То есть что, попили водички и перерыв закончился? Суровые, однако, нравы в нашем драмтеатре!

На сцену вышла платиновая блондинка в голубом шерстяном платье, расшитом по вороту серебряной нитью, и голубых же, точно в цвет платью туфельках на невероятно высоком каблуке. Причем, надо отдать ей должное, двигалась она на этих ходулях легко и изящно. Следом за ней выкатилась слегка полноватая девушка: тоже блондинка, но чуть темнее, не такого эффектного оттенка. Платье на ней было попроще, и туфли, хотя и вполне приличные, выглядели скорее удобными, чем красивыми. Да, с первого взгляда понятно: Софья Фамусова и Лиза, барышня и служанка, не перепутаешь. Но, как ни странно, рядом с холеной красавицей Софьей незатейливая Лиза, которую можно было назвать не более чем симпатичной, совершенно не терялась. Ее очень красила жизнерадостная улыбка на круглом лице, и вся девушка была такая сдобная, такая аппетитная…

– Давайте первый акт, пятое явление! – скомандовал Рестаев. – Александра, начинай: «Ну вот у праздника!»

Актриса кивнула режиссеру и отступила на пару шагов в глубину сцены. Повернулась к Софье… и руками всплеснула уже Лиза.

– Ну вот у праздника! – зазвенел ее голос. – Ну вот вам и потеха!

Распекая барышню, девушка все время что-то делала: то поправляла Софье воротничок, то переставляла стул, то перекладывала книжку… двигалась она легко, красиво, и наблюдать за ней было одно удовольствие.

Софья вяло отмахивалась от трескотни служанки, смотрела задумчиво в нарисованное окно и отвечала очень тихо, так что я едва могла расслышать.

– Галя, что такое? – недовольно повысил голос Рестаев. – Тебя уже в третьем ряду не слышно!

– В горле пересохло, – мило улыбнулась артистка. Повернулась направо и попросила: – Алеша, дай воды.

Из-за кулисы выскочил Молчалин с маленькой бутылочкой «Перье» и стаканом. Ловко, словно официант с многолетним стажем, открыл бутылочку, наполнил стакан на две трети и с легким поклоном протянул вперед. Выглядело это словно продолжение сцены из спектакля: именно так Молчалин подал бы стакан воды Софье.

Почему-то только теперь я сообразила, что Софью играет жена Рестаева. Ну что ж, эффектная женщина, понятно, почему он ради нее со второй женой развелся. Хотя, с моей точки зрения, иметь женой ту же Лизу было бы гораздо приятнее. Она выглядит как-то… теплее, что ли. И веселее, да и сексуальнее, если на то пошло! Но это с моей точки зрения, а я не мужчина, у них головы как-то по-другому устроены.

Кострова жадно, в два глотка осушила стакан и весело объявила:

– Теперь гораздо лучше. Алеша, оставь пока бутылку здесь.

Молчалин послушно выставил бутылочку и стакан на стол и молча скрылся за кулисами.

Прошло еще полчаса… актрисы перебрасывались репликами, и, должна сказать, мне снова стало интересно. Обе девушки были превосходны – жизнерадостная хлопотливая служанка и изнеженная барынька, позволяющая этой служанке высказывать свое мнение и даже слегка поругивать, поскольку она барынька добрая и даже просвещенная…

В какой-то момент Софья сделала шаг, ойкнула, оступившись, – еще бы, на таких-то каблуках – подняла голову и спросила громко:

– Что случилось? Почему свет выключили?

– Что значит «выключили»? – растерялся Рестаев. – Галя, ты о чем?

– Темно, – четко выговорила она и упала. Не опустилась на пол, как можно было от нее ожидать, медленно и грациозно, а именно упала. Рухнула, как подрубленная, глухо стукнувшись головой о сцену, и замерла неподвижно, в нелепой и некрасивой позе.

Все, что произошло дальше, было очень быстро, шумно и суетливо. Лиза взвизгнула и мячиком отпрыгнула в сторону. Молчалин, который так и продолжал все это время маячить рядом с правой кулисой, ахнул и бросился к женщине, подсунул ладонь ей под голову:

– Галя!

