Внешне я совсем не изменилась. На лицо осталась юной девушкой, но внутренне казалась дряхлой старухой – проклятье дорог вымотало меня. Все думаю, как бы сложились наши с сестрой судьбы, если бы я не открыла тому человеку дверь? Или если бы он прошел мимо?

Наши родители умерли двумя годами ранее. Мать сожгли на костре. Она была очень красивой женщиной, мы с сестрой не годились ей и в подметки. Но красота – не самая уважительная причина для костра для дамы из знатного рода. Мама умела лечить. Отец до последнего надеялся, что ее оправдают, ведь она никому не сделала зла. Когда же понял, что справедливого суда не будет, то набросился на судей. Его убили на месте, а нас с сестрой не тронули.

Прошло время. В тот день ударил сильный мороз, мы завтракали в малой столовой – дров не хватало, чтобы протопить парадную. Слуга сказал, что со мной, как со старшей в роду, хочет переговорить человек, знавший моих родителей. Гость прошел в зал и остановился возле стены, в руках он держал широкополую шляпу.

– Помню вашу матушку, – проговорил он. – В молодости она была очень хорошенькой. Жаль, что после костра такое уже не скажешь.

Я попыталась вымолвить хоть слово в ответ, но спазм сжал горло мертвой хваткой.

– Мило у вас, – человек снисходительно осмотрел обстановку комнаты. – Смотрю, обшивка у стульев еще не протерлась.

– Что вам надо? – холодно произнесла я.

– Мне – ничего. Но возможно надо вам? Вы не хотите отомстить за смерть родителей? Или гордость вашего рода потрепалась со временем, как эта мебель?

Рядом со мной встала Эсмилла, она сильнее переживала потерю родителей.

– Что для этого нужно? – спросила сестра.

– Пара пустяков, – гость взмахнул шляпой. – Вы же знаете, что ваша матушка была ведьмой?

– Нет! – горячо запротестовала сестра. – Она была хорошей.

– Да, она была хорошей ведьмой, – человек сделал ударение на последнем слове. – Ведь она лечила не травами, а заговорами, наложением рук. Ведьма… Просто она доверилась не тому, думала, что если не связать себя уговором, то можно остаться чистенькой. А вон как все обернулось.

– Что за уговор? – мне удалось выхватить основное.

Шляпа маятником качнулась в обратную сторону, я, как завороженная, проследила ее путь. Казалось, она гипнотизирует.

– С дьяволом, – спокойно произнес гость, – всего лишь и требуется – признать его над собой.

– Нет! – я в ужасе отшатнулась.

– Вот-вот, ваша матушка тоже отказалась. И где она теперь? Что же Бог не защитил ее?

Нам с сестрой нечего было ответить. Все эти годы я спрашивала: за что? И не находила ответа. Посланник попал в цель. Сестра крепко сжала мою руку.

– Я не предлагаю вам продать души, – продолжил он, видя наши колебания. – Это такая малость – всего лишь признать Его вместо вашего равнодушного Бога.

– И что тогда? – уточнила сестра.

– Покровительство. Вас никто не посмеет тронуть, хотя возможностей для этого море. Никогда не задумывались, почему о вас забыли?

– И почему? – эхом отозвалась я.

Гость проникновенно ответил:

– Потому что ему не все равно, что погибнут его, кхм, дети, которых он любит. Вот чтобы ты хотела для себя помимо мести?

Мне было всего пятнадцать лет – легкая добыча для ловца душ. Какой ум в таком возрасте? Да и жажда справедливости лишила остатков рассудительности. Я пожелала всегда оставаться молодой и красивой, несмотря ни на что. Четырнадцатилетняя Эсмилла захотела видеть будущее.

– По мере возможностей, – добавил посланник.

Я так и не услышала его имени, да и сильно сомневаюсь в том, что он нашего племени. Мы с сестрой называли его между собой Черным человеком.

Вскоре так и вышло и с местью (и судьи, и доносчик умерли в течение месяца), и со способностями. Сестра могла прорицать крайне редко и невнятно. Лишь иногда ее прорывало на внятное предсказание, но в основном о неважном. Мне же мое умение далось легко.

