Достав из дорожной сумки вино и раскупорив бутылку, она налила рубинового цвета жидкость в чашку, разбавила водой и залпом выпила. Электронные часы показывали начало второго. Жаль, нельзя позвонить Наталье и пообщаться с ней по поводу Вини: «Ах, твой Вини! Такой фактурный (надо же подобрать словечко), красавец, эстет, интеллектуал, а какие манеры (!) (это был намек на Никитоса, который, по ее мнению, не обладал ни первым, ни вторым, ни третьим). Вот у Вини сразу видна порода, голубая кровь». Интересно, как бы Наташка смогла объяснить экзотическое сочетание «голубой крови», трусов с перчиками и особы со сниженной социальной ответственностью, которой красная цена в базарный день – три рубля и полтора сдачи по нынешнему курсу. В отличие от ее «породистого» Вини Наташкин Никитос вкалывал до седьмого пота, полностью обеспечивая семью, и, кстати, весьма неплохо обеспечивал. Кроме того он мог не только сам забить гвоздь, отремонтировать сантехнику и электропроводку, но еще очень и очень много чего, а главное, обожал Наташку и двух погодков сыновей, крестников Катерины. Никитос не пил, не курил, правда, цветы Наташке дарил редко и не называл тещу «мамой», так как его жена давно была круглой сиротой, и «погибший» коньяк предназначался именно ему.

– Вот гад какой! – произнесла она вслух, подразумевая в этом случае не тех, кто принадлежал к классу пресмыкающихся, а конкретно своего мужа. – И как он им не подавился?! – последнее относилось уже к благородному напитку. Об его утрате она жалела больше, чем о разрушенном семейном очаге. Да и был ли на самом деле, этот очаг, или только видимость, картинка, как на холсте в каморке папы Карло? Странно, но она не испытывала, как часто описывают в романах, разрывающей душевной боли, не было «неудержимого потока слез», и «израненное» сердце не обливалось кровью и не рвалось наружу. Теперь даже мысленно она не могла себе представить Вини, Вениамина Валентиновича, тем человеком, с котором и в радости, и в горе, и пока смерть не разлучит. Сейчас ей было досадно до зубного скрежета, что в свое время она повелась на эти «охи-вздохи под луной», а потом просто категорически отказывалась задумываться о происходящем. А эти постоянные жалобы, что его нигде не понимают, не ценят, зажимают, не дают расти на кафедре, и никому в этом мире не дано понять его «души великие порывы». Она, взрослая и неглупая женщина, никак не могла поверить в очевидное – что ему просто была нужна домработница без запросов, да еще способная прокормить не только себя, но, главное, его, такого неприспособленного к реалиям жизни, «чувствительного и ранимого». «И тут раз! – вот она я. Тут как тут: „Кому нужна даровая рабсила?!“ Я здесь, кто меня искал?» Получилась обычная женская забава – влюбиться в мелкого мерзавца и доказывать всем, в том числе и себе, что он самый лучший в мире.

Все к чертям собачьим, лучшее лекарство от глупых мыслей, воспоминаний и депрессии – это работа, в данный момент – работа по дому. Кто‑то хорошо пошутил, что «квартирка – скворечник, а начинаешь убирать – пентхаус», и это именно ее случай. Катерина умыла лицо холодной водой, стараясь убрать с себя всю ту липкую гадость, с которой пришлось столкнуться, и на максимально возможной при данной ситуации мажорной ноте приступила к уборке. Первым делом из комнаты были выметены осколки вазы и вынесен молоток: осколки она выбросила, а молоток, чуть подумав, оставила в коридоре, положив его под вешалку на тумбу для обуви, резонно решив, что иногда бывает полезно держать его под рукой. Вторым этапом было извлечение из кладовой огромного и зверски тяжелого (даже без вещей) кожаного чемодана – подарок свекрови на их свадьбу. Еще тогда у Катерины возникло подозрение, что Сильфиде Авраамовне было жаль его выбросить, а хранить, несмотря на огромные размеры ее квартиры, было негде, поэтому она им его и сбагрила, да еще с такой помпой, будто в нем находился весь золотой запас Российской Федерации. Чемодан занимал большую часть кладовой и никогда не использовался по прямому назначению. При желании в нем можно было спрятать достаточно крупного человека, причем целиком.