– Галя! – рядом со мной вскочил Рестаев. – Что с ней?

Я ничего кричать не стала, просто встала и заторопилась на сцену, на ходу доставая телефон. Впрочем, оказалась я там далеко не первой. Наблюдая за репетицией, не обращала внимания, сколько народу было в зале и, так сказать, в окрестностях. И сейчас все они рванули на сцену, правда, совершенно непонятно зачем – ничего толкового все равно никто не делал. Люди ахали, ужасались, заламывали руки… и над всем этим гвалтом звенел отчаянный, повторяющийся крик Молчалина: «Галя! Галя! Галя!»… Когда я уже поднималась по ведущим на сцену ступенькам, какая-то здравомыслящая женщина попробовала оттеснить его:

– Леша, да не тряси ты ее! Не дай бог, повредишь что-нибудь! Скорую надо вызвать, у кого телефон под рукой?

– У меня, я дозвонилась уже, – помахала я рукой, привлекая ее внимание.

Народ начал оглядываться и расступаться, пропуская меня.

– В театре женщина потеряла сознание, актриса, – быстро сообщила я диспетчеру скорой и сунула телефон в руки той здравомыслящей женщины: – Ответьте на вопросы!

А сама повернулась к Софье… к Галине Костровой. Андрей Борисович, очевидно, бежал следом за мной, и теперь около нее на коленях стояли двое. «Муж и любовник», – почему-то подумала я. Галину уже уложили поудобнее, под голову подсунули чей-то торопливо скомканный пиджак… судя по тому, что Молчалин был в рубашке, пиджак был его. Женщина лежала с закрытыми глазами, дышала мелко и неглубоко, а время от времени по ее телу пробегала судорога. Я шагнула к ней, присела рядом, нащупала пульс, слабый и частый. Черт побери, что же случилось?! Сердечный приступ?

– Сердечный приступ? – повторил голос рядом со мной.

Я оглянулась. А, здравомыслящая женщина. Она протянула мне телефон:

– Спасибо. Скорая уже едет, – вгляделась в сереющее лицо Галины и озабоченно покачала головой: – Похоже на сердце… странно. Она никогда не жаловалась…

– Странно, – эхом откликнулась я и посмотрела на стол – бутылка стояла там же, где ее поставил Молчалин. Интересный вопрос: что там, отрава или простая вода? Вещественное доказательство преступления или обычная бутылка? Приберу-ка я ее, на всякий случай. И стакан тоже. А если подумать, где-то у меня в сумке запасной пузырек должен быть…

– Что случилось? – услышала я голос Феликса Семеновича. – Галочка? Что с ней, обморок? Пропустите меня, что вы здесь столпились? Скорую кто-нибудь догадался вызвать?

– Да, они уже едут. – Здравомыслящая женщина отступила назад, пропуская директора к нам.

– Мариночка, слава богу, вы здесь! – Феликс Семенович присел на корточки, схватил безвольную руку Костровой и попытался нащупать пульс. – Да что же это, у нее сердце совсем не бьется?! Может, искусственное дыхание… нитроглицерин есть у кого-нибудь?! И отойдите все в сторону, что вы столпились! Ей воздух нужен!

Люди, которые окружили Кострову плотным кольцом, не слишком далеко, но попятились.

Андрей Борисович, торопливо пошарив по карманам, достал белую трубочку нитроглицерина, вытряхнул сразу две таблетки и попробовал положить жене в рот.

– Две слишком много, – остановила я его, – как бы хуже не было.

А Молчалин вдруг ударил Рестаева по руке, так что таблетки упали на пол, и страшным свистящим шепотом, полным ненависти и отчаяния, прошипел:

– Вы… это все из-за вас… старый мерзавец! Убийца!

