Рита открыла дверь и критически оглядела меня.

– Привет! – жизнерадостно воскликнул я.

– Привет, – менее жизнерадостно проговорила Рита. – Чего тебе?

От одного ее вида я глупел. Ее задумчивые зеленые глаза переворачивали мою жизнь, она становилась одинокой и невыносимой. Хотелось умереть прямо у ног Риты.

– Давно не виделись, – глупо ухмыльнулся я и помахал шоколадом.

Рита выдержала паузу.

– Проходи, – вдруг что-то решив, пригласила она.

С порога я принялся говорить непонятно, упирая на то, что дни радости и печали нанизаны на жизнь, как бусины на легко рвущуюся нитку.

– Я же просила тебя, не приходить пьяным, – остановила на полуслове Рита.

– А что случилось? – деланно удивился я.

– Ничего. Пить я не буду.

– И не пей, я сам выпью.

– Ты пришел ссориться? – нахмурилась Рита. – А я подумала, мириться.

– Я пришел рассказать о своей любви.

– Ты это пробовал сделать две неделю назад. Не получилось, – напомнила Рита.

– И что? Теперь мне нет места в твоем сердце? Мы же неплохо ладили когда-то? Еще три недели назад ты говорила, что мы вместе навсегда.

Рита сердито молчала.

– Я сейчас уйду, – соврал я.

Разулся, прошел на кухню и принялся открывать бутылку.

– Я уйду, – говорил я, – только пусть мне объяснят, неужели здесь не понимают, что со мной происходит.

– Нет.

Это «нет» было словно брошенный предмет. Я покачнулся.

– Отлично, – я уселся и выпил стакан вина как ни в чем не бывало.

– Уходи. – Рита еле сдерживалась, чтобы не бросить чего потяжелее.

– Ты занята?

– Занята.

– Чем? Кого-то еще таскаешь на поводке? А может, ты знаешь, что нужно всем этим людям вокруг? Интересная работа? Новые знакомства? Власть? А знаешь, что нужно мне? Твоя любовь! Да.. Твоя! Только твоя! Понятно тебе? Не хочешь со мной разговаривать. А я скажу. Нет ни потерянного, ни найденного! У жизни есть один божественный урок. Урок любви! Он нарисован чудесными узорами повсюду. Он останется, всё остальное смоется. Слезами, дождями, неважно. Я хочу вместе с тобой любоваться этими чудесными узорами. Любоваться и угадывать их продолжение в другом мире… потому мне и… мне и… ачхи…апчхи… Мне нужна твоя любовь! апчхи!

Рита испуганно смотрела, как я выкрикиваю фразы, чихаю и прихлебываю вино. Разошелся – не остановить. Она наблюдала, как за разбушевавшейся стихией.

– Мир отравлен! Апчхи.. Почему в нем так мало настоящей любви? В чем дело?! Он скоро сглотнет последнюю жратву, сготовленную из времени и пустоты! А потом отрыгнет проглоченное, поднимет охуевшие глаза и увидит тебя. Тебя! Будешь ли ты готова? А? Что ты так смотришь на меня? Ну что? Может, займемся любовью прямо сейчас? Апчх..

Я перестарался.

– Убирайся, – зловеще и тихо проговорила Рита. – Немедленно.

– И не просто уберусь! – отступая к выходу, готовый получить любым предметом по голове, громогласно вещал я. – Ты не увидишь меня никогда!

– Катись!

Хлопнув дверью, я слетел сразу на три этажа. И не отдышавшись, залпом проглотил остатки прихваченного вина.

– Уеду! – совершенно пьянея, проорал я и с силой запустил бутылку в мусоропровод. – Далеко! Навсегда!

Под грохот мусоропровода я вспомнил, как однажды Рита спросила:

– Почему ты так много пьешь? И о чем бы ни взялся рассказывать, все это пьяные истории по беспределу.

– Во всем виновато одиночество, – сказал я. – Так я забываю о нем. А еще я переезжаю с места на место. Это тоже спасает от одиночества.

– Пьешь и переезжаешь с место на место. Когда же это закончится?

– Когда я найду твою любовь.

Я сказал так, чтобы подыграть Рите в ее печальном видении мира. На самом деле, я думал иначе. Выпивка – это огонь, играть с которым опасно, но занимательно. Можно спалить себя и всё кругом, а можно согреться и кого-то согреть. А переезжать с места на места надо всегда, потому что человек – вода. Застаиваясь, он начинает тухнуть.

