– «Арнэлла…» – зовет мамин голос четко, как в детстве, заставляя обернуться, будучи уверенной, что стоит позади.

– Мама? – отчаянно спрашиваю в пустоту, чувствуя, как сердце гулко стучит в груди.

– «Доченька…» – тихо шепчет голос и теряется.

А я как умалишенная, начинаю ходить вдоль реки, обняв себя за плечи, вновь мечтая услышать родной до боли голос.

– Мам, скажи еще что-нибудь… Мааам…

В течение нескольких минут так ничего и не происходит, а меня то и дело разбирает нервная дрожь от непонимания творящихся со мной событий. Все это настолько действует на психику – впору потерять рассудок.

– Лиса? – одергивает Артур, заставив вернуться в «реальность».

Направляюсь к нему и, вытирая слезы, усаживаюсь рядом с костром, глядя, как устанавливает самодельный вертел и кролика поверх него.

– Поделишься? – участливо интересуется моим состоянием, а я, молча, подбираю подходящие слова, залюбовавшись тем, как огонь играет в зеленых глазах, смешивая цвета и доводя до медного.

– Все сложно… Не знаю, как объяснить…

– Ты просто говори… – советует, неспешно прокручивая вертел, – Я хоть и древний в твоем понимании, но выслушать смогу. Если не пойму – переспрошу… Вижу, что сама не своя, потому интересуюсь…

– Я слышала голос… – пытаюсь поймать его удивленную реакцию, но ее нет, – Как будто со мной разговаривала мама…

Он поднимает на меня обманчиво-медовые глаза:

– Как такое возможно? – спрашивает переполненный спокойствием здоровяк.

– Не знаю… Она звала меня… Как будто… Как будто… – выпрямляюсь и поднимаюсь с места от неожиданной мысли, – …Как будто нахожусь в коме…

Артур отряхивает руки и встает, оказываясь напротив:

– Что такое кома?

– Ну… Это когда человек лежит вроде при смерти, но не умирает… Не слышит, не отвечает людям, но дышит и пока еще считается живым…

– Но ты ведь живее всех живых… – искренне поражается мой спутник.

– Сама не понимаю толком, как все произошло… И как теперь выбираться из ситуации…

– Хочешь сказать, что сейчас, здесь ты – не настоящая, а там – на грани жизни и смерти?

– Вроде того… – отвечаю неоднозначно, и саму пробирает озноб.

Артур возвращается к мясу, не проявляя больше никаких эмоций.

Да и какие могут быть эмоции, когда ни черта не ясно…

Мясо получается жестким, но вкусным, поскольку не успевает остыть. После случившегося, мой аппетит поубавился, потому поклевав, устраиваюсь на этот раз уже возле него, искренне не желая спать напротив – в одиночку.

Если серьезно, развитие событий безумно пугает и совершенно не контролируется – не зависит ни в коей мере от меня и моих желаний. Словно марионетку, меня дергают за невидимые веревочки там – наверху, и, по-видимому, пока еще не придумали, что же делать со мной дальше.

Единственным реальным во всем происходящем оказался человек рядом – сильный мужчина, спокойный как танк, способный этим спокойствием затмить любую бурю.

Поэтому засыпая рядом с ним, я представляю, как буря моих переживаний превращается в пыль.

Мелкую, невидимую пыль…

Артур.

Почему вдруг устроилась рядом? Примостилась под боком, как будто доверяет… Или все же боится?

Чего боится?

Ей наверняка приятно осознавать, что голос звавший ее, достучался все-таки до сознания… А это значит день-два и заберут девчонку обратно – по крайней мере так понимаю я.

Что делать теперь мне?

Ия бросила меня одного на этой земле… Теперь Лиса оставит со дня на день…

Какого черта надо было подсовывать девчонку мне под нос? – размышляю, полный злости, бросив взгляд на черные небеса.

Костер догорает вместе с моей болью – постепенно становится все равно на то, как повернется жизнь дальше. Вымыв руки из фляги, направляюсь к спящей девочке.

Подсаживаюсь рядом и пытаюсь разглядеть ее в догорающих искрах костра. Спит девчонка беспокойно, то и дело, зовет маму. Хоть жалость убийце и не присуща, но ее становится искренне жаль.

