Вообще-то в этот момент я должна была намекнуть, что сидеть с нервным клиентом у телефона – это услуга, не прописанная в договоре и, следовательно, неоплачиваемая, а мое время, извините, денег стоит. Но говорить этому наивно-милому человеку, что к счету, который ему предъявят по окончании работы, будет приплюсована некоторая сумма, было неловко. Да ладно, бог с ними, с деньгами! В конце концов, я ведь могу просто сходить к нему в гости в обеденный перерыв! И если так случайно совпадет, что именно в это время позвонит интересующий нас хам… эх, а ведь некоторые называют меня меркантильной особой!

Я связалась с офисом, доложила Баринову о том, что камера установлена и готова к работе, после чего сменила деловой тон на просительный:

– Александр Сергеевич, а можно я задержусь немного в театре? – Мало ли что шеф уже дал мне на этот счет конкретные указания, Рестаев-то этого не знает. – Репетицию посмотрю, может, с людьми поговорю? Мне же еще заметку в газету писать – надо поднабрать материал.

– Рестаев сам предложил или просить пришлось? – поинтересовался Александр Сергеевич.

– Андрей Борисович был так любезен… – неопределенно ответила я. Упомянутый Андрей Борисович деликатно отошел, сел за стол и стал старательно делать вид, что углубился в изучение каких-то бумаг, совершенно не обращая внимания на мои переговоры с шефом. У моего телефона звук выставлен на минимум, и голос Баринова он слышать не мог, но меня-то он слышал прекрасно! Поэтому я подбирала слова осторожно – клиенту незачем знать, о чем мы говорим. Впрочем, Баринов меня прекрасно понял и одобрительно хмыкнул. После чего уточнил:

– Когда вернешься?

– Э-э-э… Андрей Борисович пригласил меня пообедать…

Рестаев поднял голову, уставился на меня округлившимися от удивления глазами, потом сообразил, в чем дело, и быстро закивал.

– Понятно. – Теперь вместо одобрения в голосе шефа звучало явное неудовольствие. – Покараулите вместе этого телефонного террориста, а если он позвонит, еще и камеру сразу вместе снимать вернетесь. Ох, Рощина, что же ты у нас такая любительница бесплатно работать?

Что тут можно ответить? Особенно если рядом находится человек, которого нежелательно посвящать в суть проходящих переговоров. Я издала неопределенное, но очень-очень виноватое мычание. А шеф продолжил:

– Ты, как я понимаю, человека уже обнадежила?

Я коротко угукнула.

– Ладно, можешь действовать. Но Гошу я попрошу прочитать тебе пару лекций на тему умения правильно выстраивать взаимоотношения с клиентом и насчет негативного влияния бесплатных услуг на имидж.

Ух, вот это я попала! Гоша свято уверен, что любая работа может быть выполнена или хорошо, или бесплатно, а даром, как говаривал небезызвестный Федор Иванович Шаляпин, «только птички поют». И лекции на эту тему старший напарник читает мне достаточно регулярно и достаточно эмоционально, каждый раз раскрывая тему по-новому, с новыми образами и привлечением новых примеров. К сожалению, как правило, этими примерами становятся ошибки его напарницы, то есть лично мои. Неизменным остается только одно: после каждой такой лекции я ощущаю себя наивной, бестолковой лохушкой, которая, мало того что позволяет разводить на деньги себя, она и товарищей своих, братьев по разуму и по труду, оставляет без честно заработанной доли.

– Так может, я…

– Нет, Рощина, раз уж подписалась, выполняй. Тем более я предвидел такое развитие событий и внес этот пункт в договор, так что твоя работа будет оплачена.

– Сан Сергеич! – Я так возмутилась, что едва не забыла о конспирации. – Так зачем же вы тогда… зачем Гоша?!

– Воспитательный момент, – бесстрастно ответил шеф. – Чтобы ты не расслаблялась. Все, Рита, хватит болтать, иди работай. И держи нас в курсе.

– Договорились? – нервно просил Рестаев, как только я опустила телефон.

– Да, Александр Сергеевич не возражает. Так что сегодня я в полном вашем распоряжении.

– Вот и прекрасно! – Он сразу оживился. – Вы когда-нибудь были на репетиции спектакля?

– Не приходилось.

– Значит, я вас приглашаю! – Он взглянул на часы. – Пойдемте, нам пора.

