– Подожди меня там! Ты меня слышишь, Жоан? Сиди спокойно и жди! Не двигайся. Ты меня слышишь? – повторил он.

– Да, слышу. А что ты будешь делать?

– Пойду поищу фонарь и вернусь. Жди меня и не двигайся, хорошо?

– Да… – пробормотал Жоан.

– Думай, что ты как раз под тем местом, где находится Святая Дева, твоя мать.

Не услышав ответа, Арнау спросил:

– Жоан, ты меня слышишь?

«Как я могу его не услышать?» – подумал малыш. Арнау сказал: «Твоя мать», а сам не дал ему поговорить с ней. Может, Арнау не хотел, чтобы она была их общей матерью, и специально заточил его здесь, в аду?

– Жоан! – снова крикнул Арнау.

– Что?

– Жди меня и не двигайся.

Арнау с трудом пополз назад, пока снова не оказался под дощатым помостом, со стороны улицы Борн. Не раздумывая ни минуты, он схватил светильник, который оставил охранник, и снова вернулся в тоннель.

Жоан увидел, как к нему приближается свет. Когда стены тоннеля расширились, Арнау сделал огонь поярче.

Малыш стоял на коленях в двух шагах от выхода из тоннеля. Жоан смотрел на него испуганными глазами и едва сдерживался, чтобы не заплакать.

– Не бойся, – попытался успокоить его Арнау.

Он поднял светильник и еще прибавил огня. Что же это такое?

Неужели кладбище?

Да, они были на кладбище. Маленькая пещера, которая, словно пузырек воздуха, по какой-то причине осталась под Святой Марией. Потолок был таким низким, что дети не могли встать на ноги.

Арнау направил свет в сторону больших амфор, похожих на те, которые он видел в мастерской Грау, но сделанных более грубо.

Некоторые были разбиты, и они увидели трупы, находившиеся там. Были здесь и другие амфоры – обрезанные по бокам, соединенные между собой, с печатью в центре.

Жоан дрожал, не в силах отвести взгляд от мертвецов.

– Спокойно, – твердо произнес Арнау, приближаясь к нему.

Но Жоан вдруг резко отпрянул.

– Что?.. – хотел было спросить Арнау.

– Пойдем отсюда, – попросил Жоан, перебивая его.

Не ожидая ответа, он полез в тоннель. Арнау полез следом за ним и, когда они оказались под помостом, потушил светильник.

Никого не было видно вокруг. Арнау вернул светильник на место, и мальчики возвратились в дом Пере.

– Никому ни слова, – предупредил он Жоана. – Хорошо?

Жоан не ответил.

14

Когда Арнау наконец убедил малыша, что Святая Дева тоже его мать, Жоан стал бегать в церковь, как только у него появлялась свободная минутка. Вцепившись руками в решетку часовни Святых Даров, он просовывал лицо между прутьями и смотрел на каменную фигуру с Младенцем на руке и с кораблем у ног.

– Когда-нибудь ты не сможешь вытащить оттуда голову, – сказал ему как-то отец Альберт.

Жоан, повернувшись к нему, улыбнулся. Священник погладил мальчика по голове и присел на корточки.

– Ты ее любишь? – спросил он, показывая внутрь часовни.

Жоан задумался.

– Теперь она – моя мать, – ответил он, скорее движимый желанием верить в это, чем уверенностью.

Отец Альберт почувствовал, как комок подступает к горлу. Сколько всего он мог бы поведать этому малышу о Богородице!

Он хотел было сказать ему об этом, но от волнения не произнес ни слова. Обняв мальчика, священник молчал, ожидая, когда голос вернется к нему.

– Ты молишься? – спросил он, немного успокоившись.

– Нет. Я только с ней разговариваю.

Увидев, что отец Альберт смотрит на него с некоторым удивлением, Жоан пояснил:

– Да, я рассказываю ей, что у меня на душе.

Кюре взглянул на Святую Деву.

– Продолжай, сын мой, продолжай.

Он еще раз ласково провел рукой по волосам мальчугана и оставил его одного.

Отец Альберт колебался, выбирая из трех-четырех кандидатов, но в конце концов остановился на одном богатом ювелире. На последней исповеди года тот выглядел достаточно раскаявшимся за кое-какие шашни, которые он крутил было прежде…

– Если ты – его мать, – бормотал отец Альберт, поднимая взор к небесам, – то вряд ли будешь возражать, если я воспользуюсь этой маленькой хитростью ради твоего сына. Не так ли, Матерь Божья?

