– Как ты можешь, Бри! – принцесса залилась краской гнева.

– Ах, милая, мне, право, всё равно! Если хочешь, восстанови его в университете, а ещё лучше, отдай в его распоряжение какую-нибудь захудалую кафедру с правом обучения девиц. Поверь, он будет либо совершенно счастлив, либо сможет убедиться в абсурдности собственных идей. В любом случае, этот урок пойдёт ему на пользу!

– А как же кузня? – спросила Анетта.

– А кузню купим второму. Какая разница? – отмахнулся принц. – Давайте лучше обсудим фреску.

Все четверо перевели взгляд на онемевшего господина Дорелано. Художник шумно вздохнул и неловко попятился.

Тем временем на окне очнулась муха и с новыми силами ринулась на штурм стекла…

Некоторое время спустя…

Солнце заглядывало в витражное окно и рассыпа́лось по столу разноцветными ромбами. В его лучах кружились крохотные пылинки. Постепенно оседая, они вновь взмывали в воздух от малейшего движения.

За массивным столом, подпирая кучерявую рыжую голову, сидел молодой человек. Он переводил взгляд с окна на исписанные листы пергамента, потом снова отворачивался к окну, затем теребил очки с толстыми стёклами, после разглядывал муху, беспечно зазевавшуюся и, вследствие этой рассеянности, оказавшуюся на самом краю чернильницы. Бедняжка безуспешно пыталась выкарабкаться, но всякий раз соскальзывала вниз, нелепо перебирая крохотными задними лапками. Наконец, сжалившись над несчастной скотинкой, молодой человек осторожно передвинул перо в чернильнице.

Не известно, занимался ли кто-нибудь изучением интеллекта насекомых, но, отдавая должное пленнице чернил, она очень быстро всё сопоставила, и, сообразила, что гусиное перо, несмотря на то что совсем рядом маячила огромная человеческая рука, представляет куда меньшую опасность, чем чёрная вязкая жижа. Муха шустро выкарабкалась наружу, привела в должный порядок летательные принадлежности и со знанием дела со всего маху влепилась в витраж. Так, едва избежав позорной гибели в чернильнице, она оказалась в одном шаге от славной смерти в оконной раме. Думается, для тех, кто когда-либо заинтересуется интеллектуальными способностями мух, данный феномен будет представлять определённый интерес.

Молодой человек встряхнул кудрями, нацепил на клубнеобразный нос очки, взялся за лист пергамента и продекламировал:

– Прекрасна ты, как летней ночи дуновенье,

Ты манишь за собой, лишаешь сна.

Ты, словно райской птицы пенье.

Красива, также, как она.

«Ну что ж, первый катерн вполне удался. Вот только последние две строки… Получается, что она похожа на птицу (или на её пение?). Интересно, а как выглядят райские птицы? Надо бы спросить у магистра теологии Диктума. Надеюсь, смотрятся они пристойно. А что, если эти пернатые слишком яркие? Ведь такая их оплошность не будет приличествовать даме сердца».

Молодой человек снял очки и потёр глаза. Тем временем муха на подоконнике уже успела очухаться и теперь с упорством одержимого билась о стекло.

«Вот любопытно, – подумал юноша, – Неужели это создание и в самом деле не понимает, что перед ней стекло? Ведь не может же небо быть таким зелёным! Надо бы понаблюдать, будет ли она врезаться в жёлтый или красный ромб».

Спустя четверть часа изысканий молодой человек абсолютно убедился в том, что цвет стекла не имеет для насекомого принципиального значения и теперь размышлял о том, различают ли они цвета в принципе. Потом его мысли перекинулись на щель и были заняты примерными подсчётами того, сколько времени понадобится упорной твари, чтобы изменить траекторию своего взлёта и наконец-таки, покинуть комнату.

Прошла ещё четверть часа. Когда настойчивое насекомое всё же смогло выбраться на свободу, юноша снова нацепил очки и склонился над пергаментом.

      Твой голос – тихой арфы перезвон,

      Твоя прельщает милая натура.

      Ты слёз моих неслышный стон

      ............................................