Кое-как разместив это страшилище в небольшом коридорчике, Катя стала сваливать туда вещи своего, вдруг так внезапно ставшего «бывшим», мужа. Куча росла как на дрожжах и в высоту, и в ширину. Чтобы крышка чемодана все‑таки закрылась, Катерина, решив не отказывать себе в удовольствии, с силой утрамбовала этот вещевой Эверест ногой. Дабы застегнулся замок-молния, крышку пришлось придавить сверху всем телом. Злясь на весь белый свет и пыхтя от натуги, Катерина решила обмотать чемодан скотчем, если замок сейчас не поддастся. Вид будет бомжеватый, но это уже не ее проблема. Замок посопротивлялся, но в конце концов закрылся. Поднимаясь с чемодана, Катя уже твердо знала – с семейной жизнью покончено. Последними в боковые карманы пошли умывальные принадлежности и дорогой мужской парфюм. В отдельную сумку она без всякого душевного трепета запихнула «макулатуру», которая до этого гордо именовалась «моя диссертация», и его ноутбук. Любое воспоминание, фото, вещь, связанная с ним, перекрывались образом девицы с оранжевыми кудряшками и волной физической брезгливости сметало на своем пути все, что было хорошего в их общем прошлом. Уборка квартиры съела остаток ночи. Постельное белье, полотенца из ванной, которыми могла пользоваться дама «полусвета», остатки коньяка, осколки вазы – все было собрано в огромный пластиковый пакет и выдворено на лестничную клетку с целью дальнейшей утилизации. Потом до блеска была выдраены ванная, кухня, коридор; в спальне была протерта вся мебель и даже в доступных местах обои. Вычищено и вымыто было абсолютно все, к чему эта «дива» могла прикоснуться даже гипотетически. По ходу уничтожались все фото Вини, даже те, где он едва просматривался на заднем фоне.

Закончив с уборкой и сбором вещей «бывшего», она пришла к выводу, что никогда не поздно начать жизнь с чистого листа и в любой ситуации можно найти свои плюсы. Например, сейчас у нее появилось огромное количество свободного места в шкафу и кладовке, а по углам квартиры теперь не собирают пыль кипы никому ненужных бумаг. Выпив кофе, она сбегала в ближайший строительный магазин, купила новый дверной замок и уже по дороге домой вызвала слесаря, чтобы он тут же его поменял. Слесарь из их жилищного управления не гнушался частными заказами, работу делал хорошо и оплату брал в пределах разумного, с учетом не только сложности ремонта, но и социального положения заказчика. С пенсионеров, инвалидов, матерей-одиночек брал поменьше, со всех остальных – как получится. Он был настоящим мастером – старый замок удалил с минимальными потерями для двери, а затем аккуратно приладил новый. За это время они успели поговорить о мировой политике – куда катится весь мир? О ценах – кошмар какой‑то, о жизненных перипетиях – все печально. Несмотря на общность взглядов, это не помешало ему содрать с нее двойную цену (врач, работает, плюс выходной, да еще и за срочность).

Закрыв за ним дверь, Катя пришла к заключению, что не только вся жизнь, но и все лучшее, конечно, еще впереди, главное, в это верить, и тогда все получится… Ну, может быть, получится. Настойчивая трель дверного звонка не стала полной неожиданностью, так же как и светящееся «полувиноватой» улыбкой лицо Вини. «Как денди лондонский одет», благоухая дорогой туалетной водой, блудный муж, свеж как майское утро, с видом «а что, собственно, такого криминального произошло?», объявился прямо ко времени кормежки, то есть к обеду.

