Антон слушал Дашу и, казалось, не узнавал ее. Точнее, он теперь узнавал ее с какой-то новой стороны, которая раньше была для него закрыта. Такая Даша, вдумчивая и немного меланхоличная, ему тоже очень нравилась.

– Мы ведь вообще так мало про себя знаем! – продолжала она. – Про родителей что-то, да про бабушек и дедушек уже меньше. А дальше что? Откуда они? Кто были их родители? А их бабушки и дедушки кто? Они же, по идее, до революции еще родились, в позапрошлом веке даже. А вот ты, Тошка, знаешь что-то про своих предков?

Он задумался и вдруг понял, что знает – действительно – очень немногое:

– Хмм. Знаю, что дед родился в Москве. Он мне рассказывал про город во время его молодости: каким он был в то время, как менялся. Что вот там-то было то-то, а вот этого и в помине не было. Про свои любимые места рассказывал. Что город в его детстве заканчивался примерно на третьем кольце. Надо будет и правда родителей поспрашивать, что они помнят про своих дедов и про дальних предков, если знают что-то. Но сейчас твоя очередь рассказывать, я и так слишком много говорю. К моей истории мы позже вернемся.

А Даша увлеклась воспоминаниями, что теперь уже с удовольствием сама продолжала:

– Еще бабушка очень любила театр! В кино ходила тоже, про танцы почему-то не рассказывала мне, но думаю, без них не обходилось. А вот про театр рассказывала очень много. Она обожала оперу! Ходила на все спектакли по много-много раз. Денег лишних не водилось, поэтому билеты покупала самые дешевые, на верхний ярус, в самом уголке. Рассказывала, что знакомые контролерши могли пропустить без билетов, если понимали, что остаются свободные места. Нужно было прийти заранее, терпеливо ждать, пока запустят всех зрителей, и, когда уже все расселись по местам, пускали несколько счастливчиков на пустые места.

После спектакля поклонники оставались ждать любимых исполнителей у служебного входа. И бабушка моя среди них в первых рядах! В оперном театре она и с дедом познакомилась, мужем своим то есть. Он тоже театрал был, большой любитель оперы. Я деда не знала, он умер до того, как я родилась. Про него бабушка очень много рассказывала.

А еще бабушка мне говорила: «Вот вырастешь, Даша, будешь модной портнихой, уедешь в Москву работать». Тогда еще не знали слово «дизайнер». У нас, в Астрахани, точно не знали. Бабушка сама в Москве не была никогда. А мне с детства про нее говорила, когда только я начала себе первые платья шить. Еще она любила фантазировать: «Будешь там в Большой театр ходить, самые лучшие голоса слушать». А я – представляешь – ни разу до сих пор не сходила! Все думала: обязательно пойду, надо же бабушкино желание выполнить. Но так и не собралась. Надо будет срочно это исправить. Вот бабушка обрадуется!

– Сходим, Даш, обязательно сходим, – ответил Антон, – у нас с тобой уже целый список намечается, куда нужно сходить, что посмотреть и что сделать. Скучать не придется.

Даша налила еще чашку, теперь уже для себя. Они оба любили хороший крепкий кофе. Ни в коем случае не растворимый, только свежемолотый и свежесваренный. В поездку они захватили большую банку любимого сорта и термос, так чтобы можно было даже в дороге залить кипятком, подержать немного – и готово: один только запах чего стоит, сразу и прилив бодрости, и настроение поднимается.

– И вот я еще что вспомнила, про деда. Бабушка рассказывала, а ей рассказывал он про своего отца. Мне он прадед, получается так. Вот такая семейная легенда. Когда он был маленьким, попал с отцом на концерт Шаляпина, это знаменитый оперный певец, ты слышал про него, конечно, – продолжала Даша.

– Угу, – согласился Антон.

– Так вот. Это даже не концерт был. Шаляпин стоял на берегу Волги и пел. А вокруг сидели рыбаки и слушали. А они – прадед мой со своим отцом – тоже на рыбалку отправились и случайно оказались в нужное время в нужном месте. Представляешь? Просто на берегу. Прадед был маленьким еще и не все понимал из того, что происходило. Но вот когда Шаляпин запел песню про Стеньку Разина, он заплакал: ему стало жалко княжну. Я эту историю слышала давным-давно от бабушки, а сейчас вдруг вспомнила, после всех этих легенд про Степана. И ведь, получается, мы были у того самого места, где это произошло. Ну, с княжной.

– Возможно, произошло, – поправил Антон.

– Да, но из песни же слов не выкинешь, – Даша смотрела куда-то вдаль, туда, где была Волга, волны и корабли, но не осталось уже ни храбрых купцов, ни лихих разбойников.

– А ведь слушали они его тоже не очень далеко отсюда. В Саратове. Бабушка же оттуда родом, как и дед. В Астрахань они позже переехали. Кстати, в Саратове я тоже не была ни разу. Собиралась, но как-то не сложилось.

– Так давай на обратном пути заедем. Погуляем, посмотрим город, а оттуда уже домой. Отличное путешествие получится! – у Антона уже заранее была заготовлена идея про Саратов по пути в Москву, но он не успел ее рассказать. А сейчас все так логично сложилось, да и времени в запасе было достаточно. – Говорят, Саратов ничем особо не примечателен. Обычный провинциальный купеческий город. Есть несколько красивых храмов. И Волга, конечно, Волга. Но лично у меня уже заранее к этому городу симпатия. А у тебя, думаю, даже больше.

– Ага. Бабушка много про него рассказывала. А я только фотографии видела, – Даше понравился Антохин план. Но особенно понравилась эта его забота: она только подумала, а он уже предложил. Даша еще не успела привыкнуть к такому, ей вообще было непривычно, что кто-то о ней думает и беспокоится.

– Знаю, там очень красивый мост через Волгу. Долгое время он был самым длинным в Европе. Почти два километра. Вот уж точно редкая птица долетит.

– Тошка, когда ты успел подготовиться?

– Боялся, что тебе будет скучно с таким занудой, как я. Вот и думал, искал, чем тебя развлекать. Кстати, рейтинг ресторанов я тоже изучил. Есть куда заглянуть, так что устроим пир заодно.

Вкусно и красиво поесть Антон любил, да и Даша была не против. В этом их увлечения сходились. Время от времени они выбирались в какие-то приятные местечки, и это было одной из любимых форм совместного времяпрепровождения: нагулять аппетит, а потом поужинать в симпатичном ресторанчике. Гастрономические радости по выходным, честно заслуженные в течение недели, стали их традицией.

– Хорошо, что нарядов у меня с собой достаточно. Есть в чем себя показать. – Даша довольно заулыбалась. Не очень много у нее бывало поводов для того, чтобы свои платья выгуливать: все время уходило на то, чтобы создавать их – и в основном для других, а не для себя.

– Лично мне ты и без нарядов нравишься, – в этот момент Антоха ущипнул Дашу за попу, а она довольно взвизгнула. – Кстати, давно хотел тебя спросить про твою марку. А почему Dasha Kru? Не Даша Круглова? – завел вдруг разговор Антон.

– Да я с детства не люблю свою фамилию. Вот и изменила ее. Вроде я, но все-таки называюсь по-другому, – ответила Даша, будто отмахнулась.

– А почему не любишь? Нормальная фамилия, – не унимался он.

– Ну как тебе сказать. Меня из-за нее всегда дразнили, а я расстраивалась и даже плакала иногда, – нахмурилась она, а Антон не понимал, неужели такая ерунда может стоить слез.

– Как дразнили?

– Ну как-как… Сначала был Кругляш, и это еще куда ни шло. Потом он преобразовался в Пончика, и вот это уже обидно. Потому что пончик – это круглое и жирное.

– Пончик!!! – Антоха чуть не подавился от смеха. – Ну какой из тебя пончик! Ты же худенькая!

– Это ты так думаешь. А в школе решили, что пончик – и все тут.

Даже сейчас было видно, что Даша расстроилась. Когда она хмурилась, между бровями появлялась маленькая складочка, а губы симпатично надувались. У Антона совершенно не было цели Дашу расстраивать, но ее надутые губы сразу же хотелось целовать.

– Наверное, у меня в роду были одни толстяки. Поэтому и фамилия такая, – вздохнула она.

– Может, и правда крепышами были твои предки. Фамилии же не зря давали. Но ведь не имя красит человека, Даш, а наоборот.

