Лана Ременцова: Лесной бал и я

Глава 1. Сказка

«Иди сюда, деточка, что ты там стоишь как не родная?» – ночным гостем поляны – ветром донёсся скрипучий голос. Я вздрогнула, и холодок пробежал по спине от самого копчика до затылка, начав шевелить волосы, как мне показалось, видимо, от страха, протягивающего к горлу ледяные щупальца. Сглотнула, а слюны нет, горло пересохло, губы тоже, даже влажный блеск для губ не спасал положения.

«Да что же ты стоишь как вкопанная? Иди сюда…»

Поворачиваю голову вправо, откуда раздаётся голос. В лесной чаще вижу сотни золотых летающих точек. Уникальное зрелище приковало взгляд и внимание перераспределилось. Слышатся странные разные голоса, светящиеся точки, костёр, лес и я. Летающее золото вызывало в сознании различные ассоциации, то мне казалось, что это светлячки, то малюсенькие бабочки, то комарики. Пригляделась, вроде бы не то, не другое, и не третье. Так что же это? Точки быстро двигались, будто танцуя, выписывали круги большие и маленькие, знак бесконечности, волны и даже закружили над головой воронкой. Я смотрела на них и не могла оторваться. «Это вы меня звали?» Точки вмиг собрались в единую светящуюся тучу и неожиданно вылились на меня с головы до ног золотым дождём. Ощущение оказалось тёплым и приятным. Нет, оно не вызывало мурашек, скорее наполнение какой–то липкой волшебной силой и чувством невесомости. Осматриваю себя: руки, платье и ноги блестят золотым песком, которым в салоне красоты посыпают ногти по желанию клиентки, но здесь его чересчур много, как–будто я новогодняя ёлка и обсыпана мельчайшим однотонным конфетти.

«И долго ты будешь там стоять? Кики, приведи уже эту глупую девчонку!»

Снова этот грубоватый голос вывел меня из блаженного состояния. «Кики? Это кто?» – проскочила одинёшенькая мысль и спряталась на уровне висков, свернувшись калачиком, и кто-то внезапно схватил меня за кисть.

Я невольно вскрикнула, пытаясь разглядеть в темноте существо, которое бесцеремонно тянуло меня в правую сторону. Маленькое, едва доходящее мне до колен, лохматое и очень неприятное физическое ощущение от его присутствия.

Оно повело меня в чащу лесную и наступило на ногу.

– Больно! – вскрикнула я и осеклась. Существо запыхтело и начало тереться об ноги, видимо, пытаясь, извиниться. Создалось впечатление грязной шерсти дворового кота, которого купали раз в жизни, или вообще не купали никогда.

– Хватит, извинение принято, – бросила я утешительную фразу странному лесному провожатому, чтобы оно ещё не дай Бог, не начало облизывать мою ногу. Я успокоилась, и мы продолжили путь. Оно вывело меня на поляну примерно в сотне шагов от костра, и глаза у меня не то, чтобы распахнулись, а готовы были выпасть из орбит, как у кобеля в Диснеевском мультфильме, когда тот увидел сексапильную красавицу – блондинку, только в моём случае, от видения с точностью да наоборот.

С десяток горящих свечей, располагающихся вокруг, и что странно, не тухнущих от ветра. Глядя на них, невольно заскочила ещё одна мысль, как мышь в мышеловку: «Откуда здесь свечи? Явно не из церкви, тогда кто же их здесь варит? Да ещё такие толстые! Моя рука и одну не обхватит». Деревянный, низкий, кривоватый стол длиной в несколько метров. Следующая мысль каверзно плотно обосновалась в самом темечке: «Столяр, наверное, какой-то пьяный гном». За ним сидели персонажи старых сказок: леший, домовой, русалки, виляя хвостами, лесные нимфы, тонкие как спички. «Хотя, это я загнула, просто худощавые, везёт же им, что не надо десятилетиями крутить хула–хуп, чтобы заиметь хотя бы подобие такой талии». Водяной, хлюпал глиняной кружкой какой-то напиток. Во главе всей этой катавасии восседала баба – Яга собственной персоной, причмокивая и облизывая сухие потрескавшиеся губы. Она держала в одной руке поджаренный мухомор, а в другой – нечто похожее на вилку с двумя поломанными, поржавевшими зубцами. «Умница, Кики, а то б она так и стояла там, а скоро начнётся бал, и Он наказал бы нас за то, что не приветили и не угостили гостью».

Я посмотрела на эту Кики, всё ещё трущуюся рядом, и моя нижняя челюсть отпала, если б не светское воспитание, то так и осталась бы стоять с раскрытым ртом, как раззява. Это была самая, что ни на есть кикимора – страшная, зелёная чучелка, с копной сухих спутанных волос. На лице торчал крючковатый нос, глаза – бусинки, не–е семечки, только что выдранные из свежего подсолнуха и кривой пираньей улыбкой.

– Извини, Кики, – пролепетала я отдёрнув руку и брезгливо тряхнув, но вовремя спохватившись.

– Здравствуйте, – и тут же выпалила всем, осмотрев честную компанию.

– Ну, здравствуй, деточка, присядь, откушай нашего угощения, в ногах правды нет, – проскрипела бабуся и указала костлявой рукой, давно не знавшей маникюра, на деревянное кресло такого же грубого сруба, как и стол, стоящее совсем рядом со мной. Я брезгливо протёрла ладонью сиденье, ещё и подула на всякий случай, платье то жалко затянуть или испачкать, присела на краешек, сложив ноги столбиком и в бочок, как учила меня мама: «Ножки столбиком и чуть в бочок, ты же леди!»

