Марина поднялась и отошла к окну, слепо глядя в тёмное окно. Никита, помедлив, подошёл сзади и осторожно обнял. Она замерла в его руках, как испуганная птичка.

– Что же делать? – тихо спросил Никита.

Марина пожала плечами:

– Ждать.

– Чего ждать?

– Так или иначе, это закончится.

В Никите проснулся протест:

– Как? И когда?

– Через трое суток. То есть, сегодня на рассвете.

– И что произойдёт? – Никита непроизвольно повысил голос.

Марина осторожно высвободилась, присела на ближайший стул и сложила ладошки между коленями, словно озябла. Никита приткнулся на соседний.

– Я не знаю точно. Но душа потеряет связь с телом. А вселиться в другое существо она может, только если эта связь ещё не прервалась. Понимаешь, это как нить, которая привязывает душу к земле. Если нить не разорвана, то происходит просто подмена тела… Ведьмина нить удерживается три дня, потом рвётся.

– То есть бабушка… просто умрёт?

Марина покачала головой:

– Душа не может умереть. Любая душа бессмертна, даже душа ведьмы.

– Куда же она денется?

Марина опять пожала плечами. Никита подавил подступающее раздражение: она не виновата, эта худенькая девчонка, с торчащими лопатками, огромными газами и такими нежными губами.

– Наверное, туда, куда отправляются все души после смерти тела, – тихо произнесла она. – И там ей придётся ответить за всё, что творила в жизни, или даже не в одной… Ведьмы боятся этого суда больше всего. Поэтому и пытаются всеми силами остаться на земле в другом теле, потом ещё в одном, и ещё…

– Они что, живут вечно?

– Нет, конечно. В конце концов все уходят.

– Но тогда какая разница? Всё равно ведь придётся ответить за всё. А чем больше, м-м, жизней будет прожито, тем за большее придётся отвечать, разве не так?

– Так, – задумчиво произнесла Марина. – Они понимают это. Со временем. Поэтому большинство старых ведьм, по-настоящему старых, переходит на сторону света. Те, кто слишком много грешил, бывает, даже переселяются в тела животных – тех, которые служат человеку и преданы ему. Ну, там собак или лошадей.

– Пытаются загладить? – скептически поинтересовался Никита. – Надеются, что на суде зачтётся?

– Возмещают, – поправила Марина.

Бывшая одноклассница неожиданно показалась взрослее и мудрее. Никита вскинул брови:

– А молодые, получается, творят только зло? Почему нельзя сразу делать добрые дела?

Она невесело усмехнулась:

– В нашей жизни страх – гораздо более сильный источник, чем благодарность.

– Источник чего?

– Эмоций. Энергии. Силы… Людской страх даёт ведьме власть над окружающими. Очень сладкую.

– А-а… – Никита помолчал. – А твоя бабушка… уже много прожила?

– Много. Но недостаточно. К сожалению.

– Понятно, – Никита потёр переносицу. Значит, замолить грехи не успела.

Но это не повод коверкать жизнь внучки!

Никита хмыкнул, энергично хлопнул себя по коленям и поднялся:

– Ладно, не важно. Куда отправится душа ведьмы – её дело. А мы уходим.

– Куда? – вскинулась Марина.

– Для начала – отсюда. После решим.

Он протянул ей руку, но она покачала головой:

– Я не могу.

– Да почему?!

– Я не выполнила просьбу бабушки, хотя она обо мне всю жизнь заботилась. Но я не брошу её в последние часы… Даже уже минуты.

– Ты же всё равно не зайдёшь туда! – почти закричал Никита.

– Но я всё-таки рядом, и она это чувствует, – возразила Марина.

Никита открыл было рот, но она добавила:

– Представляешь, как ей плохо? Гораздо хуже, чем мне, чем нам. Больно, страшно, невыносимо… Я не могу оставить её. Прости.

Она замолчала, снова подошла к печке и присела, уставившись в пламя. Никита напряжённо думал.

– Ты, конечно, можешь уйти, – дрогнувшим голосом, не оборачиваясь, сказала она.

Никита долгим взглядом посмотрел на её подрагивающую спину, запахнул куртку и, не сказав ни слова, вышел.