Четвёртая строка никак не давалась. Проблема была в рифме. Единственное, что приходило на ум к слову натура – это структура, фурнитура, архитектура и какая-то дурацкая акупунктура… (И откуда только это слово вылезло?) Было, конечно, ещё одно, гораздо более короткое и идеально ложащееся в размер слово но… оно абсолютно не ложилось в канву сонета и в любовной лирики вообще.

– Всё! Хватит! Довольно с меня!

* * *

Университетская библиотека располагалась в полуподвальном помещении. Серые грубо отёсанные стены, вечно спёртый воздух и холод, никак не связанный со временем года. По всей видимости, задумкой архитектора предполагалось, что всё это должно было внушать студентам столь сильную тягу к знаниям, что перед ней риск подхватить воспаление лёгких не казался бы серьёзной помехой.

Юноша остановился возле пустующей (как, впрочем, обычно!) стойки и позвонил в колокольчик. Ответа не последовало. Спустя несколько минут молодой человек позвонил снова. Где-то вдалеке, за бесконечными стеллажами послышалось размеренное шарканье, которое, надо отметить, очень скоро стихло. И вот, когда колокольчик в очередной раз оказался в руках юноши, перед ним неизвестно откуда выросла тучная фигура, обтянутая серым камзолом. Дополняли портрет три подбородка, монокль и поблёскивающая в отблесках свечей лысина.

– А! Уважаемый Тутуриний! Очень рад, что вы всё-таки появились, – попытался съязвить юноша. – Я думал, вы меня не слышите и…

– Не надо так нервничать, магистр Щековских, – слова изливались из уст заведующего университетской библиотеки, словно мёд из кувшина. Также тягуче и приторно неспешно. – Я прекрасно слышал вас и в первый раз.

– Многоуважаемый Тутуриний, я бы хотел, чтобы вы…

– Современная молодёжь постоянно куда-то торопится. И если бы речь шла о студентах, то оно ещё куда ни шло, но вы же магистр, господин Майнстрем… А раз уж, волею судеб, вы магистр, то, полагаю вам следует…

– Господин Тутуриний, пожалуйста, принесите мне…

– …То, по моему скромному мнению, вам следует быть более степенным. Что позволено Юпитеру – не позволено быку. Вы же помните это изречение? Ведь помните? Вы же успели закончить свой курс, прежде чем стали магистром и заведующим кафедрой? Поправьте, если я ошибаюсь, но…

– Вы не ошибаетесь, господин Тутуриний, – юноша закатил глаза в бессильном негодовании. – Я вообще-то понимал эту фразу несколько иначе, – молодой человек покраснел. – Однако сейчас я…

– Конечно-конечно, всякий волен вести себя так, как ему заблагорассудится, но…

– Но, господин Тутуриний… – сделал очередную попытку Майнстрем.

– …Но согласитесь, если уж и уважаемые магистры, этот оплот благочестия и здравого смысла, эти светила разума и науки, будут вести себя, подобным образом, то чего же мы можем требовать от обычных студентов…

– Словарь! – выпалил, наконец, магистр Щековских и спешно отвёл смущённый взгляд.

Тутуриний поднял на юношу мутные глаза.

– Какой? – спросил он после продолжительного молчания.

– Словарь созвучий, пожалуйста!

Некоторое время библиотекарь оставался недвижим, словно сопоставлял целесообразность собственных физических затрат с их предполагаемым результатом.

– Подождите одну минуту, магистр, – наконец процедил он.

Библиотекарь солгал. Поиски словаря заняли далеко не минуту, а добрых полчаса. За это время магистр Майнстрем успел досконально изучить все трещины и царапины на стойке, огляделся в читальном зале, где не без удовольствия заметил нескольких своих студентов, погружённых в чтение, а также успел убедиться в том, что свечи, закупаемые университетом, никуда не годятся – на него дважды капнул расплавленный воск. Наконец, за стойкой, подобно горе, снова вырос господин Тутуриний.

– Забирайте ваш словарь, магистр Щековских, —произнёс библиотекарь, протягивая увесистую книгу в кожаном переплёте.