Вечером я дозвонился Тюленину. Рассказал, как есть, как было и как может быть. И попросил взаймы денег на билет.

– Уеду куда-нибудь.

– Приезжай ко мне, – сказал Тюленин. – Поговорим. У меня есть дело к тебе.

Без труда я нашел жилье молодогвардейцев в центре города.

– Неплохая квартирка. Есть же люди, которые без напряжения обустраиваются в жизни, – сказал я, появляясь на пороге.

Тюленин поморщился и объяснил, в чем заключалось дело, под которое он давал деньги. Выяснилось, что его младший брат собрался автостопом объехать Европу. С парнишкой нужно было доехать до границы и позаботиться, чтобы он не спрыгнул с поезда на трассу раньше времени. Малый был шальной. Нужно было сопроводить его до границы, а дальше куда угодно.

– И всё? – не поверил я.

– Ну можешь с ним поехать по Европе.

– Ага, – кивнул я.

Младший брат Тюленина оказался патлатым, хипповского вида долговязым типом. Он сидел тут же и азартно управлял своим альтер-эго, бегавшим с ружьем по компьютерным застенкам. Бредни у него в голове были похожи на мои, и мы быстро нашли общий язык.

Мне даже не пришлось напрашиваться на ночлег и клянчить деньги на пиво. Тюленин сказал, что, если я согласен, выезжать можно хоть завтра, и открыл створки своего бара. От этикеток зарябило в глазах.

Очнулся я уже в поезде на нижней полке.

– Скорый до Москвы? – спросил я у пожилой женщины в домашнем халате.

– Да.

Я осмотрелся, в ногах валялся полупустой рюкзак. Под боком смятая газета и бутылка минералки.

– Еду налегке, – сказал я, открывая бутылку.

В одном кармане я обнаружил приятную сумму денег, в другом три носовых платка и россыпь спичек.

Подняв голову, я с радостью обнаружил волосатого компаньона. Он преспокойно спал в вычищенных до блеска дорожных ботинках.

– Это ваш? – с легкой укоризной спросила женщина.

– Мой, – ответил я.

– В Москву едете?

– До Москвы и дальше. Я к бабушке в Софию. А мой друг в Германию, учиться на алхимика.

Моя двоюродная бабушка, и правда, жила в Болгарии. Я давно хотел ее навестить. Я не нарушил утренней гармонии и никого не обманул.

– Ну, дай Бог, чтобы доехали, – проговорила женщина и, взяв кружку, пошла за чаем.

Спрыгнув с полки, я выглянул в открытое окно и увидел изгиб железной дороги, по ней как игрушечный катился поезд. По краям вились пыльные проселочные пути-дорожки. Рядом с поездом бежала и его тень.

Дороги – ленты, окутывающие мир. Их клубок распутывается не ногами, а сердцем. Вечность они будут мелькать под башмаками, пока не поймешь, что моя дорога – это твоя дорога, моя любовь – это твоя любовь. Дорога похожа на дурной сон, если бежишь по ней, как бродячий пёс, ничего не обретая и ничего не оставляя за спиной. Она похожа на обглоданную кость, которую тащит в пасти одинокий пёс. Дорога без любви – нет ничего хуже.

Поезд качнуло. Впереди показалась большая станция. Я высунул голову в окно и прокричал:

– Рита! Однажды твоя надежда будет как подбитая птица! Вместо белого оперения грязные лохмотья! Душа будет замерзать от одиночества, умирая от тоски! И тогда ты позовешь любовь – согреть тебя! Сегодня любовь отправила меня в дорогу, а завтра будет не нужно никуда идти. Мы будем вместе! Наше завтра спасет моя любовь! Твоя любовь!

Как любят старики

В нашей строительной бригаде работали два брата по прозвищу Дикие. Сказать честно, нрав братья имели самый мирный. А вот фамилия им досталась характерная – Дикаревы. Может, поэтому у братьев был всегда всклокоченный и какой-то бродяжий вид, который не вязался с их рослыми монументальными фигурами, словно одинокий каменотес наспех сладил себе сынишек. Свою работу братья делали невероятно быстро и справно, их размашистые движения никогда и ничего не совершали без смысла. Никто в бригаде не мог за ними поспеть. Вот так и повелось – Дикие и всё тут.