Такая юная… Совсем ребенок…

Ненароком задумываюсь, сколько девчонке лет.

Ложусь рядом, пытаясь не касаться оголенной кожи – слишком тяжело потом будет останавливать свое желание и плоть, отчаянно просящих женского тела.

Отвлекшись, наконец, от вьющихся пепельно – белых волос, ложусь на спину и вглядываюсь в звезды, мечтая, чтоб сон пришел скорее.

Спустя бесконечность отвлекаюсь от дум на ее стоны. Поворачиваю голову, рассматривая в темноте лицо. Девчушке что-то снится и аккуратные бровки то и дело хмурятся в возмущении. А потом она вдруг четко выговаривает своими пухлыми губами мое имя, полностью обезоруживая.

От неожиданности привстаю на локте.

Какого черта? Она знает меня от силы два неполных дня, а уже видит в своих снах?

Снова выбрасываю мысли прочь из своей головы и настраиваюсь на сон, распластавшись на спине.

Небеса благосклонны – сон одолевает быстро – то ли от усталости, скопившейся за эти дни, то ли от напряжения.

…Ночью становится зябко – холодный горный воздух и присутствие поблизости воды делают свое дело. Мне-то не привыкать – укутал лицо в меховую накидку и доспал бы до утра, но Лиса начинает ворочаться.

Сгребаю девчонку в охапку и притягиваю к себе. Малышка продрогла до кончиков пальцев – холодом отдают даже волосы. Утыкаюсь носом в медные кудри и пытаюсь надышаться, молясь, чтоб утро не настало никогда.

Ее запах сводит с ума… И я не про желание самца – хотя хочу ее знатно.

Просто этот запах…

Он – родной…

Свежая кожа так и манит своей гладкостью – не удержавшись, провожу по тонким запястьям грубыми ладонями и понимаю, что не спит. Дыхание становится тише – притаилась.

Не желая пугать, произношу:

– Не трону, Лиса, обещаю. Просто отогрею…

– Спасибо… – хрипло шепчет девочка и снова проваливается в сон, доверчиво прижавшись щекой к моей груди.

Надо ли говорить, что больше я не смог уснуть?

Глава 8.

Арнэлла.

Первое, что ощущаю, просыпаясь – упругую, каменную мужскую грудь под своей щекой. Открываю глаза – не показалось – сплю на нем.

Черт возьми! Как так-то?!

Впопыхах встаю, расправляю платье и слышу:

– «Арни… Просыпайся…»

– Ма-ма! – бесконтрольно кричу, что есть мочи, отчего Артур мгновенно встает на ноги.

Смотрит на меня с прищуром, а я… А я впервые готова разрыдаться при мужчине.

– Идем, Лиса. Уже рассвет… – спустя время произносит негромко и принимается собирать свои пожитки.

Стою как неприкаянная, а в голове голос мамы эхом отдает.

Как же, наверное, сходит с ума, в ожидании!

Верит, родная, не сдается…

– Артур… – впервые произношу это имя, словно пробую его на вкус и замечаю, как приятно покусывает язык, – Твоя мама жива? Прости за вопрос…

– Нет, Лиса. Мама умерла в родах. Я ее не знал.

Молчу. Не знаю, что добавить, а хочется поговорить – мысли просто съедают назойливостью.

– А твоя? – негромко передает пас.

– Моя жива. Прям вижу, как сидит надо мной и вглядывается в лицо, ожидая, пока глаза открою…

– Не думай о тяжелом… Все так, как должно быть! – выдает он и протягивает руку, помогая взобраться на крутоватый холм.

– Не хочу лезть не в свое дело, но откуда ты научился так стрелять, убивая одним выстрелом? – перевожу тему, чтоб не раскиснуть в хлам.

Смотрит на меня и молчит. Долго молчит. Взвешивает.