Серое предрассветное небо хмурилось тучами. Дождь не прекратился, даже, кажется, стал сильнее. Всполохи молний сверкали очень близко, оставляя яркие следы на сетчатке. Грянул гром, ветер взбесившимся скакуном пронёсся по улице, подняв листья и мусор, закружился над тёмной покосившейся избой, образовав гигантскую воронку.

Оглянувшись, Никита замер: ему показалось, что из трубы вырываются красные искры. Он покачал головой и отвернулся. В едва начинающей отступать темноте почти ничего не было видно, подошвы скользили по мокрой земле, мусорный ветер хлестал по лицу колючей песчаной лапой, но Никита, щурясь, упрямо пробирался вперёд.

Через двадцать минут, весь мокрый и исцарапанный, он ввалился в избу, едва не снеся дверь. В нос ударил запах гари, глаза заслезились от слепящего красного света. В проёме виднелась маленькая стройная фигурка, напряжённо застывшая посреди кухни.

– А-у-а! – взвыло за дверью.

– М-ма-у-а! – раздался ответный вопль из-за пазухи у Никиты.

Никита решительно подошёл к ведьминой двери, выволок из-за пазухи отчаянно сопротивляющегося кота, пинком распахнул дверь и закинул кота внутрь.

Торжествующий вопль, грянувший из-за двери, оглушил парня и, наверное, разбудил всю улицу. В ту же секунду взъярившийся ветер сорвал ставни с кухонного окна, и в стёкла брызнул первый рассветный луч солнца.

Никита бросился вперёд. Кухня пылала. То ли выскочившие из печи угли, то ли ищущая выхода ведьминская сила подожгли деревянный пол, который тлел, разгораясь. Обугленный стол накренился, один из стульев полыхал, треща старым лаком. На глазах у Никиты вспыхнули занавески, мгновенно превратившись в чёрные лоскуты.

В центре, в огненном кольце, неподвижно стояла Марина. Снова босиком. Голубой свитер валялся у её ног, и искры уже прожгли в нём дыру.

– Марина! – крикнул Никита и закашлялся от едкого дыма.

Она не слышала его. Запрокинутое лицо, устремлённый вверх неподвижный взгляд, бессильно свисающие тонкие белые руки – она как будто не замечала бушующего вокруг неё пожара. А, может, наоборот, видела нечто большее, чем Никита.

– Марина!

Он перепрыгнул через горящий стул и попытался схватить девушку, выволочь её из беснующейся стихии. Прямо перед ним взметнулся к потолку язык огненного кольца, едва не опалив лицо. Он отшатнулся и бросился в другую сторону – там, где горело не так сильно. Однако огненное кольцо вновь не пропустило его.

– Марина!

Она стояла безучастная, спокойная и бледная. Никита лихорадочно сорвал с себя куртку и начал сбивать огонь, стараясь потушить хотя бы отдельные очаги, пока они не превратились во всепожирающую стену. Если удастся загасить тлеющий пол, он сможет подобраться к ней. Никита не замечал ни вспухших волдырей на руках, ни прожжённой одежды, ни катящихся по чёрным от сажи щекам горячих слёз.

– А-а-у-а-муа!

Долетевший из коридора звук разительно отличался от раздававшихся раньше. В нём слышалась не тоска, а умиротворение. Боль и ужас сменились радостным ликованием. Он звучал почти как песня.

От этого звука Марина вдруг очнулась. Она встрепенулась, вытянула шею к двери, губы шевельнулась.

Лихорадочно шаривший возле шкафов Никита увидел, наконец, что искал – бадью с водой. Выворачивая суставы, он выволок бадью к столу и с размаху опрокинул под ноги Марине. Та взвизгнула. Никита подскочил:

– Марина!

Он бросился к ней, перепрыгивая злобно зашипевшие угли, и в клубах вздыбившегося пара нашарил её руку. Мокрые пальцы крепко стиснули его ладонь. От облегчения он даже застонал.

– М-ма-у-а-у!

– Она… мурлычет? – изумлённо выдохнула Марина.

– Скорее, он, – отдуваясь, поправил Никита, оттаскивая её от дотлевающих головёшек.

– Какой… он?

Никита кивнул на дверь, всю ночь нагонявшую на них ужас. Дверь с тихим скрипом приотворилась и закачалась на петлях.