Жили братья бобылями где-то на окраине города. С женщинами у них не ладилось. У младшего была брошенная жена и ребёнок в деревне, а старший так и не решился тянуть семейную лямку.

Как только у братьев появлялись деньги, они шли в кабак. Пили Дикие крепко и угощали с непривычным для бедного городка гусарским размахом. Правда, напиваться в их компании было скучно, уж очень братья были неразговорчивы. Казалось, сидишь в долине валунов в тихий пасмурный день и не знаешь, сошел ты с ума или нет. Но если в кармане пусто, выпить можно не только с валунами, а и с чертом лысым. К тому же рядом с Дикими никогда не было никаких споров, обиды или обмана.

Наведывались братья в самые разгульные и надрывные кабаки, где не вдохнуть и не выдохнуть от накала человеческих душ. Люди там были все как один точно во сне. От их неживой отстраненности или наоборот нарочито грубого присутствия атмосфера уплотнялся, словно на Венере. Но со своим неотесанным видом Дикие смотрелись в этой атмосфере вполне уместно.

В одном таком заведении Дикий-старший и познакомился со Стрекозой. Вернее первым ее увидел младший брат. У стойки бара он засмотрелся на бойкую девчонку, которая перепиралась с местным пьянчугой. Чем-то она приглянулась Дикому-младшему, и, вернувшись к столику, он указал на нее брату. А тот дурак сразу голову потерял.

Была Стрекоза вся такая тоненькая, быстрая, еще и с дурашливыми косичками. Носила легкие, точно из цветного облака, платьица. И сама будто летелана крыльях, в глазах одна перспектива, точь-в-точь стрекоза.

Сколько лет братьям никто не знал. Но их морщинистые лица, напоминавшие испаханную по весне землю, давали понять, что им давно перевалило за сорок. Младший брат отличался от старшего только глазами, не такими водянистыми и спокойными.

И вот с того дня, как Дикий-старший увидел в кабаке Стрекозу, жизнь его превратилась кромешный ад. Чего он нашел в Стрекозе, сказать трудно. Это взбалмошное создание вряд ли годилось ему в подруги. Да и лет ей было чуть больше двадцати, она братьям в дочери годилась, если не во внучки.

Дикий-младший не принял всерьез увлечение брата. Он и не предполагал, что если такой человек влюбляется, то становится похожим на бульдозер. Да и такие слова, как любовь, страсть и нежность, были для Диких редкой роскошью, которую они не могли себе позволить.

– Что ты нашел в этой девчонке? – посмеивался Дикий-младший над старшим. – У тебя с ней ничего не получится, обратись к тем, кто делает это за деньги.

Старший брат по лошадиному мотал головой и говорил:

– Эту девчонку я люблю.

– Люблю, – усмехался младший. – Ты думаешь, Стрекоза лучше других женщин? Ты же сам говорил, что женщины крадут душу.

– Нет, брат, – продолжал мотать головой Дикий-старший, – я думаю, что у женщины, которая призывно смотрит именно на тебя, внутри такая же одинокая душа. Ей и красть-то её незачем.

– Когда это Стрекоза призывно посмотрела на тебя? – потешался брат.

– Неважно. Посмотрит.

– Может, ты послушаешь меня и плюнешь на эту девчонку? Она скоро сведет тебя с ума.

– Она уже свела меня с ума.

Дикий-старший ходил за Стрекозой чуть ли не попятам. Все свободное время, а иногда и рабочее, он ухаживал. Цветы, тряпки и безделушки, вот на что он тратил все заработанные деньги. А Стрекоза, принимая подарки, только улыбалась.

Улыбались и все, кто знал об этом. О них болтали кому не лень, выдумывая всякие мерзкие подробности. А Дикому-старшему было наплевать, он перебрался в мир, где жили только он и его мечта. Тут, сами понимаете, завидовать нечему. В таких отстойниках, как наш городишко, худшего не придумать. Это означало, что у парня не просто мозги набекрень, а и вся жизнь.

Спустя месяц после встречи со Стрекозой Дикого-старшего было не узнать. Он был похож на клоуна, который забыл, где кончается работа и начинается настоящий дурдом. Младший брат уже не смеялся над ним, а испуганно умолял: