После блокады стало полегче, но настроение все равно было испорчено – собственное нездоровье всегда переносилось с трудом. Маша встретила неизменной улыбкой и фразой:

– Цветы я поменяла.

– Спасибо. Кто у нас первый сегодня?

– Ваша любимица Уварова, – усмехнулась Маша. – Карточка на столе.

– Почему же любимица? Я ко всем одинаково отношусь… хорошо, как придет – приглашайте, пусть проходит. Интересно, сегодня трезвая явится? Она, кстати, рецепт у вас не просила?

– Рецепт? Нет, а что?

– Да так… выпивает она, вот что. Боюсь, что однажды запьет препараты спиртным – и привет… Не хотелось бы.

– Ой, да она, мне кажется, больше симулирует, – скривилась Маша.

– Было бы неплохо, но, увы, это не так. Ладно, Маша, пойду я… пока время есть, настроюсь на Уварову.

Пациентка явилась минута в минуту, привычным жестом скинула туфли, устроилась на кушетке и поджала под себя босые ноги:

– Погода-то какая, а? Вы это замечаете, доктор? Как будто лето, только желтого цвета. В такие дни хорошо пить глинтвейн где-нибудь на природе…

– Мы ведь договаривались насчет «пить», помните? Я, Валентина Павловна, отменю вам все препараты, если это не прекратится.

– Вы шутите? – Уварова округлила глаза и прижала к груди руки. – Доктор, так нельзя, это же не по-человечески! Я спать не могу… ко мне муж приходит…

– Опять?

– Да! Я увезла на кладбище его ремень, закопала там, а через два дня муж опять явился и говорит – ремень, мол, не тот, по цвету к костюму не подходит! А самое ужасное… – Уварова всхлипнула, порылась в сумке и, не найдя там платка, сдернула шейный и прижала к глазам. – Знаете, доктор, что самое ужасное? Я не помню, в каком костюме его похоронила! Как же я теперь ремень-то подберу?

– Ну ремень не галстук все-таки, его под пиджаком не особенно видно.

– Вы не понимаете! Мой муж был педантом, знаете, до одури… Это просто психическое что-то было, – Валентина округлила глаза. – Он подбирал носовые платки в цвет носков, представляете?

– Возможно, ему так было комфортно.

– Да?! А мне было комфортно бегать по бутикам в поисках носков и платков одного цвета? Он даже после смерти заставляет меня заниматься черт знает чем!

– Так не занимайтесь. Для него это уже не имеет значения.

– Конечно! Он тогда совсем меня замучает своими визитами! – перешла на фальцет Уварова. – Как я без таблеток это переживу, скажите?!

– Успокойтесь, Валентина Павловна. Если обещаете не пить спиртного, я таблетки отменять не стану.

Через час, когда Уварова ушла, накатила вдруг такая усталость, словно это был не разговор, а разгрузка вагона с цементом. «Нет, так просто невозможно. Зачем я пытаюсь вести с ней какие-то беседы? Какой в этом смысл? Может, проще назначить ей такую дозу препаратов, чтобы она спала сутками и прекратила эти свои беседы с усопшим о несоответствиях в его гардеробе? А еще лучше бы отдать ее кому-то. Может, правда, сосватать Уваровой кого-то из коллег? Устроить диверсию конкурентам? Неэтично, конечно, но своя-то голова дороже. А то через месяц плотного общения я тоже начну видеть ее покойного мужа и выбирать ему ремни к брюкам для удобства загробной жизни».

– Вам кофе сварить? – в дверном проеме возникла головка Маши.

– Мне бы водки граммов сто…

– Водки нет, но есть коньяк, – совершенно серьезно сказала секретарша.

– Это была шутка. У меня весь день забит, как я с перегаром работать буду? Дина Александровна, кстати, не звонила? У меня мобильный выключен.

– Нет. А должна?

– Может. Если вдруг позвонит, скажите, что меня сегодня нет и вообще не будет. И где я – вы не знаете.

Маша понимающе кивнула и закрыла дверь, но потом вернулась:

– Так кофе-то варить?

– Да. И покрепче.