Когда связываешь себя уговором, внешне вроде бы ничего не меняется. Только со временем обнаруживаешь, что любовь подменяется похотью, гордость – честолюбием, живость характера – распущенностью. Часть души безвозвратно теряется. День встречи с Черным человеком стал точкой невозврата. Дальше все катилось нарастающим комом. Сестра, не получившая в дар молодость, выглядела ужасно. Веселый образ жизни оставил несмываемое клеймо на ее лице: тяжелые мешки под глазами, обвисшие брыли, пожелтевшая кожа. Она плохо спала в последнее время. Ей снился нескончаемый кошмар, который она никак не могла вспомнить. Я все думаю, может, во сне она видела свою смерть? Темные провалы на месте глаз, лопающиеся красные пузыри вместо рта, обугливающаяся от нестерпимого жара кожа.

…Прошло несколько месяцев. Косточка привыкла к калейдоскопу мест, немного осмелела. Как-то притащила маленького ежонка, и я согласилась его оставить. Мне-то все равно, а ей – хоть какое-то занятие. Было смешно наблюдать, как она ловит ему насекомых, поит подогретым молоком, лезет в колючий малинник за ягодами. Племяшка умела слушать сказки, удивляться всему новому, играть в дочки-матери.

– Мадам, вы не расскажете о маме? Какой она была? – спросила она однажды.

По напряженному взгляду стало понятно, насколько ей это важно.

– Очень красивой, Косточка. В нее всегда влюблялись мужчины.

– И доброй?

Я внутренне усмехнулась. Когда-то давным-давно мы были добрыми и наивными, какими ветрами все это унесло?

– Да, – и добавила то, что так хотела услышать племяшка: – она любила тебя.

Девочка уставилась в окно, обдумывая услышанное, затем повернулась ко мне:

– А как умерла мама? Я спрашивала его светлость, но он не сказал. Никто в замке не хотел говорить об этом.

Пришлось выдумывать.

– Ее оболгали враги, сказали, что она ведьма. Твоей маме пришлось скрываться, поэтому она и не могла остаться рядом с тобой. А потом ее нашли и казнили.

Косточка долго разглядывала меня, затем схватила за руку и испуганно поинтересовалась:

– Вы тоже прячетесь? Из-за этого мы всегда куда-то переезжаем?!

– Да, убегаю. Вот только сильно скучала по тебе, поэтому и решила забрать с собой.

Я фальшивила каждым словом, стараясь привязать Косточку к себе, чтобы в одну из ночей племянница не сбежала.

Перед сном я вышла, чтобы размять ноги. Когда вернулась, увидела, что на пыльной дверце кибитки нарисована кудрявая девушка, а рядом неровные буквы: «мама». Я застыла, уставившись на рисунок. Интересно, какая бы мать вышла из меня? Как могла измениться моя жизнь, если бы Черный человек прошел мимо нашего дома? Я вышла бы замуж за Труена… Да, наверное, у нас могло получиться. Родились бы дети… Впервые я думала о детях без отвращения. Вечно орущие беспомощные существа – слишком долго приходится ждать, пока из них вырастут люди.

Простолюдины часто продавали своих отпрысков, особо не интересуясь, что их ждет. Им хватало слов, что бездетная пара хочет усыновить хорошенького младенчика. Наверное, искренне верили, что обеспечат ребенку надежное будущее, а себя избавят от лишнего рта. Иногда такое случалось, но чаще всего детей приносили в жертву на черной мессе. Среди высшего света это было модным увлечением.

Его величество закрывал глаза на причуды придворных. Еще бы, в наш круг входил брат короля. Никто не осмеливался встать на его пути: особа королевских кровей – это не провинциальная дворянка, за которую некому заступиться. В тот день мы с сестрой не хотели идти на мессу – предстоял обряд продажи души в обмен на услугу. Эсмилла всю неделю мучилась от кошмаров, содержание которых ускользало от нее поутру. Но для действа нужны были тринадцать высших адептов.