Персонажи сказок загалдели наперебой:

– Ей надо выпить для расслабухи, – пробулькал водяной и потянулся за глиняным кувшином, стоящим посередине стола.

– Точно, наливай! – проскрипел леший, ёрзая на скамейке.

– Наливай, да пополней чарку, – прошелестела лесная нимфа, сидящая рядом, держа венок из белых диковинных цветов.

Я, наблюдая за его неторопливыми действиями, как будто он плыл в болоте, а не наливал какой–то бабкин алкогольный напиток, которым они явно хотят меня не просто так напоить, отметила зеленовато – жёлтый цвет его кожи, сразу напомнивший мне детский понос в памперсе. «Почему у меня такие дурные ассоциации? Наверное, потому что водяной одет в рейтузы на подтяжках цвета засаленного холодильника. И весь его вид создаёт этакое впечатление сома–мутанта, усатого и улыбающегося во все тридцать два толстыми губами, как у Катьки – соседки, которая переборщила с закачкой филлеров. Зачем они хотят меня расслабить? Чтобы я не орала от ужаса, когда придёт этот Он?» Мои глубокие размышления прервал всё тот же скрипучий голос:

– Что же ты, деточка, не поднимаешь чарку? Иж, как вон водяной старался, на мальков изводился, чтобы тебе угодить и в самую красивую мою чарочку налить, – Яга подставила руку под сухой подбородок и, закатив глаза, предалась воспоминаниям: – Остатки сервиза, который сестра мне триста лет назад дарила, а я потом удумала подарить его на свадьбу Кощея с Василисой. А они так и не поженились. Василиска убежала крутить любовь с сыном лешего, вот же и остался мне весь сервиз. Так колобок – баловник разбил графинчик, одни чарочки остались.

– Как это Василиса убежала с сыном лешего? – У меня от удивления ресницы захлопали, как у мухи дёргаются лапки в момент её убийства. Совершенно не понимая, что мне налили, залпом выпила. На вкус ничего, терпкий, чуть горьковатый, пахнущий травой после дождя. «Неплохой напиточек, лишь бы не вставило сильно, а то развезёт же, дорогу домой не найду».

Бабка улыбнулась, прищуривая левый глаз и, выставляя напоказ единственный нижний клык, какой бывает только у тропических хищников.

– Деточка, это у вас там, в мире людей сказки, да приукрашенные, чтобы деткам добре спалось, а у нас тут – жизнь. Василиса ещё и зачала от сына лешего, и ко мне прибегала, аборт сделать хотела.

– Аборт? – тут я забыла о своём светском воспитании и, также подставив кулак под подбородок, бухнула локоть на стол.

– Да самый что не на есть настоящий аборт, но я что ли изверг какой? Дитя не родившееся убить в утробе. Выгнала её! И пошла она горемычная не солоно хлебавши.

– Куда пошла? – Мой интерес нарастал, как жвачки, которые я лепила под стол для отбеливания зубов. Только они ничего особо не отбеливали, но надежда умирала последней, и продолжала их жевать и возить по передним зубам.

– Да на Кудыкину гору, рожать она пошла, куда ж ещё?

– И родила?

– Родила.

– Кого?

– Кики, ту, что привела тебя сюда.

– Как Кики? Кикимору? Но почему? – моему возмущению не было предела. – Она же Василиса прекрасная, ну и что, что он леший, но ребёнок то должен был родиться нормальный!

– Да не кикимора она, так, жалкое подобие. Бросила её Василиска и лешего бросила – горемыку, и ушла на восток новую любовь искать.

– А почему на Восток? – у меня в виске застучало от напряжения.

Водяной снова налил всем, бахнули.

– Так подруга её и позвала, эта… Как там её? – бабка продолжила.

Тут леший вставил три копейки, пока бабка запамятовала: «Жасмин!».

– Точно! Жасмин! – и Яга кивнула водяному налить ещё. – А сын лешего спился, постоянно ко мне приходил, наливочку мою с мухоморчиков выпрашивал, она то поядрёней этой… с поганок.

Я перевела взгляд на лешего, точно старичок – лесовичок, как в старых добрых сказках. Худощав, нос длинноват для сухого и измождённого лица, как срубленный пень. Улыбка натянутая, но добрая, зубов почти нет, глаза какие-то выцветшие, цвета ранних осенних листьев, плечи острые. Одежда будто из третьесортного секонд хенда: ободранная накидка, растянутая майка и потёртые штаны. Обуви я не видела, так как заглядывать под стол во время беседы не прилично, а интересно… жуть…

Тут до меня дошёл смысл бабкиных слов, как до жирафа на третьи сутки:

– Какой этой? С поганок? – И опасливо заглянула в свою пустую рюмку.

– Да не бойся, моей наливочкой не отравишься, грибочки свеженькие, сама собирала три годка назад.

У меня громко заурчало в животе и начало что-то подползать к горлу. Я вскочила как ошпаренная и, подлетев к дереву, вырвала.

– Деточка, не бойся, это вы там в вашем мире травитесь разными сушами, а у нас тут и мухомором закусывать можно. Всё нипочём.

Я вытерла рот тыльной стороной руки, снова забыв об этикете.

– Откуда вы знаете про суши в нашем мире? – еле процедила отходя от дурноты.

– Так каждый год в канун Хэллоуина такие же крали как ты к нам заглядывают и рассказывают разное. Чего мы только не узнали уже.

– Ясно, весело вам тут живётся, хотя бы раз в год. И не деточка я давно, пятый десяток уже.