Признание в любви (страница 14)
От неё всегда можно отвлечься, чем – застольем, тем более, что Володя приехал. Сидим у нас за большим столом, поём. Я аккомпанирую на гитаре, подпеваю, разумеется вторым голосом и не потому, что баритон. Ира тонко чувствует музыку и подстроиться к её ощущению не просто приятно, а необходимо, иначе испортишь.
«Не сольются никогда зимы долгие и лета:
у них разные привычки и совсем несхожий вид.
Не случайны на земле две дороги – та и эта,
та натруживает ноги, эта душу бередит».
Допели песню Окуджавы, и Виктор у меня спрашивает:
– Почему не пел куплет про «слёзы в разлуке»?
– К мужчинам это не относится, – и рассказываю о песне.
Я отлучался в командировки, и дома тут же дома появилось розовое платье. Возвращался с приятелем вечером, проболтались по делам целый день. Он смотрит на наши окна:
– Ира в розовом, чтобы издалека видно было?
– «Утверждает, что в разлуке невозможно жить без слез».
– Да, чёрт возьми, не зря тебе завидуют. Правда, тут не чёрт, а ангел, но ведь не говорят «ангел возьми», а было бы кстати.
Заходим в квартиру и хором: «Потому что на Земле две дороги та и эта». Дальше продолжаю один, слова песни мы с Ирой опровергли: «Эти разные дороги к тебе обе привели». Получаю поцелуй от неё и аплодисменты от приятеля:
«Вам обоим, но больше Ирочке, на ней всё держится».
– Лучше расскажу об авторе и не только о нём, – Виктор показывает на четыре тома «Антологии самиздата» в книжном шкафу.
С Марком Барбакадзе я долго занимался этой «Антологией». По писательским делам часто бывал в Центральном доме литераторов, там мы с Ирой как-то обедали. В слабо заполненный зал входит невысокий мужчина и оглядывает посетителей, отличительная особенность – большой лоб. Его знают, и не только здесь. Увидев меня, направляется к нашему столу, я встаю поздороваться. Он удерживает мою руку в ожидании ответа на немой вопрос: «Кто это со мной?» – смеюсь:
– Булат Шалвович, не завидуй, – жена моего друга, Ирина, они сумели изменить свою жизнь.
– Не завидую, а радуюсь чужому счастью.
Булат склоняет голову в Ирину сторону. Молчит. Потом голос понижается и ещё больше располагает к себе, может быть, от того, что мы нуждаемся в его песнях, или, скорее всего, от того, что именно в этот момент он подумал о себе, о своих не исполненных намерениях: «Особенно за тех, кто решается на перемены».
Разговор о поэзии я перевожу на прозу – на жизнь, на то, чем сейчас занимаюсь, той самой конверсией. Для меня она – поэзия, а для страны – единственная возможность в перспективе выбраться из того, в чём сейчас находимся, в этом я был почти уверен. Пытаюсь убедить Иру и Булата. Но поэтическое ощущение будущего у Окуджавы, как бывает у таких людей, оказалось прозорливее. Странно, что у Иры с техническим образованием берёт верх не столько аналитический склад ума, сколько интуитивное понимание действительности. И она поддержала не меня, а его предсказание о нравах следующего поколения.
«Зависть, ненависть и вражда
Взойдут над просторами их полей».
Время опять стало плоским. Удивляет ранний звонок Виктора:
– Обнаружил, что слово «родить» применимо и ко мне. Ночью родилась заманчивая идея по датчанам, нужно кое-что изменить, вечером буду.
Как обычно расположились на кухне, и не за чаем, Луна смотрела на нас, смотрела и ушла.
– Наверное, искать трезвенников, – Ирина мама намекает, что и нам пора.
– Где она их ночью найдёт? – с Виктором никто не спорит.
Игорь задержался в Новгороде, звонит оттуда, извиняется. Подыскал он там хорошую базу отдыха, не для себя, естественно, а для рабочих завода, хотя, в то время это было совсем не естественно, впрочем, и в наше время тоже. Мы обсуждаем на кухне, а Игорь перезванивает и перезванивает, дополняет предложение Виктора. Говорит, что новой идеей, как радостью, хочется сразу же поделиться с друзьями. В шутку попросил: