Глава 8. 1975 год. Батуми

Семейные ужины были традицией в семье Натишвили. Ни один вечер не мог пройти без совместного ужина за большим столом. Было в этом что-то фундаментальное, прочное. Каждый вечер мать готовила вкусную еду, а Давид помогал ей накрыть на стол, расставлял красивый сервиз и хрустальные бокалы под вино. Отец ежедневно приходил к ужину без опозданий. К его приходу дом уже наполняли запахи свежеиспеченного хачапури, дымящегося харчо и чего-нибудь на второе. Мать обычно весело и громко шутила, Давид улыбался и подыгрывал ей, в квартире играло радио. В таком расположении духа их и заставал Важа по возвращении из проектного бюро или ЦК. Как бы много важных дел ни было у него, отец Давида никогда не пренебрегал этим временем в кругу их небольшой семьи. За едой отец и мать рассказывали события прошедшего дня, делились новостями и обсуждали важные решения, при этом мнение Давида обязательно внимательно выслушивалось и принималось к сведению. Это давало ему ощущение значимости, делало старше в собственных глазах.

Но сегодня день был особенный. Они и раньше часто приезжали в этот дом, в этот город. Часто ужинали на этой кухне, за этим столом. Но теперь первый раз они делали это как постоянные жители Батуми. Давид был рад переменам и знал, что отец с матерью тоже. За столом чувствовалось легкое радостное возбуждение.

– Дорогой мой, как тебе чахохбили? – обратилась к Давиду мать.

– Вай мэ, мамико! Как всегда! – было так вкусно, что Давид отвечал с полным ртом еды, не в силах оторваться от ужина.

– Важа, а ты что скажешь?

– Скажу, что ты прекрасная хозяйка и твой чахохбили тоже прекрасен. Валя, налей нам вина.

Мать взяла в руки кувшин и разлила киндзмараули по двум бокалам.

– И мне! – попросил Давид.

– Давид… – начала было мать, но отец оборвал ее.

– Пусть его! От одного глотка хорошего вина еще ничего плохого не было.

Мать принесла третий бокал и плеснула Давиду немного вина.

– Ну что ж, – начал отец, поднимая бокал. – Я прожил уже достаточно, чтобы понять, что настоящее счастье мужчина испытывает только в семье, где его любят и ждут, поддерживают и понимают. Я многое пережил и могу сказать, что жалование, должность, положение в обществе не заменят ласки и теплоты, домашнего уюта. Деньги не обнимут холодной ночью. Товарищи из трудового коллектива не пройдут с тобой огонь и воду. И потому этот бокал я подниму за то, чтобы в нашем новом доме всегда царили уважение, поддержка, любовь и дружба. Не важно, в каком городе мы живем, как мал или велик наш дом, важно, что мы вместе. – Все трое звонко чокнулись фужерами и осушили их до дна. Давиду вино пришлось по вкусу: сладкое, теплое, вязкое. – И запомни, Давид, самое главное в этой жизни – это семья и дружба.

– Да, отец. – Давид взглянул на отца, и ему вдруг подумалось, что на самом деле Важа уже очень стар: его когда-то черные волосы покрывала седина, лицо его раздулось и одряхлело, под глазами свисали тяжелые серые припухшие мешки, а меж бровей пролегала глубокая морщина. Отец отер ладонью пот, проступивший на лбу и на горбатом широком носу, вздохнул и потянулся за хачапури. В его черных глазах, всегда спокойных и уверенных, промелькнула грусть. Должно быть, вспомнил свою первую жену. Давид знал, что совсем давно у отца была другая жена. Она была молодая, лет 16—17, кажется, и умерла в родах. Ребенок тоже умер. Говорили, отец тогда долго не мог прийти в себя. Много лет прошло перед тем, как он встретил мать.

– Сегодня вечером мы останемся дома или пойдем к Курдиани? – поинтересовался Давид, все еще не сводя глаз с отца.

– Карду сказал, что в 72-м доме теперь живут Герман и Лали Табидзе с ребенком. Они вроде как планируют провести здесь лето.

– Тот самый Табидзе? – подняла свои густые брови мать. Ее круглое смуглое лицо еще сильнее округлилось от удивления.

– Что за Табидзе? – живо поинтересовался Давид. – Что за ребенок? Девчонка?

– Герман Табидзе – известный режиссер. Одна из его картин была представлена на Каннском фестивале. А Лали – его жена – балерина.

– Да-да, я видела ее Джульетту. Удивительно пластичная и гибкая! Такая красивая. Совсем молоденькая и выглядит как девочка.

– А между тем ее сыну уже шесть!

– Совсем маленький, – с деланным равнодушием констатировал Давид. На самом деле ему было не все равно. Давиду не хотелось принимать в свою дружбу с Икой кого-то другого. Но новенький был еще совсем сопляк, по мнению Давида, и никак не мог угрожать их дружбе с Икой. – Будет Кате с кем проводить лето.

Мать почему-то улыбнулась.

– Так мы пойдем к ним, отец?

– А ты хочешь?

– Было бы неплохо.

– Тогда пойдем. Они звали нас сегодня.

Когда уже стемнело, Давид с отцом и матерью отправились к Курдиани. У них было шумно, весело и, как всегда, людно. Большинство гостей располагались в беседке на улице, кто-то отошел в дом, пообщаться в тихой обстановке, везде бегали дети. Сразу после приветствия и знакомства с новыми соседями Табидзе Давид и Ика ушли из общей беседки в сад. Наконец они могли поговорить, разделить совместную радость от того, что Давид теперь будет жить в Батуми, что они будут ходить в одну школу, а может, и в один класс, обсудить все, о чем рассказывали друг другу в письмах весь школьный год.

– Как тебе эти Табидзе? – после долгой и радостной беседы обо всем самом важном спросил, наконец, Ика.

– Они выглядят как хорошие люди, – отец всегда учил Давида хорошо отзываться о любых людях и не выказывать неуважения. Но Табидзе Давиду и правда приглянулись. – Мать говорит, Лали – известная балерина.

– Да. Видел, какая красивая? Она очень молодая. А он – режиссер. Тоже известный.

– Ты видел его фильмы?

– Нет, но отец говорит, что он даже показывался на каком-то заграничном фестивале, и это очень почетно.

– А сын?

– Мне его только представили, и все. Ему шесть, но он выглядит намного старше. Сидит со всеми вместе в беседке. Аня пыталась с ним поиграть, но он не захотел. Серьезный такой.

– А вот и Аня. Что ты здесь делаешь, малыш?

– Ика, Ика, можно мне с вами? Мама разрешила, – Аня задыхалась от бега. Ее волосы, убранные в косу, растрепались, в платье застряли листья.

– Ты не хочешь поиграть с Иосифом? Он же твой ровесник. С ним тебе будет интереснее, чем с нами.

– Он плохой мальчишка! – выпятила нижнюю губу Аня.

– Аня, так нельзя говорить, – одернул ее брат. – С чего ты этак говоришь? Что он сделал такого нехорошего?

– Он сказал, что ему неинтересно бегать по мокрому саду с малышами, что лучше послушать взрослых.

– С малышами? – Давид и Ика рассмеялись.

– Ты же говорил, ему шесть?

– Да, он назвал меня и Надю малышами.

– А где Надя?

– Она с родителями только что ушла.

– Ну, Иосиф не хотел обидеть вас. Не расстраивайся, кроха. Лучше идем с нами. А позже мы все вместе еще раз познакомимся с Иосифом и подружимся, вот увидишь.

– Нет, не хочу, – не унималась Аня.

– Аня, так нельзя. Он тут совсем никого не знает. Он еще гость в этом городе. Представь, как ему одиноко и сложно? Ты бы лучше помогла бы завести ему друзей, сама бы с ним подружилась. Я уверен, он хороший мальчик.

– Хорошо, – потупив взгляд, тихонечко произнесла Аня. – Я попробую.

«Любой гость – от Бога», – так учил Давида отец. Не важно, кто этот гость: высокий чиновник или простой прохожий. Помочь, гостеприимно принять, подсказать, угостить, разместить на ночлег, показать город… Хороший грузин должен поступать так.

Глава 9. 1975 год. Батуми

Иосифу нравился их новый светлый дом. Здесь было просторно и тихо. У него была своя большая комната, рядом с которой был его собственный туалет и ванная. Он любил просыпаться пораньше, забираться с книжкой в кресло на нижнем балконе и ждать, когда бабушка проснется, приготовит завтрак и громко позовет его: «Иооооося!». Утром, пока весь дом спал, было так хорошо! В саду ощущалась утренняя прохлада, на траве еще лежала крупная росса, вокруг пахло абрикосами и морской солью. Было тихо-тихо, только сверчки пели свои песенки где-то глубоко в траве. Иосиф любил начинать день вот так. Он уже полюбил Батуми за возможность бывать одному, читать книжки, наслаждаться природой и часто бывать в обществе взрослых, когда родители брали его на вечера к Курдиани. В общем, дом в Батуми нравился ему много больше их квартиры в Тбилиси.

