Вильгельм Прокоп после войны рассказал, как однажды подслушал слова начальника о возможном использовании меньшего количества газа для убийства евреев^[131]. Капезиус в компании сержантов Йозефа Клера и Курта Юрачека пришел к бункеру, где хранился циклон Б; Клер был старшим офицером СС в Освенциме, он управлял так называемым департаментом дезинфекции. Прокоп, страшно рискуя, решил остаться, спрятавшись за приоткрытой дверью. Капезиус приказал Клеру приготовиться получить «огромное количество канистр [циклона Б]». В них была нужда, потому что, по словам главного аптекаря, на тот день была запланирована «большая операция». За запасом яда всегда тщательно следили, не допуская возникновения нехватки. В попытках растянуть запасы и понизить расходы – ведь одна канистра обходилась в 5 рейхсмарок (около 2 долларов) – эсэсовцы стали использовать меньшее количество препарата. Раньше для убийства 2 тыс. пленников требовалось 20 канистр, но это количество пришлось уменьшить до 15. Никого не беспокоило, что это увеличивало время отравления на леденящие кровь 20 минут.

Однажды Капезиус столкнулся с доктором Миклошом Нисли, румыном, который работал с Менгеле, и узнал, когда и как нацисты поняли, что перестарались, уменьшив количество циклона^[132].

– Клер, глава ответственных за газовые камеры, ворвался в кабинет Нисли, – вспоминал Капезиус. – Он взволнованно принялся рассказывать, что в горе трупов в газовой камере нашли живую девочку-подростка, она еще двигалась. Нисли схватил портфель и побежал к камере. Там у стены и правда была девушка, голая, как и остальные, еще на половину зарытая в телах. Девушка была невероятно красивая, она лежала, тяжело дыша, похожая на ангела^[133].

Нисли вспоминал следующие напряженные минуты:

– Мы вытащили ее из горы трупов. Я перенес ее легенькое молодое тело в комнату рядом с камерой, где переодевалась газовая команда. Я уложил девушку на одну из скамей. Она была юная, около 15 лет. Я достал шприц и сделал дрожащей девушке три укола подряд. Мужчины укрыли ее холодное тело своими куртками. Кто-то побежал на кухню, чтобы принести чай или суп. Все так хотели ей помочь, как будто боролись за жизнь собственного ребенка^[134].

Когда нацисты обнаружили, что Нисли пытается вылечить девушку, они заволновались, что она расскажет другим «обо всем, что с ней произошло, что она видела, и тогда это моментально разнесется по всему лагерю»^[135]. Они заключили, что не могут так рисковать.

– Девушку вывели, нет, скорее вынесли в прихожую, – вспоминал Нисли. – И застрелили в затылок^[136].

Один из свидетелей вспоминал, что когда дела Освенцима шли на спад и заканчивались запасы циклона Б, комендант Рудольф Хёсс приказал детей не отправлять в газовые камеры, а «сжигать [заживо] на кострах, вместо топлива подбрасывать трупы из газовых камер и лить бензин»^[137]. Моновиц, лагерь-фабрика Farben, был вынужден увеличить производство метанола, чтобы помогать сжигать трупы^[138].

Прокоп вспоминал:

– Я намного позже узнал, что эта операция была настолько масштабной, что из-за нехватки места в печах тела отравленных газом сжигали в окопах и кострах. Сожжение такого количества трупов на открытом воздухе распространило по всей территории неприятный сладковатый запах. Они попытались проблему устранить, и приказали это Юрачеку, тоже аптекарю. Подозреваю, он делал это по приказу Капезиуса. Юрачек спросил меня, поскольку я был аптекарем, для чего использовался нафталин (пестицид). Я объяснил, что это вещество применяли для устранения неприятных запахов на улице и в закрытых помещениях^[139].

Капезиус безэмоционально исполнял приказы вроде «устранения запаха» горящих трупов. Для него это было просто механическим заданием. Прокоп не удивлялся, что его начальника не передергивало от разговоров о том, как лучше устранить запах смерти.

– Я видел в нем человека, для которого заключенный был всего лишь цифрой, с которой надо было сделать только одно – уничтожить^[140].

