеялся. Протянул руки, чтобы поймать ребенка, но видение растаяло. Всё вокруг затопила непроглядная чернота.

Его разбудил мерный и басовитый гул. Колокол. Где-то в городке били в колокол. Вытряхнув из волос грязную солому, Аксель сел на кровать, пытаясь разобраться, не приснился ли ему этот звук. Целое мгновение капитан был готов поверить, что раскатистая песня гудящей бронзы всего лишь наваждение. Но нет: колокольный звон повторился. Аксель услышал испуганное конское ржание, доносящееся с внутреннего двора.

«Кирха. Звонить могут только там».

От этой мысли по спине забегали ледяные мурашки. Стараясь не шуметь, Аксель поднялся с кровати и аккуратно отворил ставни. Поначалу он ничего не сумел увидеть. Ночь была безлунная, и улицы городка тонули во мраке. Потом зрение приспособилось, и Аксель разглядел и хозяйственные пристройки у задней стены гостиницы, и ближайшие дома, и кусок улицы. Кажется, что-то метнулось в сторону, словно заметив его взгляд? Или нет? Что-то, гораздо темнее ночного мрака.