– Пилат?! – ахнула Марина. – Откуда ты? Он пропал три дня назад, —задыхаясь, пояснила она Никите, – как раз тогда, когда бабушка….

Огромный чёрный кот, распушив хвост, вышел в коридор, остановился напротив Марины и, не мигая, уставился ей в глаза. Она застыла, как под гипнозом. Никита кашлянул.

– Хм, Марина, а как звали твою бабушку?

– Пел… Пелагея.

Кот величественно повернул голову и долгим пристальным взглядом посмотрел на Никиту. Потом сощурил глаза и направился к выходу.

– Пилатик, – дрожащим голосом позвала Марина, но кот уже скользнул на крыльцо. – Он же опять пропадёт.

– Мне кажется, он никуда отсюда не уйдёт, – проговорил Никита. – Ещё много, много лет.

Он взял её за руку и вывел из дома. На пороге они, не сговариваясь, обернулись. Пожар погас сам собой, хотя кухня ещё была полна остаточного жара и копоти. У Никиты мелькнула странная мысль, что его потушил солнечный свет.

На крыльце в торжественной позе сфинкса сидел Пилат и щурился на разгорающийся рассвет. Они тихонько уселись рядом.

Дождь прекратился, оставив в наследство прохладную свежесть. Сбежавший ветер, похоже, забрал с собой кучи мусора, которые вздымал ночью. Умытый дом смотрел на мир безмятежно и доброжелательно.

После довольно продолжительной паузы Марина спросила:

– Как ты додумался?

– Ты сказала про вселение в «другое существо». Не в человека, а в существо, понимаешь? Это и навело меня на мысль, – Никита сжал её пальцы в своих и усмехнулся, – я, вообще-то умный.

– Я знаю, – улыбнулась она. – Ты успел в последний момент. Если бы солнце взошло…

– Я знаю, – улыбнулся он.

Они ещё помолчали.

– И что дальше? – Марина оглянулась на закопчённую дверь.

Никита поднял голову к высокому голубому небу, улыбнулся и хозяйским жестом обнял её за плечи:

– Всё будет хорошо.

Хвост Пилата взметнулся, как чёрный пиратский флаг.

– Д-а-а-у!

Кирилл Токарев

Родился в 1984-м году, в г. Тарту, Эстония. До последнего времени проживал в Беларуси, не так давно переехал в Варшаву, Польша.  Женат, есть дочь.

Образование высшее, по специальности я – инженер-химик-технолог.

Литературой пытаюсь заниматься в той или иной форме с 2003-2004 года, а где-то с 2010-го года наконец нашел себя в жанре темного фэнтези. Каких-то прям крупных прорывов нет, ибо все эти штудии пока что исключительно хобби, но, что называется, уже "широко известен в узких кругах".

Надежда на невозможное

Я так не могу жить!

Тени дарить.

Понять не успеваю.

Я – жизнь. Я – смерть.

Там-то все уже знают.

Кукрыниксы, «Никто»

Песчаный скат издыхал. Тяжёлый хвост, усаженный острыми шипами, лоснящимися от яда, бессильно бил по земле, вздымая тучи мелкой пыли. Подергивались мощные крылья-плавники, сухо и страшно щёлкали хитиновые отростки, заменяющие скату зубы, но всё это уже ничего не значило. С разрубленным вдоль брюхом, с вываленными на землю мотками кишок не живут. И правило это непреложно и для человекоподобных, и для самой разной нечисти, коей в избытке расплодилось за последние три столетия.

Поразивший тварь сидел, привалившись спиной к тёплой поверхности одинокого валуна. Острые черты лица и иссиня-чёрные волосы выдавали в нем уроженца северных равнин Йоно-Шу – места, где никогда не стихают войны. Он тоже был мёртв и прекрасно знал об этом: ядовитый шип песчаного ската рассёк кольчужный чулок чуть выше колена, и теперь отрава медленно, но верно делала свое дело.

– Глупо, правда? – победитель песчаного ската виновато усмехнулся. – Если б я не бросился наперерез гадине, а ударил сбоку…

– …То скат снёс бы голову Беатрикс. Или достал бы Козмо. Или убил бы их обоих, – воин в тяжёлом пластинчатом доспехе тяжело вздохнул. – Выбора не было. И ты всё сделал правильно, Рикард.