Глава 7. «Знакомство с дьяволом»

Однажды в начале 1944 года в офис Капезиуса пришел эсэсовский врач Вернер Рёде. С ним были доктор Бруно Вебер и четверо освобожденных заключенных, которых врачи вывели из лазарета. Рёде рассказал Капезиусу, что получил задание выяснить лучший способ подмешать в кофе или чай вещество, чтобы вырубить британского агента, которого нашли и планировали похитить немцы. Рёде был нужен морфий или эвипан, быстродействующий барбитурат. Он знал, что оба препарата могут привести к летальному исходу, потому что сильно понижали кровяное давление. Другой освенцимский врач, доктор Герта Оберхаузер, часто использовала в лаборатории инъекции эвипана для убийства детей, после чего вырезала их внутренние органы или части тела и отправляла их в экспериментальный центр в Берлине. (Оберхаузер перевели в Равенсбрюк спустя некоторое время, там она специализировалась на имитации боевых ранений на заключенных с помощью стекла, гвоздей и отверток. Как ни странно, после войны она провела в заключении всего 7 лет, после чего продолжила практиковать в Германии).

Рёде хотел быть уверенным, что не убьет британского агента. Капезиус выдал ему морфий и эвипан. Вскоре после того, как четверо заключенных получили крупные дозы, Рёде доложил: «Они умерли, улыбаясь»^[141].

Капезиус не был поражен, узнав, что заключенные умерли от того, что в эсэсовских документах значилось как «сердечный приступ»^[142]. Собственная роль в чьей-то смерти его не занимала, он считал себя всего лишь аптекарем, который предоставлял смертельные препараты, не доктором, который убивал своими руками. Он узнал, что в Освенциме препараты использовались так, как он бы не мог и представить, когда работал коммивояжером Bayer. И он полностью принял точку зрения друзей-эсэсовцев, которые считали, что медицинские эксперименты в лагере были «очень важным делом, ведь не существовало других мест, где можно было проводить подобные исследования просто так, без проблем»^[143].

Жестокая сторона Капезиуса оказалась неожиданностью, когда он приехал в Освенцим. Роланд Альберт, близкий друг, рассказывал, что аптекарь «любил людей, был добрым <…> он был сама доброта»^[144]. Ян Сикорский, заключенный-помощник, вспоминал, что Капезиус «имел хорошую репутацию среди заключенных. Он просто там был»^[145]. Но после нескольких месяцев в Освенциме добрые отзывы сошли на нет. Как он сам позже признался, он «привык» к работе. Капезиус сделал осознанный выбор оправдать свое нахождение на службе.

Главным свидетельством морального упадка Капезиуса стало участие в отборе заключенных на платформе: он выбирал кому жить, а кому умереть. В конце весны 1944 года доктор Виртс позвал Капезиуса в свой кабинет и сообщил, что с настоящего момента в его обязанности будет входить помощь при отборе на станции. Освенцим готовился к самому загруженному периоду за все его существование: прибывали евреи, депортированные из Венгрии и Трансильвании. Было решено, что диплом фармаколога Капезиуса можно считать достаточной медицинской подготовкой. Виртс также отправил на платформу эсэсовского аптекаря и ассистента Капезиуса, Герхарда Гербера, и обоих лагерных стоматологов, доктора Франка и доктора Шаца^[146]. Даже эсэсовцы, не обладающие медицинским образованием, иногда будут вынуждены помогать, как сообщил ему Виртс.

Капезиус и до этого периодически проводил отбор, в том числе когда в марте из Терезиенштадта, чехословацкого гетто, привезли 5007 евреев. Выжили только четырнадцать^[147]. Эрих Кулка, чешский еврей, назначенный слесарем бригады техобслуживания Биркенау, видел прибытие множества поездов, и опознал Капезиуса как одного из эсэсовцев, проводивших отбор в тот день^[148]. Аптекарь, который и так пытался уменьшить собственную ответственность за циклон Б, был не рад, что новый долг делал его более очевидной частью машины убийства. Не по этическим причинам, он просто не хотел лишней ответственности. Но было совершенно ясно, что Виртс не собирался идти на уступки. Не прошло и двух недель, как Капезиус стал ездить на платформу не только забирать вещи заключенных, но и для того, чтобы стоять рядом с другими врачами, доктором Менгеле и доктором Кляйном^[149].