Мы вышли в коридор, и Рестаев действительно даже не подумал запереть кабинет. Да что там, он и дверь толком не закрыл! Удивительный человек. Нет, я понимаю, искусство, вдохновение, высокие стремления, полет фантазии и прочее, но должна же быть какая-то элементарная осторожность… мы же в реальном мире живем, с реальными людьми! Как можно быть настолько беспечным и доверчивым?

* * *

Увы, приходится признаться, что в театрах вообще, а в областном драматическом в особенности, я бываю нечасто. Даже самой странно, ведь совсем недавно, несколько лет назад, когда училась в пединституте, мы с девчонками ни одной премьеры не пропускали! А потом, как-то постепенно – то времени нет, то сил, то пойти не с кем… Большинство подружек после окончания разъехались, осталась одна Тамарка – а у нее семья, муж, дети, свекровь больная. Не до премьер. Тем не менее многих артистов я еще с тех, студенческих, лет хорошо помнила, и, когда мы вошли в зрительный зал, среди новых, незнакомых лиц сразу заметила Станислава Савицкого – народного артиста республики, немолодую женщину, имени которой я не знала, но она часто появлялась на сцене в маленьких ролях, маячила где-то на втором плане, и еще несколько человек. Мое внимание привлек один, стоящий несколько в стороне от остальных, привалившись спиной к стене. Лет семь назад он играл слугу в «Даме-невидимке» Кальдерона, совсем молоденьким мальчиком. Юный, кудрявый, бледный и худенький до того, что казался полупрозрачным, – ему больше подошла бы роль эльфа, а не плутоватого слуги. Впрочем, играл он неплохо, и я его запомнила. Теперь же от юного эльфа осталась лишь «аристократическая» бледность – мальчик превратился в невысокого, но крепкого молодого мужчину, все с такими же буйными кудрями.

К нам, точнее, к Рестаеву быстро подошел высокий сутулый парень в длинном, до середины бедра, мешковатом свитере и сразу начал жаловаться на какого-то Панкратова. Суть претензий я не уловила, поняла только, что этот Панкратов обещал что-то очень важное и нужное сделать и не сделал. Даже не начинал. Андрей Борисович страдальчески поморщился и повернулся ко мне:

– Знакомьтесь, Рита, это Женя, помреж. Самая главная фигура – решает все технические вопросы! Женечка, а это Рита, журналистка из «Вечернего бульвара», будет писать статью о нашем театре. Вы потом обязательно поговорите, Женя может много интересного рассказать!

– Очень приятно. – Я вежливо улыбнулась Жене, который довольно небрежно кивнул мне и продолжил жаловаться на нехорошего Панкратова. Впрочем, продолжалось это недолго – Андрей Борисович успокаивающе похлопал Женю по плечу, пробормотал: «Панкратов есть Панкратов, что с него возьмешь? Это наш крест…» и потянул меня к креслу, оборудованному лампой и откидным столиком.

– Давайте начинать, и так уже задержались. Женя, вызывай Стрелкова и Каретникова.

Женя тряхнул головой, сверкнул улыбкой (причем сверкнул в буквальном смысле – брекеты, закрепленные на верхних зубах, были украшены россыпью мелких прозрачных камешков), и умчался.

На сцену вышли двое мужчин: тот самый кудрявый и незнакомый мне высокий красавец-блондин. Рестаев отвернулся от меня, несколько раз хлопнул в ладоши и громко объявил:

– Олег, Алеша, начали!

Мужчины несинхронно кивнули, немного потоптались по сцене и на мгновение замерли. Потом кудрявый принял довольно агрессивную позу – легкий намек на боксерскую стойку, а на лице его, обращенном к партнеру, появилась раздраженно-презрительная мина.

– «Вот он на цыпочках и небогат словами;

Какою ворожбой умел к ней в сердце влезть!»

Ага, значит, мой кудрявый – это Чацкий. Хороший выбор. Молчалин, впрочем, тоже неплох. Я в школе, помню, все не могла понять: что Софья в нем нашла? Ладно бы еще, сидела она взаперти, других мужчин не видела… но она же бывала в обществе, в их доме гостей принимали – думаю, выбор был. А эта девица, притом что полной дурой она вовсе не выглядит, польстилась на жалкое ничтожество – нелепо же! А вот такой Молчалин – совсем другое дело! Когда подобный красавец постоянно на тебя нежные взгляды бросает, да вздыхает чувствительно, как девушке удержаться, как не влюбиться?