Мэр

В себя Анита пришла только в кабинете, не помнила даже, как добралась туда. Наверное, Славцев с водителем привезли, как же иначе. Она нажала кнопку интеркома, и Натан тут же отозвался:

– Слушаю, Анита Геннадьевна.

– Зайдите, пожалуйста, ко мне.

Славцев шагнул в кабинет и замер у двери. Этот молодой парень работал референтом у мэра уже три года, Анита сама пригласила его, когда проводила встречу с выпускниками местного филиала юридического института. Молодой человек задавал ей такие толковые и грамотные вопросы, что Анита даже слегка терялась. После встречи она сама подошла к нему и спросила, как он отнесется к ее предложению поработать в мэрии на должности ее референта, и Натан согласился. Это место давало ему хорошие перспективы и возможности, для выросшего в довольно бедной семье парня то был отличный старт, и Славцев старался изо всех сил, довольно скоро став для Аниты незаменимым. Натан умел все – от варки изумительного кофе до ведения деловой переписки, содержал в порядке все документы и мог не глядя вытащить любой из них по первому требованию. Он знал всех сотрудников мэрии по именам и в лицо, даже дежурных полицейских на рамке металлоискателя, его обожали гардеробщицы и уборщицы, с которыми он был точно так же вежлив и предупредителен, как и с Анитой, например. Человеческие качества Натана Анита ценила, пожалуй, даже больше деловых.

– Натан, позвоните, пожалуйста, в ГУВД, узнайте подробности задержания протестующих на бульварах.

– Вы хотите конкретные имена?

– Я хочу узнать, кто все это организовал. И, кстати, кто пригласил туда телевизионщиков, – раздраженно бросила Анита, представляя, как в вечерних новостях увидит свое испуганное лицо и эти мерзкие надписи на плакатах. Пережить подобное во второй раз казалось ей просто непосильным.

– Да, я сейчас же все выясню, – кивнул Славцев. – Может, вам капелек успокоительных принести?

– Спасибо, не надо. Лучше кофе.

Через пять минут Натан принес чашку кофе, а еще через пятнадцать – присланную из ГУВД справку о задержанных. Ни одна из фамилий ей ни о чем не говорила, но ожидать, что кто-то из ее конкурентов окажется среди протестующих, было бы по меньшей мере наивно.

– А что вообще говорят, кто организатор? Кто-то ведь явно оплатил эту акцию. – Анита брезгливо отбросила распечатку на угол стола. – Все задержанные не старше тридцати, думаете, им нечем больше заняться? Я в том смысле, что бесплатно они вряд ли согласились бы. Так кто все это финансировал?

Натан пожал плечами:

– Пока сведений нет.

– Да их и не будет! – раздраженно огрызнулась она. – Никто работать не хочет!

– Ну вам ведь не нужно, чтобы подобные показания были получены путем давления? Правозащитники поднимут вой, потому что все это сразу же станет им известно. Не уверен, что такая реклама…

– Прекратите, Натан! – Анита даже по столу ладонью хлопнула, возмущенная таким предположением. – Существует масса иных способов это узнать!

– Я вас понял, – коротко ответил Натан и склонил голову. – Могу идти?

– Да. И, пожалуй, действительно принесите мне успокоительных капель.

Решить вопрос с телеканалом не удалось, но Анита даже не сомневалась, что так и случится – еще бы, горячий материал, мэр сталкивается нос к носу с оппозицией и совершенно не понимает, как себя вести. Значит, выпуск новостей увидят все – его показывают трижды, а это значит, что ее растерянное испуганное лицо появится на экранах во всех квартирах города. Отличная поддержка перед выборами…

«Как же я хочу сейчас лечь в ванну и ни с кем ни о чем не говорить! – думала Анита, рассеянно глядя в окно машины, везущей ее домой. – Но ужин… и Кику… Это Саша завел традицию собираться за ужином всей семьей, так как ни завтракать, ни обедать вместе не получалось из-за разницы в расписаниях. Но ужин – это для него было святое, нерушимая традиция. И теперь, когда Саши нет, мы с Кику вынуждены ее соблюдать, хотя терпеть друг друга становится все тяжелее. Я устала от ее выходок, от ее манеры себя вести и разговаривать. Она бесит меня и выводит из равновесия, возле нее всегда даже воздух наэлектризован, одно неловкое движение – и разряд. Почему она не хочет уехать? Купила бы квартиру, жила бы в центре, зачем ей всякий раз ездить на окраину? Но нет – она словно нарочно никуда не переезжает, чтобы иметь возможность изводить меня своим присутствием».