Сейчас нагрубит и скажет, чтоб не лезла, куда не просят…

Но нет…

– Я рос с отцом в таких условиях, что не пожелал бы врагу. Он был хорошим мужиком, но пил беспробудно. В короткие минуты частичной трезвости, вспоминал, что у него есть сын – шел на рынок, воровал и приносил мне еду. Все остальное время, пока спал после очередной пьянки, я добывал себя пропитание сам. Меня под крыло взял местный кузец – стрелок. Он совмещал два дела сразу и к нему часто привозили детей с других поселений, чтоб обучить стрелковому делу. Его основной доход шел от обучения, но меня обучал бесплатно, а я в свою очередь в качестве благодарности помогал в кузне. Там было интереснее, чем с пьяным отцом… Да и в кормежке меня не обижали. Так и дорос до девятнадцати лет…

Слушаю, не перебивая, словно на уроке истории, осознавая, что нахожусь сейчас там, где, по сути, невозможно оказаться никак.

– А потом? – спрашиваю, замечая, что молчание затянулось.

– Потом распрощался с учителем и ушел бродяжничать по свету. Лук есть, стрелы есть – значит, ужин себе добуду в любом случае…

– Не страшно было уходить в никуда?

Он хмыкает, окинув взглядом:

– Страшно не видеть ничего кроме мятой физиономии отца изо дня в день…

– Ты не скажешь мне, как ты оказался в тот день у реки? – пробую еще раз вытянуть информацию, пока удалось разговорить.

– Тут нечего говорить, Лиса… Так было нужно кому-то свыше… Я просто шел своей дорогой и решил набрать воды… Спустился к реке, а там ты… Вот и весь рассказ… Интересно было бы послушать, как там оказалась ты… Но так понимаю, объяснений не последует?

– Нет… – подтверждаю я.

К вечеру Артур предлагает остановиться в придорожной таверне.

– … Заодно купим тебе нормальную одежду… – глядя перед собой, заключает негромко, отворив массивную деревянную дверь и пропуская меня вовнутрь.

Вхожу и выдыхаю с облегчением – помещение оказывается полупустым – явно в это время дня здесь не бывает посетителей.

В зале с каменными стенами и деревянными полами царит таинственная прохлада, и витает настырный запах алкоголя. По периметру расставлены шесть круглых столиков и один длинный в конце зала у самой стены – видимо для больших компаний.

В целом обстановка довольно-таки располагающая, хоть и пахнет разбоем. Неосознанно прижимаюсь к Артуру, взяв его за запястье, отчего тот удивленно глядит на меня, но руку не одергивает.

– Хозяйка! – басит, сжав мою руку.

Не понимаю, отчего все так настораживает в этом месте…

Как будто предчувствие неприятностей…

Артур.

Всю дорогу выпытывала информацию о моей никчемной жизни, а как зашли в таверну, задрожала как осиновый лист – почему?

Сжимаю ее руку своей ладонью и зову хозяйку. Понимаю, что Найя сразу узнает меня, но выбора нет. Лису нужно одеть, чтоб самому не пялиться, да и мерзнет она ночами – так не пойдет.

Найя появляется, как всегда с улыбкой, плавно покачивая бедрами, с огромным декольте на белой рубашке. Ловлю взгляд Лисички – отводит в смущении, увидев, как тяжелая грудь подавальщицы подпрыгивает с каждым шагом. Глядя на смущенную Лису, самому становится не по себе.

Притащил в обитель похоти и разврата – олух!

– Здравствуй, АртУр! – Найя ставит ударение на «У», протянув ее, отчего мое имя на ее губах звучит слишком двусмысленно.

Лиса сразу улавливает намек – Найя знает меня не просто как постояльца.

– И тебе не болеть, – отвечаю жестко, и тут же ловлю обиженное лицо и злой взгляд стервы на малышку, – Мне нужна комната, вода и одежда для девчонки! – требую я.

– Деньги есть? – спрашивает недовольно, нагло разглядывая мою Лису.

В качестве доказательства поднимаю в воздух увесистый мешочек, отобранный у всадников.

Следующий вопрос не заставляет ждать:

– Комната одна? – подвох слышится не мне одному.

Вижу метания своей девчонки, ее чувства, написанные на белоснежной мордашке, поэтому, не сводя с нее взгляда, наклоняюсь всем телом на столешницу прямо к наглой подавальщице:

– Комната – одна на двоих! Кровать тоже можно одну! В комнату – жаренного поросенка и овощи! На утро – творог, молоко, сыр и свежий хлеб. Уяснила?

Найя стискивает зубы от негодования, но кивает:

– Посидите, пока приготовят комнату.