Когда весной начали прибывать поезда, битком набитые венгерскими и румынскими евреями, на освенцимской платформе произошел невероятный случай. Многие пленники были поражены, узнав Капезиуса: они работали с ним до войны, когда он занимался делами Farben/Bayer в Румынии. Свидетельства этих людей очень важны, потому что после войны Капезиус наотрез отказывался признаваться в участии в отборах^[150].

Его узнали доктора Маврикий Бернер и Гизела Бём. Бернер был с женой и тремя дочками, Бём была с дочерью Эллой, которая в детстве называла Капезиуса «дядей-аптекарем». Также его узнал житель Клаузенбурга Пауль Пайор, аптекарь-еврей, которого привезли в Освенцим весной 1944 года^[151]. «Когда я оказался в начале [цепочки], увидел офицера, он указывал, кому идти налево, а кому направо. <…> Этим офицером был доктор Виктор Капезиус. Мы познакомились еще до 1940 года. Тогда он был главным представителем Bayer и часто к нам приезжал. Он несколько раз приходил в мою аптеку и был довольно мил, мы разговаривали, пока его водитель приводил в порядок стенд товаров Bayer. Иногда он говорил: “Я оставлю вам нашу упаковочную бумагу, чтобы вам не приходилось что-то искать и подкладывать”, и тому подобное. Мне не верилось, что я снова его увидел».

На секунду Капезиус задержал взгляд на Пайоре и спросил:

– Вы, случайно, не аптекарь?

– Да, я аптекарь, – ответил Пайор.

– Вы содержите аптеку в Ораде?

– Да.

Капезиус указал Пайору на правую сторону. Пайор понятия не имел, что Капезиус спас ему жизнь после каких-то пары слов легким взмахом руки^[152]. Изначально, Капезиусу, может, хотелось избежать принятия решений о жизни и смерти. Но власть быстро ударила в голову. Первым инстинктом в Освенциме всегда было отправить бо́льшую часть на смерть. Но настоящая власть была там, где появлялась возможность поиграть в Бога – сохранить жизнь, хоть это и было лишь временное отстранение от газовой камеры, что сложно назвать милосердным.

Адриана Краус тоже своими глазами увидела, как Капезиус выбирал, кого отправить на смерть, а кому сохранить жизнь. Краус привезли в лагерь в июне 1944 года с родителями и сестрами. Ее родители знали Капезиуса по работе с Bayer.

– Когда мама увидела офицера, который проводил отбор, сразу сказала: «Да, это доктор Капезиус из Клаузенбурга». Он, вроде как, тоже узнал маму, потому что махнул ей рукой. Он отправил маму с сестрами налево, в газовые камеры, а меня направо, я выжила. Потом я встретила друга, который был с моим отцом во время отбора. Он рассказал, что отец поздоровался с Капезиусом и спросил, где были его жена и 11-летняя дочка. Капезиус, насколько я знаю, ответил: «Я отправлю вас туда, где ждут жена с дочкой. Там очень хорошо»^[153].

Иногда Капезиус разделял семьи, казалось, совершенно без причины, по настроению. Это произошло с Сарой Небель, которую привезли в Освенцим вместе с 5 тыс. венгерских евреев одной июньской ночью. Она познакомилась с Капезиусом в Бухаресте до войны (в 1935–1938 годах).

– Мы жили в одном доме, – вспоминала Небель. – Я на первом этаже, доктор Капезиус на втором. Он был представителем Bayer. Иногда я говорила с ним и его женой^[154].

В 1939 году, незадолго до начала войны, Небель была в гостях у Капезиуса и Фредерики, они пили кофе в трансильванском доме пары.

– Я сразу узнала его: доктор Капезиус. Я была рада его видеть. Когда оказалась перед ним, он только спросил сколько мне лет и отправил меня направо.

Ее отца, сестер и братьев Капезиус отправил налево. Небель не знала, что означали разные стороны, но не хотела разлучаться с семьей. Она попыталась вернуться к Капезиусу, чтобы уговорить его их не разлучать, но эсэсовец преградил ей путь.

– Это же доктор Капезиус? – спросила Небель.

Эсэсовец, по ее словам, удивился.