Любой в королевстве знает, что «каждый брат короля желает стать королем». Принц решил принести в жертву свою беременную жену и бессмертную душу, чтобы получить престол. В центральном храме на алтаре лежала орущая женщина. Ее огромный живот ходил ходуном, словно ребенок старался выбраться наружу. Брат короля стоял возле жены, капюшон скрывал его лицо, виднелась только жидкая козлиная бородка. Первый адепт подал огромный тесак, его высочество замахнулся, и в этот момент в церковь ворвалась гвардия короля вместе с епископом. Короли не спешат лишаться своих тронов. После устроили судилище. От обвиняемых требовалось одно – раскаяться, отречься от грехов через боль и кровь. А мне удавалось ускользнуть от палачей Господа.

Минуло еще несколько недель. Ночи стали по-осеннему прохладными, и племянница заболела. Она начала тяжело кашлять, продолжительные приступы выматывали ее, не давая уснуть хотя бы на пару часов. В ближайшем городке я нашла лекаря.

– Огненная лихорадка, – его лицо не выражало ничего хорошего.

– Я заплачу, сколько надо.

Врач пожал плечами:

– Как хотите. Но поручиться, что лечение подействует, не могу – девочка плоха.

Всю ночь я провела возле изголовья лавки, меняя полотенце на лбу Косточки. Племяшка бредила. Может, бросить ее, чтобы спасти свою шкуру? Но я не решалась – зря, что ли, я утащила девчонку из замка герцога? Давно надо было привести план в действие. Только страх, что все сорвется и пойдет не так, как хотелось, удерживал меня.

К утру Косточке стало лучше.

– Ёжка здесь? – первым делом поинтересовалась она.

– Здесь, – я погладила ее по голове. – Уже дала ему молока, так что не беспокойся.

Лекарь оставался немногословным:

– Ей надо остаться хотя бы еще на один день. Она очень слаба.

Мне хотелось ударить его наотмашь и заорать: «А что будет со мной?!» А потом долго-долго трясти, как перезревшую грушу, но пришлось сдержаться, хотя знобило от ужаса за себя вперемешку с волнением за девочку. День стремительно ускользал в ночь, все звуки вечернего города заглушал воображаемый топот копыт. Завтра может быть совсем поздно. А вдруг есть возможность изменить предначертанное? Ведь сестра не случайно решила родить ребенка, может, в племяннице моя надежда на спасение? Но смогу ли совершить задуманное? Ни на один вопрос не было ответа, но всё же я решила задержаться.

Вновь снился сон, связанный с проклятыми дорогой людьми. Все те же странники брели по нескончаемому пути. Пока они двигались, туман не осмеливался спуститься на тракт. Но ночью путники останавливались на отдых. Я увидела ту семейную пару, которая подобрала коляску. Муж с женой сели кружком, внутри которого находились их сыновья, и раскинули руки, словно оберегая от опасности. Рядом молодая пара отталкивала от себя плачущую девочку лет трех. Удивительно, что все происходило молча. Малышка пыталась вклиниться между ними, но парень с девушкой каждый раз грубо выпихивали ее, словно готовили в жертву. Тогда женщина из супружеской пары знаком позвала девочку к себе и впустила внутрь к мальчишкам. Утром юноши и девушки не было, остальные отправились в путь.

От лекаря мы выехали рано, едва заалела заря, взяв запас лекарств. Я нахлестывала лошадь, постоянно оборачиваясь назад. Но опоздала. Опоздала… И еще поняла, что не способна сделать то, что замышляла. Я собиралась подсунуть девчонку вместо себя. Запах крови… На нее летят псы Господни. Косточка чудесно подходила на роль жертвы, но что-то изменилось во мне.

– Бери ежика и прячься в кустах. И не смей оттуда уходить! – я прикрикнула на племянницу нарочито грубо.

Косточка выскочила, как ошпаренная, и побежала к укрытию. Я принялась погонять лошадь. Но они настигали. Из-под копыт скакунов вырывались комья земли, плащи реяли на ветру. Я остановила повозку. Как же страшно. В нашем роду нет трусов, но я закрыла глаза. Какая тишина, только бешеный стук сердца раздается в ушах. И лишь слышен слабый девичий крик:

– Не трогайте ее! Она добрая!

***

День выдался морозным. Окна украсились замысловатым узором, снег прикрыл уродство голой земли. Молодая девушка стояла в дверях и смотрела на мужчину. На него падала тень, и он казался совершенно черным.

– И в третий раз я отвечу: «Нам от вас ничего не надо».