– Я?! – почему-то тоже шепотом возмутился режиссер. – Как вы смеете такое говорить? Это моя жена! А вы, молодой человек, распутник и негодяй! И я вам… я вас…

Не вставая с колен, он потянулся вперед и попытался дать парню пощечину. Тот дернул головой, уворачиваясь, потерял равновесие и сел на пол рядом с головой Галины. И тоже замахнулся, уже кулаком, целясь противнику в солнечное сплетение.

– Прекратить! – рявкнула я хорошо отработанным командным голосом. – Вот только драки нам сейчас не хватало.

– Да вы что, с ума сошли! – громыхнул рядом Феликс Семенович. О, а директор театра тоже, оказывается, неплохо умеет подобные свары прекращать. – Андрей Борисович, Алеша! Нашли время! Сейчас скорая приедет, а вы тут устроили балаган!

Он схватил Рестаева за плечи, помог ему подняться и отвел в сторону. С другой стороны к Молчалину подскочили Чацкий и Лиза и почти силой оттащили его в другую сторону. Точнее, тащил Чацкий, а Лиза, эмоционально размахивая руками, тихо, но горячо что-то внушала. Сам Феликс Семенович опустился около Галины на колени, взял ее за запястье, потом отпустил руки и попробовал отыскать пульс на шее, наклонился к лицу, пытаясь поймать дыхание… потом поднял голову и растерянно огляделся по сторонам:

– Но как же это? Она не дышит… умерла?

Теперь уже никто не рвался подойти поближе – наоборот, все попятились. Кроме меня, естественно. Я тоже присела и честно постаралась отыскать признаки жизни. Черт, сердце действительно не билось! Я взглянула на часы, встала на колени поудобнее (руки сами нашли нужное положение) и надавила ладонями на грудь: раз-два, раз-два… Основам массажа сердца меня выучили, еще когда я работала в школе, а в «Шиповнике», под руководством Гошки, я довела этот навык до автоматизма. Никаких посторонних мыслей в голове, только равномерный, ритмичный счет. Раз-два, раз-два, раз-два… Все отошло на второй план, голоса людей доносились как общий невнятный шум. Наконец кто-то уверенно оттеснил меня в сторону, а руки, с короткими пухлыми пальцами и коротко остриженными круглыми ногтями, перехватили точку компрессии.

– Сколько минут?

– А? – Я сфокусировала взгляд и увидела белый халат и хмурое лицо немолодой женщины в круглых очках. Ф-фу, это скорая, наконец, приехала! Не вставая с коленок, я отползла и посмотрела на часы: – Три минуты… нет, уже четыре.

– Понятно. – Женщина еще больше нахмурилась и, не оборачиваясь, бросила негромко: – Саня, дефибриллятор!

Дальше все было как в сериалах из жизни медиков – хорошо организованная суета, короткие вопросы врачей, уколы, разряды электричества, четкие команды… мне места не было, работали профессионалы. Я встала, отошла в сторонку и снова взяла телефон. Я тоже профессионал, и пора мне заняться своими обязанностями.

Сначала, разумеется, позвонила в офис и сразу попросила Ниночку:

– Ставь громкую связь.

После чего коротко и четко, без лишних подробностей, обрисовала ситуацию. Народ отреагировал предсказуемо: Нина ахнула, Гоша затейливо выругался, а шеф, помолчав немного, спросил:

– Она выживет?

– Сомневаюсь. Скорая, конечно, старается, но уже, – я сверилась с часами, – уже шесть минут прошло. Бутылочку, из которой Кострова пила, я прибрала, на всякий случай. А то залапают, даже без всякого злого умысла. Хотя если там действительно что-то такое… не думаю, что годные отпечатки будут. Убийца же не идиот.

– Хм. – Баринов немного помолчал. – Уверена, что это убийство?

– Полной уверенности нет, но первая мысль у меня была о криминале.

– Угу. Гоша тебе нужен?

– Думаю, сама справлюсь. Я ведь тут просто один из свидетелей.

– Угу. Ладно, звони Стрешневу. Даже если это и естественная смерть, лучше подстраховаться. Нам неприятности не нужны. И держи меня в курсе.