– Котенок, ну не сердись, – продолжая улыбаться, начал он явно заранее подготовленную речь. – Понимаешь, мне нужна была разрядка, снять стресс. Ведь научная среда – совершенно другой уровень отношений. У тебя все просто – пришли, покричали, родили и ушли. Раньше бабы вообще в поле рожали и ни о каких родильных домах знать не знали. У меня психологические нагрузки несоизмеримы с твоими, и, конечно, в какой‑то момент мне потребовалась определенная разрядка, новые ощущения. Наконец, мужчины по своей природе полигамны, потому что именно мужчины – это альфа-самцы и на них все держится. Но не стоит расстраиваться, ведь по большому счету люблю‑то я тебя одну. Ну, подумаешь, гульнул на сторону, ну и что, дело житейское…

– Так говорил мужчина в полном расцвете сил, – перебила его Катерина. – Правда, у него был пропеллер на спине, кнопка на животе, и жил он на крыше, а теперь пошел вон, самец с Альфы.

Навалившись всем телом, она вытолкнула на лестничную площадку чемодан, за которым последовала сумка с диссертацией и ноутбуком. Перед тем как закрыть дверь, холодно добавила:

– На развод подам сама, так что не надрывайся, и больше не приходи и не звони. Инцидент, который мы по недоразумению считали браком, будем считать исчерпанным.

Напоследок, закрывая дверь, Катерина услышала, что она «последняя дура и еще пожалеет». Первое вызвало у нее определенное сомнение, а вот со вторым она и вовсе была категорически не согласна, но решила не вступать по этому поводу в полемику, ведь что‑либо ему доказывать – это все равно что метать бисер перед определенной категорией животных. Наталье она не позвонила ни в этот день, ни на следующий. Экзальтация по поводу того, что она так лихо расправилась с «бывшим», прошла быстро, и накатила усталость и пустота. Катерина не жалела о своем поступке. Где‑то на уровне мозжечка она уже давно понимала, что их отношения зашли в тупик и рано или поздно все должно было закончиться, может быть, не сейчас и не таким образом, но закончиться должно было обязательно. Ну и ладно, не она первая, не она последняя. Утешение, конечно, так себе, но она «большая девочка» и обязательно со всем справится.

Разобравшись таким образом с семейными взаимоотношениями, теперь можно было полностью сконцентрироваться на работе. Там ее ожидало внеплановое дежурство – у кого‑то заболел ребенок – и очередной выговор за нарушение трудовой дисциплины (самовольный уход с конференции без уважительной причины). Апофеозом, или апофигеем, прозвучало последнее предупреждение: не истек срок выговора, который последовал из‑за жалобы VIP-клиентки. Катерина (да как она посмела?) сделала ей замечание, что не надо разбрасывать грязные подгузники по палате (на полу их лежало пять или шесть штук), и указала «ее высочеству-величеству королевишне», что для них есть специальное ведро, которое находится рядом с пеленальным столиком. Пациентка – далеко «не прынцесса и не королевишна», а дебелая девица, похожая на страдающий акромегалией побочный продукт ГМО. То есть, кроме огромных губ, ресниц и груди, она еще имела необъятную филейную часть, плечи как у борца и ножку, своими размерами наводящую на мысль не о хрустальной туфельке, а скорее о ластах аквалангиста. «Дюймовочка» тут же заявила, что «кому эта грязь мешает, пусть тот и убирает», и сразу накатала жалобу, где в двадцати строчках сделала тридцать шесть ошибок. Все дружно посмеялись, включая начальство. Затем было ристалище, возглавляемое главным врачом, и как итог – выговор, потому что нечего быть такой умной и делать замечания, а надо было самой всю эту грязь убрать. Ну и что, что врач и что обязанности другие, конечно, было бы совсем здорово, если бы она – Катерина Аркадьевна – еще и к ручке бы приложилась этой, которая из «грязи в князи». Последнее они не произнесли, но подтекст показательной порки был именно таким.