Вдруг Аните пришло в голову, что падчерица может быть как-то причастна к сегодняшним безобразиям на бульварах. А что? Деньги у Кику водились, она запросто могла оплатить такой митинг – отец оставил именно ей две трети своих денежных сбережений, об этом Анита с неприятным удивлением узнала только после оглашения завещания. Сумма была приличная, и Анита долго обижалась на мертвого супруга за такую несправедливость. От этой обиды ей иногда даже слышался Сашин глуховатый голос, убеждающий ее в том, что Кику не справится одна, ей непременно нужна помощь, в том числе и финансовая, а она, Анита, взрослая, умная и сильная женщина, способная позаботиться о себе сама. Можно подумать, речь шла о несмышленом ребенке, а не о взрослой женщине за тридцать! Кику получила хорошее образование, могла бы работать, писать научные статьи – но предпочитала заниматься разведением цветов, которые больше отнимали, чем приносили взамен. Однажды Анита осторожно спросила, почему Кику не выставит на продажу хотя бы то, что у нее в нескольких экземплярах, ведь коллекционные сорта стоят дорого, но получила такую отповедь, что зареклась вообще подходить к оранжерее.

Отношения с падчерицей не сложились с первого дня, и, хотя Анита честно пыталась как-то это изменить, ничего так и не вышло. Прошло двадцать лет, а они так и остались чужими друг другу, более того – враждебное отношение Кику стало вызывать у Аниты ровно такую же реакцию. «Две женщины с неустроенной личной жизнью не должны жить под одной крышей, – думала Анита, пока машина въезжала в ворота ее дома. – Кику могла бы выйти замуж, например… а мне сейчас не до этого. Да и статус вдовы профессора нравится мне куда больше, чем звание чьей-то жены. Второго Саши в моей жизни уже не будет. Ах, если бы не Кику… все могло сложиться совсем иначе…»

Ей никогда не приходило в голову, что ее увлеченность политикой и карьерой могла стать причиной гибели мужа. Удобнее было считать, что Саша не смог перенести поставленного ему диагноза, а потому свел счеты с жизнью. Анита бессознательно снимала с себя ответственность за состояние мужа, за то, что не заставила его вовремя обратиться к врачам, не потребовала этого, не поддержала, в конце концов, настаивавшую на этом Кику – вдвоем они могли бы уговорить Сашу, и тот был бы теперь жив. Но Анита, панически боявшаяся врачей, болезней и больниц, всеми способами гнала от себя мысли о Сашином нездоровье, а потом оказалось слишком поздно. Но, конечно же, политика и карьера были тут ни при чем – так она думала. А Кику, маленькая дрянь, разумеется, затаила на нее злобу и за это – в кои-то веки она была согласна пойти на компромисс, а Анита его отвергла.

«Мой собственный дом напоминает мне не надежную крепость, а тюрьму, где в камеру в любую секунду может войти палач, – тяжело поднимаясь по ступенькам на второй этаж, размышляла женщина. – Как такое может быть – в дом, строившийся и отделывавшийся с такой любовью, нет никакого желания возвращаться? Разве так должно быть? Это ведь чудовищно».

Но изменить что-либо она не могла – не вышвыривать же падчерицу из ее половины. Кстати, домработница отказалась дать Кику запасные ключи, и это, конечно, наглая девица тоже использует против нее – как будто Анита отдала такое распоряжение Галине Васильевне.

«Живу так, словно хожу не по дороге, а по горячим углям. На работе неприятности, дома нет возможности расслабиться – как долго я просуществую в таком режиме? И эти убийства…»

После ванны Анита устроилась с чашкой чая в гостиной, укуталась в плед и включила телевизор. Новости оказались еще хуже, чем она могла себе вообразить. И дело было вовсе не в сюжете, где она выглядела растерянной и испуганной, а в том, что за городом нашли труп еще одного молодого мужчины.