В холодном тоне заведующего магистр Майнстрем почувствовал затаённую обиду и поспешил оправдаться перед библиотекарем:

– Огромное вам спасибо, уважаемый Тутуриний! Вы даже не представляете, как помогаете мне в моих… моих… изысканиях!

– Представляю, —отрезал библиотекарь. – Снова ваши сонеты, да?

– О, господин Тутуриний, вы так проницательны!

– Ваши сонеты никуда не годятся без словаря? Верно? – вопрос прозвучал так, словно ответ и не предполагался.

– Господин Тутуриний! Это, в конце концов, это не очень-то… – холодный взгляд полузакрытых глаз библиотекаря заставил магистра проглотить последнее слово.

– Распишитесь в табели, магистр Щековских, – Тутуриний равнодушно протянул юноше учётный лист.

Пытаясь разборчиво нацарапать свою закорючку совершенно безобразным библиотечным пером, магистр Майнстрем подумал, что ссориться с господином заведующим по такому ничтожному поводу как минимум недальновидно (кто знает, какая ещё книга и когда может понадобиться?), поэтому счёл необходимым сменить не только тон, но и тему беседы.

– Довольно странно, господин Тутуриний, – начал юноша примирительно, – обычно в магистерском зале много преподавателей, а сегодня полным-полно свободных столов, словно все вымерли…

– Магистров сегодня нет, – отозвался библиотекарь.

– Это я уже заметил, господин Тутуриний. Возможно, вы знаете причину?

– Я это знаю, магистр Щековских, – ровный холодный тон библиотекаря не оставлял сомнений: Тутуриний всерьёз обиделся.

– Так в чём же она? В чём эта причина? – магистр Майнстрем посмотрел на заведующего и постарался улыбнуться как можно более искренно.

– Вероятно, все преподаватели, в отличие от Вас, прочли объявление, магистр Майнстрем, – в глазах Тутуриния читалось надменное осознание собственного превосходства.

– Объявление? – юноша явно встревожился, и на лбу его появилась тоненькая морщинка. – И о чём же, позвольте узнать, объявляли?

– Вероятно, речь шла о внеочередном заседании совета магистратуры, господин Щековских.

Если бы молодой человек был более внимателен и менее обескуражен, то он, несомненно, заметил бы ехидную усмешку, спрятавшуюся в уголках рта библиотекаря. Но юноша, конечно, не смог разглядеть её, потому что со словами «О боже! Как же так, Тутуриний?» уже бросил словарь и опрометью выскочил из библиотеки, провожаемый надменным взглядом полузакрытых мутных глаз.

* * *

– Итак, уважаемые коллеги, – верховный магистр Триангулюр Эксесс окинул присутствующих серьёзным взором из-под густых кустистых бровей, в котором, однако, безошибочно читались с трудом сдерживаемое раздражение, помноженное на уверенность в собственном превосходстве. – Несмотря на то, что не все преподаватели ещё собрались, нам пора открывать внеочередное заседание учёного совета. Это уже третье заседание с начала года, но я хотел бы напомнить, что, к величайшему моему разочарованию, не все указания, принятые нами на первых двух заседаниях, претворились в жизнь. Это очень прискорбно.

Присутствующие магистры заметно заёрзали на своих местах, а некоторые спешно потянулись завязывать шнурки и поднимать так кстати упавшие на пол перья. Триангуюр, высокий и статный, казался ещё грандиознее на ступени кафедры. Он был словно скала, нависающая над морской пучиной. Так же величественно и невозмутимо верховный магистр выдержал паузу и, дождавшись гробовой тишины, продолжил:

– В связи с тем, что по милости отсутствующего в настоящий момент господина Майнстрема Щековских, магистра изящной словесности, – снова пауза, смешки аудитории, – Мы вынуждены принимать к обучению… – осуждающая складка тонких губ, – …барышень. И как бы все мы, уважаемые коллеги, не надеялись на отмену данного королевского указа, последние события свидетельствуют в пользу того, что указ так и останется в силе.