А еще ему нравилась мама в этом доме – она тут была всегда очень радостна и весела. Этого нельзя было не заметить. Даже походка у нее менялась – она словно порхала по этому дому. В Тбилиси было не так. В Тбилиси мама всегда куда-то спешила, всегда была чем-то озабочена. Но как только они садились в самолет и летели в Батуми, мама как будто бы расслаблялась, забывала обо всем и предвкушала прекрасное время в их летнем доме. Она часто говорила «наш летний дом». Когда они садились в такси, мама говорила водителю: «В аэропорт, пожалуйста. Мы летим в наш летний дом». Или в аэропорту на вопрос «куда вы летите?» она неизменно отвечала: «В Батуми. В наш летний дом». Должно быть маме здесь было действительно хорошо, ведь она так часто говорила про этот дом.

Тут он почти всегда бывал один или с бабушкой. Мама и папа нечасто приезжали сюда и оставались ненадолго. Даже если родители приезжали в Батуми, они все равно проводили большую часть времени вдвоем или в гостях. С соседскими детьми он также почти не общался – ему это не особо нравилось. Разве что иногда они завязывали с ним разговор на пляже у моря. Особенно часто заговаривала с ним маленькая Курдиани – соседская девочка Аня. Аня совсем его не интересовала – она была очень маленькая, шумная и никогда не могла усидеть на месте. Кроме того, она не читала книг, не любила учиться и была очень привязчива. Глядя на нее, Иосиф всегда думал о том, что она, будучи его ровесницей, очень сильно отличается от него самого. Почему он так сильно не любил ее? Может, потому что вокруг нее всегда было так много других детей и было так шумно? А может ли так быть, что он не любил ее, потому что завидовал ей? Ведь он никогда не был центром внимания, не заводил друзей, и она олицетворяла все то, что делают другие и чего не делает он.

Из дома раздалось привычное «Иооооооосяяяя!». Иосиф выбрался из кресла и заспешил в столовую, где мама и папа уже сидели за столом, а бабушка расставляла еду. Так здорово, что сегодня можно позавтракать всем вместе, ведь мама и папа тоже прилетели на выходные. Родители как обычно разговаривали о чем-то своем и прервались, только чтобы поздороваться с ним.

– Доброе утро, сынок! – ласково сказала мама. – Иди, поцелуй меня.

– Доброе утро, – поприветствовал папа.

Иосиф поцеловал маму в щеку, поприветствовал папу и бабушку и уселся на свое место за столом. Родители вернулись к прерванной беседе.

– А как идет работа над фильмом?

– Неплохо. Очень даже неплохо!

– Милый, ты точно решил, что это должен быть именно документальный фильм?

– Да, это прекрасная идея! Как много ты знаешь документальных фильмов о грузинских футболистах?

– Ни одного, который был бы представлен на Каннском фестивале.

– Ну, милая… Не все измеряется Каннским фестивалем.

– Да, но ведь это высшая награда.

– Заграничная, не забывай этого! Нужно стремиться завоевать внимание и любовь внутри Союза.

Мама вздохнула.

– Это будет потрясающая картина! Весь Советский Союз будет смотреть мой фильм, – с энтузиазмом продолжал папа.

Иосиф завороженно слушал отца. Он ни капли не сомневался в том, что так оно и будет. Вон как папа уверен, как возбужден и увлечен своей идеей. Папа знает, что делает.

– Так почему бы не сделать его художественным? Ты так же можешь снимать фильм про своего футболиста, но это уже будет художественная картина, с интересным сюжетом и глубокой мыслью. Картина, которая поможет людям увидеть степень твоего таланта. И этот фильм нескучно будет смотреть. И потом, его также смогут отметить в Каннах.

– Это должен быть именно документальный фильм, Лали. Ну как ты не понимаешь! Он будет греметь! Ты будешь женой самого известного режиссера Советского Союза! Вот увидишь. Ты же этого хочешь, правда?

Тут мама звонко рассмеялась. Она протянулась через весь стол, обхватила папу за шею и поцеловала его в щеку. Иосиф вдруг захотел навсегда запечатлеть этот момент. Вот они все сидят, так дружно и хорошо: он, бабушка, уверенный папа и веселая, счастливая мама. Какая же красавица была его мама! Иосиф даже придумал, как он запечатлеет этот момент: он запишет это все, и пусть это останется на бумаге. А когда папа и мама уедут в Тбилиси или Москву, он будет перечитывать то, что записал, и на душе его будет так же тепло, как и сейчас.