– И вот они же не понимали тогда, что значит быть пончиком для девушки в начале двадцать первого века. Это же психологическая травма! Это даже обычной девушке неприятно до слез. А в моде! Там же культ тела! Точнее, стройности, даже худобы. И куда с такой фамилией? А я уже в середине школы решила, что хочу дизайнером быть, – Даша не унималась. А он не понимал, она это серьезно говорит или все-таки уже шутит. – И знаешь что? Скажу тебе по большому секрету: все девочки мечтают о принцах. И я мечтала, что выйду замуж за принца и обязательно с нормальной фамилией. Иванов, например, или Петров. И не будут меня тогда дразнить.

– Даш, ну ведь хорошо, что ты этого Иванова не встретила, – Антон погладил ее волосы, отвел прядь от лица.

– Ну ладно, уговорил, хорошо, – наконец-то улыбнулась она и потерлась носом о его плечо. Значит, теперь точно все было хорошо.

1679 год, Астрахань

Ванька рос смышленым и очень подвижным ребенком. Грамоту схватывал на лету: читать и писать его обучили в монастыре. Счету обучился сам, может, и помог кто, но получалось у него ловко и быстро. Силен был не по годам. Любая работа была ему в радость. А вот прилежанием он не отличался, за что бывал порот, бывал и сильно наказан. В монастыре Ваньку не жаловали, да и он тяготился здешней жизнью: церковный устав был явно не по нему. Его манил простор: город и – особенно – река!

Монастырь стоял на высоком берегу, но не той большой реки. Их речка была совсем маленькая, а Ваньке доводилось бывать в городе – и на рынке, и на пристани, тогда он и видел ее, большую воду. Вот где была жизнь! Астрахань в те годы была огромным городом с белокаменным кремлем, богатыми монастырями и храмами. Земляной город к тому времени тоже разросся, да и за его деревянными стенами уже шло строительство и кипела жизнь: Астрахань росла в первую очередь за счет переселенцев, которые искали лучшей жизни. Главным местом в городе была волжская пристань: сюда приходили корабли и с юга, и с севера, сюда стекались богатства из разных краев, а местные ценности погружались на корабли и отправлялись в далекие земли. К пристани примыкал рынок, где все, что приезжало или собиралось уехать, можно было купить, продать, поменять, выкрасть или хотя бы просто бесцельно поглазеть. Из южных земель сюда приводили караваны верблюдов, они были ленивы и высокомерны, посматривали свысока и пугающе протягивали к любопытным свои усатые морды с огромными страшными зубами. Было здесь множество лошадей: и быстрые поджарые скакуны, и мощные работяги, и беззаботный молодняк, и взрослые кони с характером. В другой части рынка были коровы, козы, овцы и мелкая домашняя живность. Здесь было всегда шумно от бесконечного мычания, кудахтанья и разного рода визгов. Животный дух стоял такой крепкий, что, казалось, его можно резануть ножом. Но стоит повернуть в другую часть рынка, как попадешь совсем в другой мир. Здесь пестрые ковры и платки, грубые холсты, тончайшие шелка самых разных оттенков. Суровому мужскому взгляду тяжело выдержать такое испытание красотой и разноцветием. Дальше – кухонная утварь глиняная, медная, всякая, даже и серебряная бывает. А пройдешь еще дальше – и сгинешь в омуте ароматов: фрукты и овощи, хлеб, пироги, да чего здесь только нет, вкусности любые, и местные, и заморские. Голодному пацаненку, привыкшему к монастырскому скромному столу, трудно удержаться от соблазна выпросить то тут, то там кусочек чего-нибудь. Люди добрые небось не обидят сироту, угостят. Никогда Ванька не уходил с рынка голодным: ломоть свежего хлеба да кружка молока, а то и посытнее чего перепадало хлопцу.

Так что же Ванька? Он замыслил побег, напрятал в тайнике сухарей и выжидал удобного случая: удрать из монастыря куда подальше. Случай подвернулся: запрыгнул Ванек в телегу, спрятался в солому, лежал тихо-тихо, дышать боялся. Выехал так за ворота, добрался до рынка, а там уже только пятки грязные его засверкали между рядами. В монастыре пропажу вскоре обнаружили да не затужили из-за нее: пусть себе бежит басурманский сынок, с голоду-то не помрет.