Ювелир тоже не посмел отказать ему.

– Речь идет только об одном небольшом пожертвовании, – сказал священник. – Тем самым ты поможешь ребенку и Богу… А Бог тебя за это возблагодарит.

Теперь ему оставалось поговорить с Бернатом, и отец Альберт отправился на поиски.

– Я добился того, чтобы Жоанета приняли в школу при соборе, – сообщил он, когда они прогуливались по берегу вблизи дома Пере.

Бернат повернулся к священнику.

– У меня нет таких денег, святой отец, – произнес он извиняющимся тоном.

– Тебе это ничего не будет стоить.

– Насколько я понимаю, школы…

– Да, но это городские школы. В школе при соборе хватит… – «Впрочем, зачем вдаваться в подробности?» – подумал священник и, продолжая идти по берегу, добавил: – Жоан научится читать и писать. Сначала он будет читать азбуки, а затем перейдет к тем, в которых есть псалмы и молитвы.

Отец Альберт помолчал.

Почему Бернат ничего не говорит в ответ?

– Когда ему исполнится тринадцать лет, он сможет пойти в среднюю школу, где учат латынь и семь свободных наук: грамматику, риторику, диалектику, арифметику, геометрию, музыку и астрономию.

– Святой отец, – глухо произнес Бернат, – Жоанет помогает по дому, и благодаря этому Пере не берет с меня денег за еще один рот. Если мальчик будет учиться…

– Его будут кормить в школе, – вставил священник, но Бернат, глядя на него, покачал головой, как будто раздумывая над этим предложением. – Кроме того, – добавил священник, – я уже поговорил с Пере, и старик согласился брать с тебя столько же.

– Вы очень беспокоитесь о ребенке.

– Да, а что тут такого?

Бернат покачал головой и улыбнулся.

– Представь себе, – продолжил отец Альберт, – что после окончания школы Жоанет сможет поступить в университет в городе Лериде или даже в какой-нибудь зарубежный университет – в Болонье или в Париже…

Бернат засмеялся.

– А если бы я не согласился, вы бы разочаровались, не так ли? – спросил Бернат и, когда священник кивнул ему, сказал: – Это не мой сын, святой отец. Иначе, как отец, я бы не позволил, чтобы один работал за другого. Но раз обучение Жоанета не будет стоить мне денег, тогда почему нет? Мальчик этого заслуживает. Возможно, однажды он действительно посетит те места, о которых вы упомянули.

– Мне бы лучше быть с лошадьми, как ты, – сказал Жоанет Арнау, когда они позже прогуливались по берегу, там же, где отец Альберт и Бернат обсуждали его будущее.

– Это очень тяжело, Жоанет. Прости… Жоан. Я все время чищу и чищу, а потом, когда все блестит, лошадь выходит, пачкается, и все начинается снова… Или появляется Томас с криками и сует мне какую-нибудь уздечку или сбрую, чтобы я их снова почистил. Первый раз он дал мне подзатыльник, но в этот момент появился наш отец и… Ты бы это видел! Он взял вилы и припер Томаса к стене, чуть не проткнув ему грудь, и тот стал заикаться и просить пощады.

– Вот поэтому мне и хотелось бы работать с вами.

– Ой нет! – ответил Арнау. – Конечно, с тех пор он меня не трогает, но зато всегда придирается и находится что-нибудь такое, что я плохо сделал. А пачкает он сам, понимаешь? Я видел…

– Почему же вы не скажете об этом Жезусу?

– Отец говорит, что тот не поверит мне, ведь Томас – друг Жезуса и поэтому он всегда будет защищать его. Да и баронесса использует любую зацепку, чтобы придраться к нам: она нас ненавидит. Видишь, что получается: ты выучишься в школе, а я буду чистить лошадей и выслушивать оскорбления.

Некоторое время оба молчали, загребая ногами песок и глядя на море.

– Воспользуйся этим случаем, Жоан, воспользуйся, – неожиданно сказал ему Арнау, повторяя слова, которые слышал от Берната.

И Жоан пошел на занятия. Он приступил к учебе, и в тот же день священник, который был учителем, при всех поприветствовал нового ученика. Жоан ощутил приятное волнение, чувствуя, как одноклассники рассматривают его.

Эх, если бы мама была жива! Он бы побежал к ней, присел на ящик и рассказал бы, как его встретили в школе. Когда учитель объявил, что он, Жоан, – самый лучший его помощник, все на него посмотрели. Никогда еще он не был лучшим ни в чем!

Тем вечером Жоан возвращался домой довольный собой. Пере и Мариона слушали мальчика, мечтательно улыбаясь, и просили его повторить слова учителя, однако Жоана хватало лишь на жесты и восклицания…

Когда пришли Арнау и Бернат, все трое повернулись к двери. Жоан хотел побежать к ним навстречу, но хмурое лицо брата остановило его. Было заметно, что Арнау плакал, и Бернат, который держал руку на плече сына, не переставал прижимать его к себе.

– Что случилось? – спросила Мариона, подходя к Арнау, чтобы обнять его.

Но Бернат остановил ее жестом.

– Нужно потерпеть, – сказал он, не обращаясь ни к кому конкретно.

Жоан пытался поймать взгляд брата, но Арнау смотрел на Мариону. И они продолжали терпеть.

Томас, стремянный, не смел уязвлять Берната, но он тайком проделывал это с Арнау.

– Он ищет столкновения, сынок, – пытался успокоить его Бернат, когда Арнау снова начинал возмущаться несправедливостью стремянного. – Мы не должны попасться в ловушку.

– Но ведь нельзя терпеть всю жизнь, отец, – пожаловался однажды Арнау.

– А мы и не будем. Я слышал, что Жезус уже предупреждал его несколько раз. Томас не хочет работать как следует, и Жезус это знает. Лошади, за которыми ухаживает Томас, слишком беспокойные: они брыкаются и кусаются. Уже недолго ждать, сынок, недолго.

Как и предвидел Бернат, события не заставили себя ждать.

Баронесса вознамерилась научить детей Грау верховой езде. То, что этого не умел Грау, было допустимо, но юноши обязаны были хорошо держаться в седле. Поэтому несколько раз в неделю, когда у детей заканчивались занятия, они отправлялись за город. Изабель и Маргарида – в экипаже, которым управлял Жезус, а мальчики, гувернер и стремянный Томас шли пешком, ведя одну из лошадей на поводу. На открытой местности, лежащей за крепостными стенами, Жезус давал им уроки верховой езды.

Старший конюх брал в правую руку длинную веревку, привязывал ее к поводьям лошади так, чтобы та ходила по кругу, а в левой сжимал кнут, подгоняя ее. Юные наездники один за другим садились в седло и управляли лошадью, внимательно слушая указания и советы Жезуса.

В тот день Томас сидел рядом с экипажем и следил за тем, как лошадь тянет поводья. Стремянный не отрывал глаз от лошади: нужно было всего-навсего потянуть сильнее, чем обычно. Только один раз… Всегда так бывает – лошадь вдруг пугается…

Женис Пуч сидел верхом на лошади.

Стремянный перевел взгляд на мальчика. Похоже, у него начиналась паника. Мальчишка боялся лошадей и в седле держался как истукан. Жезус щелкнул кнутом, понукая лошадь перейти в галоп.

Животное сильно дернуло головой и потянуло за веревку.

Томас не мог сдержать улыбки. Ему не стоило особого труда тайком проникнуть к месту хранения упряжи и подрезать веревку внутри карабина так, чтобы она едва держалась. Пусть малец побултыхается немного, ему только на пользу пойдет!

Однако улыбка медленно сползла с его лица, когда он увидел, что карабин оторвался и лошадь очутилась на свободе.

Изабель и Маргарида громко вскрикнули.

Жезус бросил кнут и попытался остановить лошадь, но все было напрасно. Женис, увидев, что веревка оборвалась, завизжал и вцепился в шею лошади, а его икры и ступни, словно парализованные, вжались в подвздошные впадины животного. Неистовое животное метнулось галопом в сторону городских ворот, неся на себе Жениса. Когда лошадь перепрыгнула через маленький пригорок, мальчик не удержался, слетел с нее и, несколько раз перевернувшись, упал лицом в заросли кустарника…