Я очень быстро поняла, что репетиция – занятие нервное, сумбурное и довольно скучное. Оказывается, почти ничего общего со спектаклем здесь нет, это всего лишь бледная заготовка. Вместо декораций – задник со схематично прорисованными окнами, да на сцене стоят обшарпанный стол и пара стульев; артисты – в обычной одежде, а не в соответствующих костюмах. Они неловко топчутся по сцене и, запинаясь, проговаривают невыученный еще текст, а режиссер постоянно прерывает их, то объясняя «подачу роли», то ругаясь с техническими работниками… Нет, в целом наблюдать за всем этим было довольно забавно, но я привыкла получать в театре удовольствие, а сейчас этого не было и в помине.

Право же, какое удовольствие можно получить от свары режиссера с осветителем, который направлял свои прожекторы, по мнению Андрея Борисовича, совершенно не туда. А едва Чацкий с Молчалиным продолжили, Рестаев снова вскинулся:

– Нет, Олег, нет! Я не вижу, что ты нервничаешь! Это Алеша спокоен, он на своей территории, у него все в порядке, ему не о чем волноваться! А ты только приехал, ничего не понимаешь, не можешь поверить, что девушка тебе не рада! Да еще Молчалин тут разгуливает! Ты его не хочешь видеть, он тебе противен, но ты не можешь упустить момент попробовать разобраться! Неужели это действительно соперник? Ты ни в чем не уверен, бесишься, язвишь от беспомощности, уже не скрываешь, что считаешь его ничтожеством! Но не можешь пробиться через это любезное высокомерие и бесишься еще больше! Темперамент, Олег, темперамент!

А через несколько минут напустился уже на Молчалина:

– Алеша, мне от тебя не равнодушие нужно! Ты не дурак, ты прекрасно видишь, что Чацкий пытается тебя оскорбить, ты мог бы оскорбиться, но не считаешь нужным это делать. Он слишком мелкая фигура на твоей доске, понимаешь? И в партии, которую ты разыгрываешь, его можно не учитывать. Так, забавный человек, суетится что-то, руками машет… не понимает, что серьезные дела так не делаются. И почти ленивая мысль – потратить, что ли, пару минут, объяснить этому недоразумению кудрявому, как умные-то люди действуют… Понимаешь?

Хм, странно. Насколько я помню классическую трактовку этого произведения, Чацкий считается героем благородным и вызывающим уважение, а Молчалин – мелкий подонок и приспособленец. В той версии спектакля, которую я смотрела в свое время, эта сцена выглядела несколько иначе: Чацкий прямо-таки грохотал, изливая негодующее презрение, а Молчалин, ежась и подобострастно улыбаясь, неуверенно лепетал свои реплики, когда Чацкий-громовержец великодушно делал паузу, дозволяя и ему открыть рот. Именно так и было, я хорошо помню. Рестаев же добивается совсем другого результата – Чацкий, осыпающий колкостями снисходительно улыбающегося Молчалина, выглядит почти нелепо!

– Олег, не засиживайся на стуле! Вскочил, сделал шаг, схватился за спинку, переставил стул, снова вскочил… Алеша, а ты, наоборот, сложил руки на груди и наблюдаешь!

Короткой пятиминутной сценой они занимались почти час, и если вначале Рестаев еще косился в мою сторону, то, увлекшись, он очень быстро забыл о моем существовании.

А я все больше скучала. Повторять по тридцать раз на разные лады одну и ту же фразу, да еще выслушивать довольно язвительные комментарии Андрея Борисовича… бедные артисты. У нас, частных сыщиков, жизнь и приятнее, и интереснее!

Наконец Рестаев объявил короткий перерыв, предупредив:

– Уварова и Кострова, приготовьтесь!

Плеснул в одноразовый пластиковый стакан воды из литровой бутылки без этикетки, сделал пару глотков и вспомнил про меня:

– А вы пить хотите?

– Нет, спасибо, – отказалась я. В зале было совсем не жарко, и с артистами на сцене я битый час не перекрикивалась, так что пить действительно не хотела.

Он молча кивнул, допил воду, смял стаканчик и бросил его в стоящий на полу пакет. Я открыла было рот, чтобы продолжить светскую беседу, но Рестаев громко хлопнул в ладоши и крикнул:

– Галя, Александра! Продолжаем!